Звоночек 4 (СИ) - Маришин Михаил Егорович - Страница 23

На флангах, уже на западном берегу, держали оборону, вернее, наблюдали, чтобы японцы не переправились, две бронебригады, лишившиеся всей своей пехоты и артиллерии и четыре монгольские кавдивизии, около тысячи человек в каждой, вооруженные полковыми пушками 27-го года, которых уже не было в нашей армии и эскадроном «антикварных» по нынешним меркам БА-6. В резерве числились 6-я бронебригада без пехоты, понесшая наибольшие потери, подходящие 57-й стрелковый корпус и 3-я бронебригада из состава Восточно-Туркестанского бронекавалерийского корпуса. После сосредоточения все силы в составе 57-го СК, 1-го и 2-го Монгольских бронекавалерийских корпусов, двух авиадесантных бригад и авиакорпуса Смушкевича, должны были составить отдельную армию, управление которой формировалось на базе управления БКК и за счет присланных из центра кадров.

Заговорив о состоянии войск, монгольскую кавалерию Булыга ругал за то, что конники, в силу каких-то там своих обычаев, очень не любили закапываться в землю. Чтобы заставить цирика вырыть окоп, командир должен был лично стоять у него над душой и наблюдать за процессом. Впрочем, командиры были ничуть не сознательнее рядовых. Поэтому, при артобстреле, монголы неизменно совершали маневр, обычно в сторону тыла. Но трогать их, особому отделу армейской группы было запрещено по соображениям политического характера.

— Да и наши, зачастую, не лучше. Вон, полюбуйся, сколько трусов и предателей под трибунал пошло, — кивнул Булыга на стопку картонных папок и, взяв верхнюю, подал ее мне. — Вот, это теперь по твоей части. Взгляни.

Открыв дело, я обнаружил внутри всего два листка, рапорт и расстрельный приговор «за трусость, проявленную перед лицом врага». А в рапорте было указано: «летчик-истребитель лейтенант Зайченко вместо того, чтобы вступить в бой с врагом, бомбившем переправу, трусливо бежал от него и во время бегства был позорно сбит над КП армейской группы Хамар-Даба». И резолюция за подписью комкора Жукова: «Арестовать. Судить. Расстрелять».

— Хм, бой был сегодня, рапорт сегодня и приговор тем же числом. Оперативно работаете! — выразил я свое удивление, пока не понимая, в чем дело.

— А то ж! Надо в ежовых рукавицах держать! И другим в назидание! — приосанился Булыга.

— Наверное, расстреляли уже? — спросил я, приподняв бровь.

— Нет пока, — чуть смутился пограничник, — ждем назначения постоянного начальника особого отдела армейской группы. Чтоб все чин по чину было. Пока никого не расстреливаем.

— И где он?

— Допросить хочешь? Изучить портрет труса и предателя? Узнать врага, так сказать, в лицо? Молодец, капитан, круто за дело берешься! — похвалил меня майор и крикнул в сторону завешенного плащ-палаткой входа в блиндаж, — Часовой! Зайченко из арестантов сюда срочно!

Через десять минут привели летчика, в одной гимнастерке, без ремня и петлиц.

— Вы хоть в полк сообщите, что я у вас, — остановившись, сказал летун. И в словах его чувствовалась воля и злость. — Там, наверное, думают, что я погиб.

— Сообщим, — с угрозой произнес майор. — Перед строем приговор зачитаем и исполним. Будь спокоен.

— Присаживайтесь, лейтенант Зайченко, рассказывайте, как дело было, — вежливо предложил я, подумав, что с ролью «злого следователя» Булыга справляется отлично.

— В который раз! Что толку? Вы все равно слушать ничего не хотите! — с нескрываемым раздражением и без всякого страха заявил летун.

— Рассказывайте, рассказывайте. Я вас внимательно слушаю, — с этими словами я встал и, положив руку истребителю на плечо, мягко надавил, усаживая его на табурет, а сам отошел к столу и пристроил свою пятую точку на него.

