Последний пророк - Вуд Барбара - Страница 109

Моргана вскрикнула и стремительно вытянула папку из огня, притоптав ногами загоревшиеся края. Трясущимися руками она нашла тайное отделение и затаив дыхание осторожно вынула из него рисунки.

От вида изумительно красивого лица ее глаза округлились. Высоко поднятые брови, нос с горбинкой и крепкая челюсть, черные волосы, то спадающие по оголенным плечам, то собранные в узел на затылке, в перьевом головном уборе или с непокрытой головой. Хакал, в великолепных одеждах и драгоценностях, восседал в суде на Центральной площади или стоял, почти полностью обнаженный, под звездным небом на вершине столовой горы.

Рисунки были потрясающими по своей красоте, но… были ли они реальными портретами благородного тольтека? Возможно ли это? Ее отец создал эти рисунки, находясь в лихорадочном бреду, во время полного расстройства сознания. Как мог он утверждать, что они подлинные?

А потом, на одном из портретов Хакала, Моргана увидела золотой талисман, который украшал его загорелую грудь.

Моргана онемела.

Золотой талисман, который она носила на груди, обычно был спрятан под блузкой, но теперь он был виден и поблескивал в слабом свете огня. Она до сих пор помнила, хотя ей было всего шесть лет, как у нее оказался этот талисман. Проснувшись от шума, что создавал ее отец, пробираясь по спящему лагерю возле Пуэбло-Бонито, она пошла за ним следом на древние развалины, где наблюдала, как он раскапывает землю, разговаривая при этом сам с собой, потом находит большой керамический кувшин, бежит с ним обратно в лагерь, там падает в обморок, а тетя Беттина поднимает кувшин и относит к остальной утвари, что приобрел отец.

Они вернулись домой в Альбукерке, где ее больной отец лежал за закрытыми дверьми, Моргане не разрешали его видеть. Но она осмотрела необычный новый кувшин; подняв его, она услышала, что в нем что-то гремит. Заглянув внутрь, она ничего не увидела. Ей пришлось засунуть внутрь всю руку. Едва касаясь маленькими пальчиками дна, она нащупала любопытный предмет, спрятанный там.

Он был золотым и блестящим. Она оставила его себе, никому не рассказав о своей находке. Когда ей исполнилось двенадцать, она сняла золотого единорога с цепочки, что оставил ей отец, и надела на нее тот талисман, что когда-то нашла. Когда сейчас она внимательно рассматривала искусно выполненный золотой цветочек, с шестью великолепными лепестками и восхитительной бирюзовой бусинкой по центру, она кое-что вспомнила.

Поспешно пролистав страницы дневника назад, она нашла раздел, где ее отец записал свой сон, который он озаглавил «Сказка Ошитивы».

«Это великолепный ксочитль. В нем хранится капелька драгоценной крови Великого Змея. — Дальше он писал: — Хотя это слово произносится “ксо-читль” я прочитал его в уме и узнал, как его правильно произносить. Ксочитль на языке тольтеков означает “цветок”. Именно цветок Хакал подарил Ошитиве».

Все это время Моргана думала, что талисман принадлежит хопи или навахам и ему от силы сто лет. Она с восторгом посмотрела на маленький золотой цветочек, что лежал у нее на груди — на талисман, который когда-то носил Верховный Правитель тольтеков.

В нем хранится драгоценная кровь Кетсалькоатля.

И вдруг она поняла, что отец никогда не видел этого талисмана. Даже если в ту ночь, когда он нашел кувшин, он и заглянул внутрь, он не мог ничего увидеть. И конечно, он не смог бы описать его в таких деталях. Тогда как же он сумел так подробно изобразить его на портрете Хакала?

Был только один ответ: все было по-настоящему.

Неправдой было одно — сумасшествие отца. Фарадей Хайтауэр мог быть мечтателем и философом, страстной и преданной своему делу натурой, но он не сумасшедший.

Бережно опустив портреты на землю рядом с другими рисунками, Моргана снова положила папку на горячие угли, наблюдая, как пламя тут же охватило ее. Она знала, что через несколько минут огонь поглотит папку. А брюк хватит на час. Потом уже нечего будет жечь, а судя по небу, до рассвета еще далеко.

