Звоночек 4 (СИ) - Маришин Михаил Егорович - Страница 16

Так, «японок» осталось двадцать пять. Корпус еще одной я примотал испачканными бинтами к «эфке» для усиления эффекта и, наряду с другими, установил ее по окружности лагеря, на расстоянии около ста метров или чуть больше, оставив свободный проход строго по продольной оси самолета. Жидковато, сорок шесть растяжек на шестьсот с лишним метров, но если толпой попрут, кто-то обязательно вляпается. Хоть предупрежден буду, что гости припожаловали. А чтобы зверье не полезло, так я трупы с внешней стороны периметра сложил. Незачем всяким падальщикам к самолету соваться, от которого железом да керосином разит так, что у меня даже глаза щиплет. Сам же я, взяв пулемет, «сайгу», снайперку и все пистолеты, закинув гранатомет и винтовки в кабину АНТа, ушел ночевать подальше, на полкилометра. Настороженный «будильник» всяко оттуда услышу, можно и вздремнуть одним глазком.

Но, вопреки моим ожиданиям, ночь прошла спокойно и я, продрав глаза, осторожно вернулся в лагерь, не заметив издали ничего необычного и убедившись, что «маячки» нетронуты.

— Доброе утро, Танака! Как спалось? — отодвинул я штыком винтовки полог импровизированной палатки. — Видишь, не хотят твои тебя спасать. Как жаль. Придется самому к ним идти. Где они? Сколько? Вооружение?

— Я не буду отвечать на вопросы! — с вызовом прохрипел в ответ японец, злобно уставившись на меня исподлобья.

— Это мы еще посмотрим! — сказал я многообещающе и скорчив свирепую рожу, схватив нож, бросился на японца. Тот заверещал, но отбиться от здорового мужика вероятному кандидату в гости к предкам, было немыслимо. Вспоров ему штаны вдоль шва и ширинки от пояса до пояса, я прижал его коленом к постели вниз лицом и принялся развинчивать зажим троса.

— Все, теперь можешь отойти оправиться. Знай полупортки раздвигай. Не все же мне тебе ширинку держать, — прокомментировал я свои действия, отдуваясь в перерывах между фразами. — Хотя погоди, сортир тебе изображу.

Я установил возле стойки шасси торчком три ящика из под гранат так, чтобы на них можно было сесть.

— Готово! Чуть позже ямку тебе вырою, если не лень будет. Мне еще дружков твоих хоронить, а то валяются неприкаянные, того и гляди на жаре завоняют.

Дав самураю время, вновь посадил его на трос, отмерив его так, чтобы он сам мог свободно перемещаться между палаткой и туалетом, после чего принялся его кормить.

— Скажи, Танака, как вы нас сбить умудрились? Я, видишь ли, все самое важное как раз проспал. Только не надо зарекаться, что отвечать не будешь. Это же сущая ерунда. А вот если я расстроюсь, могу и бубенцы тебе отрезать. От этого ты не умрешь, зато хрипеть перестанешь.

— Вы летели очень низко, — скупо отозвался японец. — Сначала мимо, но потом повернули прямо на нас.

— И что, вот из этого вот пулемета? — изобразил я недоверие. — Да в самолете дыр больше, чем у него боезапас. Не может быть.

Пленный замолчал.

— Ну, как хочешь, можешь не отвечать. Не калечить же тебя в самом деле, — миролюбиво удовлетворился я его «знаком согласия». — Спроси ты у меня тогда что-нибудь. Не в молчанку же нам играть.

— Почему вы меня так называете? — стараясь обращаться ко мне уважительно, он намекал, что хотел бы того же по отношению к себе.

— Танака? Ты, японец, говорящий по-русски, офицер, и не читал роман «Порт-Артур»? — искренне удивился я.

— Первый раз слышу, — пробурчал самурай.

— Ну ты даешь! Да служи я в вашей армии, затер бы до дыр и надулся бы как дирижабль от гордости!

— Я много русских книг прочел, но о такой слышу впервые! — повысив голос, повторил пленный. Тут уж я прикусил губу, подумав, что Степанов мог свой роман на текущий момент и не написать.

— Интересный?

— Да, — ответил я коротко.

— Про осаду?

— Да.

— А Танака?

— Был там один ваш разведчик, — кивнув нехотя, спросил уже сам. — Ведь ты тоже из этого племени?

Японец промолчал. Молчи-молчи, мне даже кивать не надо.

— И в разведке, стало быть, здесь? — решил я поднажать.

В ответ тишина.

