Я - Даго (ЛП) - Ненацки Збигнев - Страница 66

Где-то через полгода от назначенного Василием учителя в искусстве правления людьми — грека, владевшего языком склавинов, который заставлял заучивать «Книгу Громов и Молний» напамять, а еще историю всех на свете народов — Даго узнал, что Эвдоксия Ингерина когда-то была любовницей молодого Михаила III. Тогда державой правила императрица Теодора. После смерти своего мужа Теофила, когда Михаилу было всего лишь три года, она заняла от его имени трон совместно с Михаиловой самой старшей сестрой, Теклой. Её изображения и портрет маленького Михаила Даго видал на монетах тех времён. Главным своим советником императрица Теодора избрала своего любовника Теокистоса, способного полководца и политика. Тот отодвинул от участия в правлении не менее способного брата Теодоры, Бардаса. Тем временем Михаил подрос, только его мать и всемогущий Теокистос и не думали передавать ему бразды правления. Они установили тщательнейший надзор за жизнью и всяческими начинаниями Михаила, разлучили его с его очень умной любовницей, Эвдоксией Ингериной, и заставили его жениться на глупой Эвдоксии Декаполите. Но Михаилу удалось в строжайшей тайне связаться со своим дядей Бардасом, а затем, пригласив Теокистоса на пир, он приказал его убить. Потом уже, вместе с Бардасом, они заставили Теодору отречься от трона, Теклу постригли в монастырь вместе с остальными Михаиловыми сестрами, а впоследствии туда же сослали и саму Теодору. Так Михаил III стал самодержцем, а когда познакомился с Василием и всем сердцем полюбил его, то именно ему отдал в жены бывшую свою любовницу, Эвдоксию Ингерину.

— Чему же учит «Книга Громов и Молний»? — спрашивал у Даго учитель-грек.

— Она учит, — отвечал тот, — что недостаточно быть законным наследником, чтобы вступить на трон. Помехой может стать собственная сестра, мать или же кто-либо из братьев. На трон всегда вступаешь через чей-нибудь труп.

Первые полгода с градом Константина Великого, настолько громадным, что даже за день на коне не объехать, Даго знакомился только лишь по ночам. Великий Конюший, человек необыкновенной силы и храбрости, любил опасности и приключения. Иногда, когда наступала ночь, он и Даго, закутавшись в черные плащи, выходили в город, чаще всего в район Колоннады Домниноса и Терм Дагистеса или же на одну из великолепных прямых улиц, называемых Месе, где под покровом темноты ошивались банды молодых людей, чаще всего из богатых семейств. Они отличались своими одеждами и прическами, которые сами называли гуннскими, цеплялись к прохожим, нападали на людей, выходивших из пивных или же из домов свиданий, а то и на дома богатых купцов. Вот с этими как раз бандами Василий с Даго и ввязывались в драки. И не было такой ночи, чтобы Тирфинг не отрубил чьей-нибудь головы, а дамасский меч Василия не пронзал чью-то грудь. После этого они возвращались во дворец, радуясь приключению, опасности и хорошей драке. Забрызганные кровью садились они в покоях Василия и пировали до утра.

Но потом учитель искусству правления людьми, тот самый грек, что разговаривал по-склавински, провел Даго по всему городу ромеев. Юноша узнал, что громадную площадь полуострова отрезали от материка необыкновенно длинные и высокие Стены Феодосия, тянущиеся от семибашенного замка над морем Мармара до замка Блахерном над Золотым Рогом, меньшую часть полуострова же защищали Стены Константина. Огромное пространство между стенами оставалось незаселенным и незастроенным, именно здесь в случае нашествия неприятеля должны были прятаться люди с территорий, захваченных войной, прежде всего — из Тракии. На стенах были установлены световые сигналы, принимавшие с помощью видных издалека огненных вспышек зашифрованные сведения о передвижениях вражеских войск даже на самых дальних окраинах империи. Шпионы ромеев неустанно следили за перемещениями флота муслиминов, и когда тот, хоть ненадолго, избирал своей целью город Бизиса, сотни кораблей тут же прятались в портах Золотого Рога, а затем через весь пролив протягивали железную цепь, не дававшую врагам прохода. Навстречу вражескому флоту выплывала всегда готовая к бою громада боевых ромейских кораблей.

