Сила безмолвия (перевод 2001 И.Старых) - Кастанеда Карлос - Страница 48

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая

Мне хотелось сказать ему, что я не расположен выполнять его просьбу, поскольку мой рассказ слишком глуп, а окружающая нас обстановка слишком необычна. О таких вещах следует рассказывать в более подходящем месте и в другое время, как он сам делал это обычно. Но прежде чем я собрался открыть рот, дон Хуан ответил мне.

– Мы оба, ягуар и я, умеем читать мысли, – сказал он с улыбкой. – Если я выбираю подходящее время и место для своих магических историй, то лишь потому, что использую их в целях обучения и хочу извлечь из них максимальную пользу.

Он подал мне знак идти дальше. Мы спокойно двинулись вреред, идя рядом. Я сказал, что восхищен его бегом и выносливостью и что в моем восхищении есть небольшая доля чувства собственной важности, поскольку я считал себя самого хорошим бегуном. Затем я рассказал ему один эпизод из своего детства, который припомнился мне, когда я увидел, как хорошо он бегает.

Я рассказал ему о том, как мальчишкой играл в футбол и как замечательно хорошо бегал в то время. Будучи проворным и быстрым, я чувствовал свою безнаказанность в любых проделках, поскольку мог убежать от любой погони, особенно от старых полицейских, патрулировавших улицы моего города. Если я разбивал уличный фонарь или совершал что-нибудь в том же роде, мне достаточно было лишь вовремя сбежать, и я был в безопасности.

Но однажды случилось нечто для меня совершенно неожиданное. Старых полицейских заменили новыми, имевшими военную выучку. Расплата наступила в тот момент, когда я разбил витрину аптеки и побежал прочь, совершенно уверенный в своей безнаказанности. Молодой полицейский бросился за мной в погоню. Я бежал как никогда прежде, но это меня не спасло. Молодой офицер был первоклассным форвардом полицейской футбольной команды и оказался более выносливым и быстрым, чем десятилетний мальчишка. Он поймал меня и на протяжении всего обратного пути к разбитой витрине подгонял ногой, как футбольный мяч. Он очень артистично перечислял названия всех видов ударов, которые производил, как если бы это была тренировка на футбольном поле, где я выступал в роли мяча. Бил он совсем не больно, лишь беззлобно припугнул; при этом мое сильное унижение было ослаблено восхищением десятилетнего мальчишки его удалью и способностями футболиста.

Я сказал дону Хуану, что нередко испытывал то же самое и по отношению к нему. Вот и сейчас он смог обогнать меня, несмотря на разницу в возрасте и мои давние способности к бегу.

Еще я сказал, что многие годы видел себя первоклассным бегуном во снах, где молодой полицейский не мог догнать меня.

– Твоя история куда важнее, чем я ожидал, – прокомментирован дон Хуан. – Я-то думал, что это будет рассказ о том, как тебя нашлепала твоя мама.

То, с каким видом он говорил все это, делало его слова очень смешными. В них была явная издевка. Он добавил, что в некоторых случаях дух, а не наш разум решает, какие истории нам следует рассказывать. И сейчас все было именно так. Дух вызвал в моем уме эту историю, поскольку история эта, несомненно, поддерживала во мне стойкое чувство собственной важности. Он сказал, что уголек гнева и уничтожения тлел в моей душе годами и что ощущение подавленности и поражения все еще очень сильно.

– Эта твоя история и ее нынешний контекст могли бы стать настоящим праздником для какого-нибудь психолога, – продолжал он. – В твоем сознании я, должно быть, ассоциируюсь с тем молодым полицейским, который подорвал в тебе чувство твоей непобедимости.

Теперь, когда он отметил это, я согласился, что он точно сформулировал мое ощущение, хотя я не осознавал его, а тем более не пытался выразить в словах.

Дальше мы пошли молча. Меня настолько потрясла его аналогия, что я совершенно забыл о выслеживавшем нас ягуаре, как вдруг грозное рычание вернуло меня к нашей ситуации.

