Последний пророк - Вуд Барбара - Страница 25

От яркого солнечного света Аоте зажмурил глаза.

Он был нагой, между его ногами текла кровь. Ошитива подавила в себе крик. Обряд очищения, которого она опасалась, уже был совершен. Без мужского достоинства Аоте теперь был невинен, как младенец.

С великой торжественностью они подвели его к алтарю и, положив на спину, распластали на камне. Четыре жреца держали его запястья и лодыжки, а пятый обнажил острый обсидиановый нож, которым он должен был вскрыть грудную клетку Аоте. Просто одетый помощник стоял рядом и держал золотую чашу с тонизирующим средством, на случай если юноша потеряет сознание. Только у жертвы, находящейся в полном сознании, можно было вынимать сердце.

Жрец с обсидиановым ножом подошел к Аоте и начал произносить заклинание на языке науатль, который понимали только тольтеки. Фимиам и напряжение заполнили собой воздух. Женщины начали завывать, а мужчины нервно переступали с ноги на ногу. Сакральная жертва была одной из них — здоровый сын с татуировкой Племени Черепах. По толпе прошел слух, что этот юноша был учеником Человека Памяти и что со временем он должен был стать Тем, Кто Объединяет Людей. Тревожное волнение прокатилось по толпе. Никто не имел права убивать Человека Памяти. Это означало убить само племя. Но тольтеков это не беспокоило. Все мужчины — земледельцы, торговцы, плотники, каменщики — сжали руки в кулаки, наблюдая, как беззащитный юноша пытается освободиться из крепких рук четырех жрецов. Но никто не осмеливался оспорить решения Господ.

Когда нож подняли, Ошитива прорвалась сквозь толпу, охранники не успели поймать ее, она стремительно взбежала по ступенькам на площадь, остановилась перед изумленным Господином Хакалом и заговорила:

— Этот юноша не совершал святотатства, мой Господин. Он не знал, что земля, по которой он ходит, священная. Когда я сказала ему об этом, он тут же покинул ее. Он чтит законы.

Несколько солдат бросились вперед. Мокиикс поднялся со своего небольшого трона. Жрец, который держал нож навесу, прекратил произносить заклятия и в замешательстве посмотрел по сторонам.

Хакал поднял кверху руки, чтобы все соблюдали тишину. Стоя на помосте, он, как скала, возвышался над Ошитивой. Как и жрец, он был весьма озадачен. Но на то у него были свои причины. Девушка, которая все последние месяцы заполняла его мысли, имела дерзость нарушить табу, но при этом она говорила смиренным, почти умоляющим тоном. Даже сейчас, хотя она вызывающе смотрела на него, ее тело было покорным — плечи опущены, а руки почтительно соединены в мольбе.

— Этот вопрос уже решен, — произнес он, продолжая размышлять. Ее поступки возмущали его, но в то же время он восхищался ею. Ее следовало наказать, но он не мог заставить себя отдать ее ягуарам.

— Но ты не знаешь всей правды, мой Господин, — просительным тоном продолжала она.

— Ты была там? На священной поляне?

— Я была поблизости, собирала глину для своих священных дождевых кувшинов, — многозначительно произнесла она, стараясь напомнить ему его собственный указ. Когда он в первый раз обнаружил ее на поляне, он сказал ей: «Если твоя священная глина находится где-то поблизости, тогда боги позволят тебе идти по этой тропе».

— Однако юноша осквернил священную землю. Боги требуют жертву.

— Мой Господин, — продолжала Ошитива дрожащими губами, — меня привели сюда, чтобы призвать дождь, но меня мучили сомнения. Когда я лепила кувшины, я тосковала по дому и своей семье, поэтому мои дождевые кувшины не наполнились водой. Но если я буду знать, что этот юноша находится в безопасности, дома со своей семьей, мое сердце наполнится благодарностью и покоем, и глина, почувствовав это, заставит кувшин привести дождь.

Он с интересом смотрел на нее. Пауза затянулась, и вся толпа, все это человеческое море, разлившееся по равнине, по площади, по террасам, крышам домов и стен, затаив от страха дыхание, стояла и ждала решения Господина. Тлатоани Центрального Места, Хакал из Места Тростника, Хранитель Священного Пера, Страж Неба, Повелитель Двух Рек и Пяти Гор обдумывал, как ему поступить с девушкой, стоявшей перед ним. Наконец, строго глядя, он спокойно произнес:

— Этого недостаточно.