Но сейчас ей не хотелось об этом думать. В дневнике осталась одна непрочитанная страница. С голыми руками и ногами, оставшись в одном хлопчатобумажном белье, она сидела у костра, странным образом не чувствуя ледяного холода, и читала последние строки из дневника отца.

«Я начал свое путешествие в поисках Бога и нашел Его повсюду: в горах и долинах, в индейцах, в бахроме и бусах, в навахских рисунках на песке, в кивах хопи, в ритуалах зуни, дождевых кувшинах анасази. Бог есть в Суукья’катси. Он в пробирках и микроскопах, а также в индейских корзинах. Он в моей душе и душах ястребов и других людей. Он в желтом песке и синем небе. Он обитает в пустыне и море, в городах будущего и в каньонах прошлого.

Я также разгадал тайну каньона Чако: кто там жил, почему они ушли оттуда и почему больше не возвращались.

Я не боюсь умирать, потому что, как сказала Ошитива, смерть — это всего лишь смена декораций. И, наконец, в Ненарушенной Целостности я воссоединюсь с Элизабет, а когда-нибудь и с Морганой. Я не заблудившийся брат Паана, или белый бородатый бог Господина Хакала, Кетсалькоатль. Я простой человек, которому открылись великие тайны и который, из-за бренности плоти, должен унести их с собой в могилу. Я молюсь, чтобы тот, кто в будущем найдет мои останки, осознал, какое сокровище спрятано под обложками этого дневника, и передал послание человечеству.

Странно… я как-то иначе себя чувствую! И страх, и волнение, и потрясение, и боль оставили меня. Я чувствую себя удивительно бодро, как человек, который утром принял горячий душ и теперь готов съесть завтрак и начать новый день…»

Смерть — это всего лишь смена декораций, Паана.

Моргана сидела в холодной темноте с дневником на коленях. Она дрожала, зубы стучали, ног своих она вообще уже не чувствовала. Она не могла пошевелиться. История ее отца закончилась, и она ощутила себя опустошенной и обессиленной. В голове звенело. Во всем теле — слабость.

Дым едва видимой струйкой поднимался к округлому потолку кивы, с трудом выходя через дымовое отверстие на поверхность. Огонь почти погас. Все, что можно было сжечь, она уже сожгла. Без сигнального дыма ее никто не найдет.

Ее пробил холодный озноб. Можно было еще сжечь вот это.

Она посмотрела на книгу в своих руках. Сможет ли она отделить страницы от обложки? Переплет состоял из кожи, клея и картона, и, без сомнения, из него получится хороший сигнальный дым. Решив поэкспериментировать с пустыми страницами, она нежно потянула лист, но на полпути бумага порвалась. В разочаровании она поняла, что ей потребуется не один час, чтобы отделить все листы от обложки. И даже если ей это удастся, как долго будет гореть кожаный переплет?

Моргана тяжело вздохнула, неожиданно почувствовав, что сильно устала. Она подумала, что могла бы прилечь на несколько минут и какое-то недолгое время полежать с закрытыми глазами, а потом начать вынимать листы из дневника, но вдруг где-то в глубине ее сознания появилась тревожная мысль, которая напомнила ей о риске умереть от отравления угарным газом.

Но ей не о чем было волноваться. Дымовое отверстие обеспечивало необходимую вентиляцию.

Моргане снился Верховный Правитель тольтеков, который подарил ей зеленого попугая Чи-Чи и велел ей не забывать кормить его чоколатлем каждый день, а иначе он умрет. В ее киву забрел безносый человек и спросил, не видела ли она его нос, и она посоветовала ему забраться по веревке в пещеру в скале, где лежал, спрятавшись от темных господ, его нос. Во сне Моргана начала смеяться, и старый золотоискатель Бернам сказал ей: «Первый признак отравления дымом — головокружение. Ты не веселишься, девочка, ты умираешь».

Неожиданно кива задрожала от грохота. Моргана резко открыла глаза и посмотрела на потолок, с которого сыпалась глина. Она с трудом встала. Что это? Землетрясение? Гром?