— Наша эскадрилья была поднята по приказу с КП полка, чтобы перехватить бомбардировщиков, шедших к центральной переправе. Японцев прикрывали истребители И-97. Комкор Смушкевич ввязываться в бои на горизонталях запретил, потому, что самураи маневреннее и имеют преимущество. Вверх после атаки уходить тоже было запрещено, у японцев скороподъемность лучше. Атаковать сверху и уходить вниз, после чего в стороне набирать высоту и вновь атаковать сверху. Как они в Испании делали. Мой самолет во время атаки был подбит. Стрелок японского одномоторного бомбардировщика повредил мотор и он перестал тянуть. За мной увязался И-97, догнал и сбил, как я ни крутился. Выбросился с парашютом. Повезло, сказали, фонарь после отстрела прямо по японцу попал, он испугался и смылся, а то бы расстрелял меня, пока я как сосиска болтался. Приземлился прямо на голову Жукову, а он на меня с матюками! Все!

— Точно все? — спросил я с упором.

— Все! — зло ответил лейтенант.

— Уведите арестованного! — приказал я и повернулся к Булыге. — Соедините меня со Смушкевичем. Скажите, капитан Любимов, немедленно.

Озадаченный моим недовольным и властным тоном, майор, тем не менее вызвал коммутатор и протянул мне трубку полевого телефона. Смушкевич, раздраженный тем, что я дергаю его во время совещания, тем не менее, полностью подтвердил свой приказ истребительным авиаполкам.

— В чем состав преступления лейтенанта Зайченко? — в упор спросил я начальника особого отдела. — В том, что он выполнял приказ командира? Причем, приказ абсолютно правильный?

— Комкор Жуков распорядился! У него особые полномочия! Ему их сам товарищ Сталин дал! — отвечая сразу на все, перешел в контратаку Булыга.

— Что? Товарищ Сталин дал комкору Жукову полномочия чихать на советские законы? Товарищ майор, я у вас здесь временно и скоро буду в Москве, где обязательно лично спрошу у товарища Сталина об этом.

Булыга сник и глядел на меня, как побитая собака.

— По уму, майор, я сейчас и тебя и военюриста, и дивкомиссара, как их там, фамилии запамятовал, что приговор вынесли, арестовать должен. Вы же на все, на закон, на следствие, на правосудие наплевали! Понимаешь ты это? Понимаешь… Потому и не расстрелял еще никого под благовидным предлогом. Остальные дела такие же? Давай сюда, смотреть будем.

Действительно, из двенадцати арестантов оказалось только двое «самострельщиков», остальные были «оприходованы» по прямому приказу Жукова «Судить! Расстрелять!», который такими методами укреплял дисциплину в войсках. В оправдание командующего пограничник признал, что последняя, действительно, на обе ноги хромала.

— Знаешь, Булыга, если я тебя сейчас смещу, то мне самому в твое ярмо влезать придется, — сказал я, спустя три часа допросов, наведения справок и телефонных переговоров с отдельными частями. — Давай сделаем так. Я тебе даю сутки, чтобы все привести в нормальное состояние по этим расстрельным делам. Как уж ты будешь выкручиваться и приговоры отменять — твое дело. Надеюсь, что в дальнейшем мы сработаемся. И еще. В одно лицо работать в авиагруппе мне тяжело будет. Людей бы подкинул, а?

— Нет у меня людей. Три сотни пограничников у меня всего осталось, две трети из которых охраняют переправы и штаб командующего. Остальные лазутчиков ловят.

— Кстати, километров полсотни на запад по тракту и около тридцати южнее недобитки сидят, надо бы зачистить, — вспомнил я об оставшихся в степи калеках.

— Это тот отряд, что летчики разбомбили?

— Да.

— Так посылали же бронероту на той неделе туда, доложили, что уничтожили всех.

— Недоработочка, товарищ майор. А потом самолеты «Аэрофлота» в Тамцак-Булак не долетают. Исправляй. Хотя погибших уже не вернешь… — сказал я с горечью в голосе.

— Товарищ майор! — перебил меня вбежавший в блиндаж возбужденный пограничник. — Стрелковый батальон оставил позиции! Бежал! Командующий группой требует немедленно найти и навести порядок! Восстановить положение! Комбата арестовать, он нового уже послал!

— Где? — вскочил Булыга с места.

— Напротив Песчаной!

— Сообщите на переправу, никого с восточного берега не пускать! И пусть не зевают, японцы могут на плечах прорваться! — начал командовать майор. — Едем!! Резервное отделение, в ружье!!!

Захваченный поднявшейся общей суетой я тоже во всеоружии заскочил в кузов грузовика. Через двадцать минут, уже на той стороне, мы в темноте едва не врезались в толпу бредущих по степи людей.