Чем ближе к морю Мармара и бухте Золотого Рога, тем больше можно было видеть домов и ремесленных мастерских, храмов и дворцов. Улицы, как правило, были узкими, не превышающими в ширину четырёх шагов взрослого мужчины. Но впечатление пространства давали взамен улицы, называемые Месе, широченные, с колоннадами портиков по обеим сторонам, с сотнями мастерских и купеческих лавок, помещенных под портиками. Чем ближе к берегу, тем застройка становилась плотнее, деревянные доходные дома становились всё выше, достигая иногда нескольких этажей. Как правило, их строили без всякого фундамента, совсем не так как каменные дворцы и церкви, поэтому во время частых здесь землетрясений они легко разваливались, а сохранившиеся остатки служили строительным материалом для новых домов. Эти же деревянные дома легко становились добычей огня, так как в холодное время года они обогревались печками и жаровнями с тлеющими углями.

Даго увидал гигантский ипподром, где происходили цирковые зрелища с участием самого цесаря. На ипподроме время от времени народу раздавали бесплатный хлеб, здесь устраивались конские бега, показы укрощения и сражения диких зверей, а также выступления танцовщиц, концерты для органа или духовых инструментов. Почти каждый горожанин принадлежал к какой-нибудь цирковой партии, заданием которых было соперничество друг с другом во время состязаний и выступлений на ипподроме. Когда-то с желаниями предводителей этих партий приходилось считаться самим сенаторам и даже императору, теперь же их власть была ограничена, точно так же, как после гражданской войны ограничена была власть монастырей и иконоборцев.

Необыкновенное строительное и живописное искусство храма Айя София дала Даго представление о том, чем может быть творимая ромеями красота. Впрочем, храмов было множество: Святой Феодосии, Анастасии, Сергия, Бакхуса, Диомеда и Кириаке. Еще больше было великолепнейших монастырей: святого Иоанна Крестителя, Христа Пантократора, монастырь Феодосии, монастырь Христа Акаталептос, монастырь святого Георгия, монастырь магулинов, монастырь Полуэкта и десятки других, заполненных погруженными в молитвы монахами.

Город изумлял Даго своими противоречиями. Несмотря на огромное число церквей и монастырей, имелось столько же и домов свиданий. Рядом с громадами монахов, настолько суровых, что даже не моющихся годами, дабы не оскорблять глаз видом собственной наготы, в домах свиданий уже без всяческого стыда демонстрировали свою наготу как мужчины. так и женщины. И мужчины отдавались мужчинам, а женщины женщинам; обнаженные танцовщицы нескромными танцами возбуждали вожделение мужчин, а потом за деньги удовлетворяли их самыми различными способами. Учитель-грек переводил ему фрагменты ходящей по городу в сотнях копий «Секретной Истории» Прокопия из Цезареи. В ней описывалось, как жена Юстиниана, знаменитая императрица Теодора, достигла экстаза, когда специально дрессированные гуси выклёвывали овёс, насыпанный меж её срамных губ. И так пришлось понять Даго, что не существует преград, которых не отважился бы переступить человек, и то, что одним кажется страшным грехом, для других просто знакомый и естественный обычай. Потому-то, несмотря на учение у ромейских богословов, никогда не утвердилось в его воображении понятие греха, Рая и Ада; он никак не мог понять, почему это кто-то должен быть наказан, за нечто, доставляющее ему лично и другим наслаждение, почему наказы и запреты христиан именно таковы, а не другие, и почему Бог Отец должен был пролить кровь собственного Сына, чтобы спасти род людской перед грехом, совершенным тысячи лет назад. Тем более непонятной оставалась для него суть Духа Святого, как будто бы в Боге не было души, и ему требовалась еще новая личина. Не понимал он и того, почему это одна вера обязана быть лучше других, разве что в том, как объяснял ему Василий, что истина христиан позволяла легче объединять различные народы и облегчала правление властям. Этот громадный и таинственный город был для него как бы отдельным, самостоятельным существом, похожим на божество. И вид его больше говорил Даго, чем живописные и осыпанные алмазами изображения Бога на иконах.