Их взгляды встретились. Вдруг поднялся ветер и со свистом пронесся по площади, а тень ястреба пролетела над всей толпой.

— Освободи юношу, — настаивала Ошитива, — и я буду служить Центральному Месту. — Она сделала паузу. Ее сердце замерло. — Я буду служить тебе, Мой Господин.

— Должна пролиться кровь! — закричал мужчина по имени Ксикли, грозный предводитель воинов-ягуаров, и его люди забили палицами о щиты.

Когда гром затих, Ошитива протянула вперед руки и заплакала.

— Спаси этого юношу, Мой Господин, вместо него возьми мою жизнь.

Хакал приподнял брови:

— Кем приходится тебе этот юноша?

— Мы обручены, Мой Господин.

Глаза Хакала засверкали. Прекрасные длинные зеленые перья на его голове задрожали. По его взгляду она не могла понять, что он чувствует — разочарование? горечь? Но когда он повернулся и поднял руку, чтобы отдать приказ — вонзить нож, Ошитива бросилась вперед, к Хакалу.

Одним взмахом загорелой руки, таким стремительным, что даже никто ничего не успел понять, он ударил Ошитиву по лицу, и удар оказался таким сильным, что она отлетела назад и растянулась на мощеных камнях.

Перед ее глазами засверкали звезды, а когда она пришла в себя, продолжая лежать на камнях, она взглянула на него и увидела, что лицо Хакала исказилось от отвращения. Она ненавидела его за это. Но в следующее мгновение она уже жалела его, потому что поняла, что это отвращение направлено не на нее, а на самого себя.

В один миг в ее памяти всплыло одно событие из детства. Ее двоюродный брат вернулся домой в деревню с осиротевшим детенышем горного льва на руках, которого он нашел. Он вырастил и вскормил его, и эта громадная кошка жила в деревне, как одна из собак. А однажды, когда брат кормил зверя, тот набросился на него и до смерти загрыз.

Такой же Господин Хакал.

Неотступно следя за его движениями, она встала, слегка качаясь из стороны в сторону, не осознавая, что из раны на подбородке течет кровь. С каменным сердцем в груди она распрямила плечи и спину.

За месяцы, проведенные в Центральном Месте, Ошитива изменилась. Теперь она думала только о дожде, забыла о гневе, о жажде мести и ненависти к Господам. Эти чувства волновали ее в первые дни. Когда Мокиикс привел ее в гончарную мастерскую, она поняла, что он солгал, желая, чтобы ее считали макай-йо. Прежние чувства с новой силой нахлынули на нее, но теперь она была старше и мудрее и могла контролировать их. Тогда все ее чувства были перепутаны, и она не знала, на что их направить, чтобы использовать для своей выгоды. Девичья неопределенность сейчас сменилась женской самоуверенностью, и новые чувства обострились. Теперь она не боялась их, а радовалась им, они делали ее сильнее и могущественнее.

Ошитива подняла окровавленный подбородок и громким голосом, чтобы было слышно всей притихшей толпе, заявила:

— Если ты хочешь, чтобы пошел дождь, Мой Господин, позволь этому юноше уйти!

Теперь это была не просьба или мольба, а требование.

Кровь с подбородка текла по ее груди, она ощущала себя обнаженной перед собравшейся толпой, но не осознавала, что в этот момент сбывался вещий сон ее матери.

Капитан Ксикли, предводитель воинов-ягуаров, высокий и страшный мужчина, которого все знали и боялись, заревел и бросился вперед, подняв над головой дротик. Но Господин Хакал взмахом руки остановил его. Мокиикс мрачно посмотрел на своего тлатоани, а у алтаря с ножом в руках над дрожащим Аоте стоял жрец и ждал команды опустить нож.

Над притихшей толпой голос Ошитивы зазвучал громче и увереннее:

— Это земля моего народа, моих предков! Вы — пришельцы, чужаки! Это земля моих богов, а не ваших! Здесь не будет дождя, потому что вы не уважаете моих богов!

Когда она смело посмотрела в лица воинам и Господам, ястреб закричал на столовой горе и тут же умолк, как будто тоже понял важность этого момента. Ошитива вспомнила слова своей матери, когда, съежившись от страха, они стояли рядом, в убежище на скале: «Ты рождена для особой миссии». В чем она? Спасти будущее ее племени — Того, Кто Объединяет Людей? Призвать дождь в Центральное Место? Восстановить богов ее народа в их законных правах?