— Смотри, соленого мяса ты уже налопался, будешь артачиться — воды не дам.

— Да, в разведке, — отозвался самурай, не понаслышке знакомый с муками жажды.

— Ладно, воду заслужил. Смотри, я бутылку на шнурке подвешу, в любой момент сможешь наклонить и пару глотков сделать. Но учти, это тебе на целый день. И есть мы только вечером будем.

Убедившись, что пленный в состоянии сам о себе позаботиться, я не стал больше к нему приставать. Все равно, если там, откуда он пришел, есть пулемет, то днем соваться нельзя. Светлое время я решил потратить с толком, занявшись доставшимся мне хозяйством. В первую очередь, я выполнил свое обещание и выкопал выгребную яму. Нагадить он много не успеет, пока отсюда не уйдем, а чтобы не воняло, землей присыпать буду.

Теперь на очереди были мертвые. Чтобы выкопать им могилу, такую же как вчера, я потратил большую часть дня, хоть и укладывал в нее японцев в два слоя, точно так же прикрыв дюралем и оставив табличку. Этак я аэроплан совсем раздену. Оставшиеся светлые часы я убил на «инвентаризацию» своих богатств. Медицинский груз состоял, по большей части, из белья и перевязочного материала, но было там два ящика с препаратами и два заполненных льдом бачка-термоса со склянками внутри, на ярлыках которых значилось: «мазь от ожогов». Сейчас лед уже растаял и, перераспределив содержимое бачков, я получил литров шесть воды, которую можно было пить. Но главные запасы жизненно необходимой жидкости я обнаружил в «заначке» техника в двадцатилитровой фляге в отсеке ВСУ, в самом хвосте самолета. В той же кладовке нашлась и вместительная банка с моторным маслом, которое, смешав с 98-процентным медицинским спиртом и остатками керосина из баков, разлил по четырем склянкам из под раствора морфина, изобразив импровизированные «коктейли Молотова». Что ждет меня впереди, я не знал и подумал, что хоть какое-то противотанковое оружие все же лучше, чем ничего.

Содержание оставшихся склянок я трогать не стал, отложив для себя те, где значилось «эфир», «спирт», «йод», «глюкоза», «новокаин». Ревизия сухих лекарств пополнила мою походную аптечку стрептоцидом, кодеином, кофеин-бензоатом, аспирином. Остальные препараты, вроде пирамидона или фенацетина, назначения которых я не знал и не имел о нем даже предположений, я трогать не стал.

За целый день вокруг ничего не происходило и даже характерного шума войны не было слышно. Только раз мне показалось, что где-то на севере послышалось жужжание, будто ветер донес, но осмотр горизонта ничего не дал. А ведь залпы в степи на двадцать-тридцать километров вокруг слышны. Минимум один переход до людей, значит. А скорее всего и больше.

— Держишься молодцом, — подошел я уставший к Танаке. — Поедим?

Пленник, лежавший с открытыми глазами, кивнул в ответ и попытался сесть, отчего его лицо, там, где было видно через бинты, покрылось испариной.

— Не дури, а то умрешь позорно, в постели, — остановил я его и, построгав вяленое мясо, кроме которого у меня ничего больше и не было, если не считать стремительно уменьшавшейся краюхи ржаного домашнего хлеба, стал кормить.

— Вот сидим мы с тобой, Танака, в степи, один хлеб жуем. И, скажи пожалуйста, какого лешего ты полез на меня воевать, а? Чем тебе дома не сиделось? Молчишь? Говорить не хочешь или сказать нечего? Ну, молчи, молчи, — стал я рассуждать, присев разведчику на уши с мыслью, что если вдруг со мной что случится, то все-таки гадость узкоглазым напоследок сделать успею. — Все так вы какие-то дураки, японцы. Ведь со всеми соседями перессорились! С англичанами союз потеряли, американцы оружие китайцам поставляют, с которыми вы воюете, на нас тянуть стали. В дружках же — Гитлер за тридевять земель, который и помочь-то вам ничем не может. Что, думаете всех победить?

— Мы не воюем с Англией и с Американскими штатами, — возразил японец.

— Это армия не воюет. До поры. А флот сверхлинкоры с восемнадцатидюймовками, которые сильнее нынешних настолько, насколько «Нагато» сильнее «Дредноута», надо полагать, для круизов императора строит, — посеял я семена дракона. — И не делай вид, будто не понимаешь о чем речь. Об этом, наверное, уже даже в борделях Амстердама перешептываются. Думаешь, с такими амбициями великие державы мириться будут? Наивный…