Дон Хуан велел мне раскачать одну из длинных, низко растущих веток кустарника и надломить ее. Нескольких веток было достаточно, чтобы получилась длинная метла. Он сделал то же самое. Убегая, мы использовали их, чтобы поднять облако пыли, поддевая и разбрасывая сухой песок.

– Это должно обеспокоить ягуара, – сказал он, когда мы остановились, чтобы перевести дыхание. – У нас осталось всего несколько часов дневного времени. Ночью ягуар непобедим, поэтому нам лучше бежать в сторону тех скал.

Он указал на скальные выступы примерно в полумиле к югу от нас.

– Нам следует двигаться на восток, – возразил я. – Те горы от нас слишком далеко на юг. Если мы направимся к ним, то никогда не доберемся до машины.

– Нет способа добраться сегодня до твоей машины, – сказал он спокойно. – Возможно, и завтра тоже. Кто сказал, что мы вообще когда-нибудь вернемся к ней?

Вначале я ощутил приступ страха, но затем мною вдруг овладело удивительное чувство покоя. Я сказал дону Хуану, что если смерть собирается захватить меня в этом пустынном чапаррале, то, надеюсь, это будет не слишком больно.

– Не беспокойся, – ответил он. – Смерть причиняет боль лишь тогда, когда это случается в постели, из-за болезни. Борясь за свою жизнь, ты не чувствуешь боли. Если ты что-нибудь и почувствуешь – так это ликование.

Он сказал, что одним из самых драматических отличий магов от обычных людей является то, каким образом к ним приходит смерть. Только по отношению к магам-воинам она добра и нежна. Они могут быть смертельно ранены и все же не чувствовать боли. И еще невероятнее то, что смерть ждет мага так долго, сколько ему это нужно.

– Самое большое отличие обычного человека от мага состоит в том, что маг управляет своей смертью собственной

скоростью, – продолжал дон Хуан. – Что касается данного случая, то сейчас ягуар меня не съест. Скорее он съест тебя, потому что ты не обладаешь необходимой скоростью, чтобы удержать свою смерть.

Он начал разъяснять тонкости идеи о скорости и смерти. Он сказал, что в повседневном мире наше слово или наши решения можно очень легко изменить. Неизменна в нашем мире лишь смерть. С другой стороны, в мире магов обычную смерть можно отменить, но не слово магов. В мире магов нельзя изменить или пересмотреть решения. Однажды принятые, они остаются в силе навсегда.

Я сказал ему, что его утверждения, какими бы впечатляющими они ни были, не могут убедить меня в том, что можно отсрочить смерть. И он еще раз объяснил мне все то, о чем говорил до сих пор. Он сказал, что для видящего человеческие существа представляют собой продолговатое или сферическое скопление бесчисленных неподвижных, но вибрирующих полей энергии и что только маги в состоянии вызвать в этих сферах неподвижной светимости особое движение. В долю секунды они могут сместить свою точку сборки в любое место этого светящегося скопления. Это смещение и скорость, с которой оно происходит, приводят к моментальному сдвигу в область восприятия совершенно иного мира. Кроме того, они могут перемещать свою точку сборки без остановки вдоль всех полей светящейся энергии. Сила, порождаемая таким движением, столь велика, что мгновенно уничтожает всю их светящуюся массу.

Он сказал, что если бы в данный момент на нас обрушился камнепад, то он сумел бы предотвратить обычный эффект смерти от несчастного случая. Используя скорость движения своей точки сборки, он заставил бы себя переместиться в другие миры или сгореть изнутри в доли секунды. Я же, с другой стороны, умер бы обычной смертью, раздавленный обломками скал, поскольку моей точке сборки не хватит скорости, чтобы вытащить меня.

Я заметил, что мне кажется, что маги просто изобрели альтернативный способ умирания, и это не значит, что они могут отменить смерть. Он ответил, что все, о чем он до сих пор говорил, можно назвать управлением магами своей смертью. Они умирают лишь тогда, когда должны умереть.

Хотя я и не сомневался в том, что он говорит правду, я продолжал задавать вопросы, как в какой-то игре. Но когда он говорил, в моем уме, как на экране, формировались смутные воспоминания и мысли о других воспринимаемых мирах.

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая