Звоночек 4 (СИ) - Маришин Михаил Егорович - Страница 87

И тут я отдал приказ на захват. Исибасу со своими людьми, благо автоматического оружия у них было завались, подняли со всех сторон стрельбу, изображая нападение. Первая и третья роты, паля в ответ поверх голов, стали отходить к дворцу. Спектакль, да и только, отражение превосходящих сил противника. Шуму, треску много, а вот пострадавших нет. Ну, кроме тех полицейских, которые вздумали отстреливаться от машин да с верхних этажей и крыши. Первых под шумок пристрелили «отходящие», а вторых активно, без шуток, давили атакующие. Десять-пятнадцать минут суеты и в результате внутри дворца оказались наши «цели», сразу же спустившиеся в подвал, человек семьдесят полицейских и две моих роты в полном составе. Понятно на чьей стороне было подавляющее превосходство. Когда сквозь трескотню боя в парке заревел кавалерийский горн и бывшие «соратники» направили на стражей закона и порядка оружие, те сопротивляться не стали. Осталось только пригласить польских министров и главнокомандующего выйти наверх, пригрозив в противном случае просто спалить их к чертовой матери. Подожженное возле подвальных окон сырое сено, облитое соляром, способствовало быстрому принятию решения, сделав пребывание в подвале невозможным из-за дыма. Поляки полезли наверх, сдавая оружие. Впрочем, не все, Людомил Райский, командующий ВВС Польши, предпочел застрелиться. Но главные персоны, главнокомандующий Рыдз-Смиглы и министр иностранных дел Бек, пожелали сохранить свои жизни.

У Немново же, в десяти с лишним километрах от Святска, разыгралась другая драма. Когда последний из восемнадцати «Сандерлендов» приводнился, мы перекрыли реку и выше, и ниже по течению. На гидросамолетах поняли, что дело не чисто и стали ворочать стрелковые башни, в каждой из которых было по четыре пулеметных ствола, из стороны в сторону, готовясь к обороне. Численно взвод второй роты, оставшийся после выделения охраны для захваченного польского штаба, усиленный чекистами и явно уступал противнику, ведь на каждом из «Сандерлендов» экипаж состоял, минимум из семи человек, зато мы были вооружены пулеметами и занимали крепкие позиции над речными обрывами. Вставшие по обеим сторонам колонны гидросамолетов водяные столбы от 82-миллиметровых осколочных мин сразу дали понять, на чьей стороне сила. После этого из прибрежных зарослей вышел Виткевич в советской чекистской форме и, обратившись на английском, объявил самолеты интернированными, приказав принять досмотровые группы и предупредив, что в случае любого сопротивления, а также попыток порчи самолетов и груза, мы откроем огонь на поражение. Не успела лодка со спецами Панкратова отойти от берега, как внутри некоторых гидросамолетов раздались выстрелы, экипажи и пассажиры явно сцепились между собой. Рисковать ни одним из своих людей, а в «Сандерлендах» могло оказаться что угодно, а также кто угодно, я не собирался и подал команду «огонь»! Шесть станковых и полсотни ручных пулеметов минуты две стучали, вспарывая дюраль. В это время из самолетов стали выпрыгивать люди, пытаясь добраться до берега вплавь, благо пробковые спасжилеты не давали утонуть. И тут головная машина взорвалась! Сверху, с обрыва, мне показалось сквозь поглотившую самолет вспышку, что обнажилось находящееся на трехметровой глубине дно реки. Ударной волной второй «Сандерленд» перевернуло через хвост и бросило на крышу третьего, который сам не взлетел лишь благодаря этому. Все вместе, на гребне цунами, они обрушились на следующие машины, топя их, ломая, раскидывая по берегам. К счастью, наши позиции были над обрывом, отразившись от которого взрывная волна ушла вверх и вдоль русла, мои бойцы, за исключением спецов Панкратова, практически не пострадали, если не считать контузий.

Украинцы, да и чекисты, без команды прекратили стрелять и высунувшись из окопов принялись глазеть на завал из дюралевого лома, перекрывший русло реки. Более-менее целыми оставались лишь машины в хвосте колонны, но и их помяло, потопило и раскидало по берегам. Даже последний «Сандерленд», самый дальний от места взрыва, отбросило на бон из бревен и он сейчас быстро тонул. Что уж тут говорить об остальных? Хорошо хоть то, что мы успели поджечь, потушило ударом воздуха пополам с водой, успел подумать я, как над поверхностью воды послышался сначала надсадный кашель, а потом леденящие душу вопли. Из разломанных самолетов стало вытекать белесое облако, быстро заполняя все русло и поднимаясь вверх к кромке откоса.

— Твою мать! Газы!!! — заорал я, мысленно обещая себе поить коньяком всю оставшуюся жизнь Панкратова, который настоял при отправлении в рейд на полной комплектности амуниции, из-за чего мне пришлось искать и собирать штатное содержимое противогазных сумок, выброшенное за ненадобностью. Натянув на себя резиновую маску, оглянулся по сторонам и увидел обращенное ко мне бледное, растерянно хлопающее глазами лицо ближайшего пулеметчика.

— Назад! Все назад!!! — заорал я, от возбуждения прибавив к команде пару непечатных выражений, выражающих мое отношение к раздолбаям, пролюбившим средства индивидуальной химзащиты. И то верно. Кто знает, что это за отрава? Я в ней не разбираюсь! Вдруг, люизит какой-нибудь кожно-нарывного действия? Хрен с ними, с англичанами, даже если разбегутся, потом выловим! Самим бы сейчас ноги унести!

Вернуться к обрыву, а потом и спуститься к реке, я решился, взяв «настоящих», дисциплинированных, берегущих амуницию бойцов РККА из минометной батареи, лишь спустя час, когда стало совсем темно. Над водою стояла мертвая тишина. Не прожужжит комар, лягушка не квакнет. Мы подобрали тела бойцов досмотровой группы, которые хоть и имели противогазы, но отброшенные на обрыв вместе с лодкой и тяжело покалеченные, просто не сумели ими воспользоваться. У англичан же средств защиты от собственной отравы не оказалось. Множество тел, мы нашли по берегам, но больше всего их было отнесено течением к нижним бонам. Всего вытащили из воды больше сотни трупов. И это кроме тех, кто так и остался в самолетах! Оставив по берегам реки секреты из минометчиков, я отложил осмотр захваченного до утра.

— Вы неправильно воюете, товарищ бригинженер, — заявил мне Михаиру Исибасу, стоя рядом со мной на поле под Святском, слушая за наплывавшей на нас гул воздушной армады. — Я даже никого не убил.

— Зато в Глушнево вы с капитаном Судоплатовым настрелялись на славу, — возразил я, опуская бинокль и кивая на присевшего недалеко на охапку сена Павла Анатольевича. — Знаешь, я тоже думал, что палить-рубить придется и тоже слегка разочарован. Но зато мы выполнили задачу при минимальных потерях, как и следует на войне. А то что полного морального удовлетворения не получили — так это трофеями компенсируется.

— Трофеи вам достались, — заметил японец. — Весь польский золотой запас, не считая ценных бумаг, долговых обязательств и, собственно, денег в купюрах. — Банковские броневики забиты под завязку. Мы один вскрыли, чтоб убедиться, что внутри никого не осталось, но там даже кошке места нет. И в некоторых автобусах тоже золото в ящиках. Не говоря уж о том, что вы взяли в самолетах.

— Еще не взяли, — заметил я. — И вообще. Ведь ты воин. А рассуждаешь как торговец. Кроме того, на самые ценные трофеи мы претендовать не стали. Наказать оскорбивших императора тем, что забрать у них реликвии, сравнимые с Кусанаги-но цуруги, тебе мало? Я уж не говорю о том, что того, кто лично нанес оскорбление, ты получишь, как только будут подписаны все бумаги. Ведь ты, согласно нашему договору именно за Беком пошел и ни за чем более?

— Сомневаюсь, что поляки ценят свой коронационный меч, сабли Сигизмунда и Стефана Батория так же высоко, как мы свои реликвии, — покачал головой Михаиру. — Я бы насмерть сражался, но никогда бы не отдал регалии императора, окажись они под моей охраной. А эти… — Михаиру презрительно скривился, — пытались ими откупиться, чтобы сбежать хотя бы к ближайшей границе.

Я придерживался относительно поляков похожего мнения, но соглашаться не стал. Увезет Михаиру меч Щербец с саблями в Токио — и ладно. Хоть себя избавим от этой пакости. Глубокой ночью, когда я приехал в Святск готовиться к встрече, древнее оружие меня сперва очень заинтересовало, но взяв его в руки, я испытал сложные чувства, которые очень трудно было передать словами. Это была какая-то смесь отторжения и… брезгливости. Захотелось побыстрее найти умывальник и кусок мыла. Да, древние вещи несут на себе отпечаток своих прежних владельцев, мне ли этого не знать. Что уж тут говорить о мече, которым шестьсот лет короновали на трон! Да еще в Польше, которая сама себя сожрала внутренними раздорами. Материалистом с моим жизненным опытом быть трудно, а параллели с тем, что эти клинки к концу девятнадцатого века оказались в России, напрашивались у меня в голове сами собой. Ну их к лешему! Только после двадцатого года от них избавились, жить начали, и вот опять! Нет уж, пусть японцы с ними мучаются! И плевать мне на разбазаривание культурных ценностей, даже если из моих украинцев кто и понял, что за сабельки я Михаиру отдал.