Выбери любимый жанр

Веритофобия - Веллер Михаил - Страница 13


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

13

Опровергая эстетическую оценку человека – мы косвенно называем его жлобом. Это обидно. Вероятно, он не согласится. А может обозвать. И вообще такие споры портят отношения.

Опровергая интеллектуальную оценку человека – мы тем самым называем его дураком. Если он академик – он может и поспорить с тобой. А если личность незатейливых умственных возможностей? Да он пошлет тебя подальше и прибавит, что всем прекрасно известно, как все обстоит на самом деле, а ты просто невежественное чмо без образования, но с претензиями.

Если ты докажешь человеку то, во что он не хочет верить – он тебя возненавидит.

Но не будем излишне обобщать раньше времени.

Я чего говорю?

Я говорю, что если малообразованному русскому (не национальность, а культурная самоидентификация) указать на недостатки Пушкина и покритиковать – его реакция будет негативной. Для него это неожиданная информация, нештатная ситуация. Ему плевать на Пушкина как поэта и личность. Но ему важен Пушкин как знак национально-культурной самоидентификации. Пушкин как знак занимает свое место в его картине мира. А покушение на свой мир он не приветствует. Все знают, что Пушкин гений, величайший русский поэт, наша гордость. Вот! Наша гордость! А ты кого мараешь, гад?

Нежелание изменять свою картину мира – это естественный инстинкт психического самосохранения личности. Это стремление к душевному равновесию – то есть покою, то есть отсутствию стресса.

Психика человека диктует ему избегать стресса, разрешать стрессовые ситуации. Если поступающая информация сигнализирует об опасности – врубается инстинкт «дерись или беги». А если поступающая информация является излишней – она отсортировывается и отбрасывается как избыточная, мешающая, отвлекающая.

По большому счету человеку на Пушкина плевать. За пределами России весь мир отлично обходится без Пушкина. Но. Пушкин для русского – это устойчивый элемент групповой (национальной) самоидентификации. А вот коррекция самоидентификации – страшно неудобная, нежелательная, болезненная вещь. Коррекция самоидентификации – это стресс. И в данном случае – стресс совершенно не нужный!

Коррекция самоидентификации – это своего рода личностная, психологическая операция на уровне смены пола. Психологическая пластическая хирургия. Человек вдруг узнает, что у него другая мать; или отец. Или он не немец, а еврей – а он мечтал о карьере в СС. Или в тяжелый час родственник вернул ему долг и спас – а на самом деле эти деньги прислал ему враг, потому что враг-то знал, что ты ему брат. Или твоя честная работа в НКВД оказывается преступной.

Или – мы народ самой лучшей, самой глубоко духовной литературы в мире. И вдруг оказывается, что мы народ десятой литературы в мире, потому что раньше нас, мощнее и богаче – литературы французская, немецкая, английская, итальянская, испанская и испаноязычная; так ведь и американская неслаба. А самые справедливые герои – англичанин Робин Гуд и немец Карл Моор, а самый благородный – француз Квазимодо, самый привлекательный и замечательный – француз д’Артаньян, а символы мужества и стойкости – герои американцев Джека Лондона и Эрнеста Хемингуэя. Ке мала фортуна!

Да что ж меня все заносит-то наперед батьки в пекло… Мы ж о Пушкине. «Кушкин, Кушкин! А ты, мальчик, не кизди, иди себе.»

Почему, если завести чисто литературоведческий – а хоть и читательский – разговор о Пушкине, непредвзятый и объективный – реакцией будет недоумение в лучшем случае и враждебная ругань в худшем? Причем недоумение быстро перетечет в обвинения и поучения, а ругань перерастет в серьезную ссору? Рядовой Иванов, мне не нужен чистый плац, мне нужно, чтоб ты мучился! Мне не нужно несовершенство Пушкина – мне нужно, чтоб ты признал: наш король самый могучий! наши воины самые отважные! моя дама самая прекрасная! наш великий поэт самый великий!

Ты говоришь, что пролог к «Медному всаднику» – блестящие стихи, что «Повести Белкина» – гениальная проза, что «Евгений Онегин» написан удивительно, беспрецедентно для эпохи простым, чистым, абсолютно живым и легким русским языком. О’кей, парень, все с тобой согласны. Тогда ты добавляешь, что многие пушкинские стихи не шедевры, что-то в альбом, что-то к случаю, а что-то и примитивно, ну рифмы-то возьмите: правил – заставил, занемог – не мог, ты – красоты, вновь – любовь. Сюжет «Онегина» банален, и «Дубровский» банален и страшно затянут в месте судебного документа, и все это абсолютно вторично по отношению к немецкой и французской литературе. И давным-давно Пушкина никто для себя не читает, и залили его патокой и засюсюкали по самое не могу.

И вот тут ты единомышленника встретишь редко. Как это!?

Раскрываешь книгу – доказываешь.

Получаешь ответ – и ничего плохого, а есть и вообще гениальные строки, а вот Белинский писал, а Бонди, а целая библиотека написана! Академики! Исследовали! Ученые! Доказали! Лицей! Гармоничный! Пока свободою горим! Чудное мгновенье! Я от тебя такого не ожидала…

…Когда я написал «Памятник Дантесу» – радио с телевизором меня просто достали массированной подготовкой к двухсотлетию: «До дня рождения Алекса-андра Сергеевича осталось семьдесят два-а дня! сю-сю-сю!..» Так молодежь восприняла рассказ на ура и спорила, правда там или я придумал – сам свидетель. Но это еще неокрепшие умы, сопротивляющиеся школьной тоталитарной заразе. Потом умы крепнут, и скептическая неприязнь к школе сменяется ностальгией и возрастным примирением. Изучать было противно и скучно, но школьные имплантированные взгляды со временем стали собственными! Скучно – но правильно!

Знак Пушкина – внутри них, а изучение их не волнует; а твоя истина – снаружи и мешается, как соринка в глазу.

Им не нужна правда о Пушкине – им нужно величие своей культуры. Много вас таких Зоилов пытается плюнуть на нашего Гомера.

Культ личности

Образ гения и героя – будь то Пушкин, Ленин или маршал Жуков – создаются по одному закону. Есть бесспорная и яркая доминанта. Великий и гениальный поэт, политик, военачальник. Величие этой доминанты задает масштаб и стилистику образа.

То есть. Доминирующая черта героя определяет яркость, величие, положительность его образа. Ибо его роль для нас, для народа и истории – огромна и благотворна.

А коли образ величественный и светлый – так и состоит он из величественных и светлых черт и качеств. Они гармонично соответствуют друг другу.

Мы, поклонники и потомки, идем в познании образа не от частных мелочей к общему – но наоборот: от генеральной черты мы реконструируем подходящие, соответствующие, гармонично с ней соседствующие черты и свойства мелкие, частные, разные. И у нас всегда получается икона! Ибо главную идею, главное достоинство героя – нельзя мельчить и марать грязными мелочами!

Образ героя строится как корабль: закладывается киль, он определяет размер и тип – к нему подбираются соответствующие шпангоуты, и уже к набранному каркасу крепится и раскрашивается обшивка.

Биография героя создается не по законам документального расследования – но по законам романтической литературы. Величие образа первично – подтверждающие его детали вторичны, служебны, их отбор определен задачей.

Мы любим и уважаем героя за главное – и прочие его черты представляем себе в соответствии со своей любовью. А любовь – не то, чтобы слепа… Но видит то, что ей нужно, и толкует факты так, как ей хочется.

Если народ любит и ценит своего гения и героя – как он может дать ему объективную характеристику? Глупо ожидать. Только превосходная степень всех качеств.

Образ героя необходимо идеализирован и комплиментарен, являясь персонификацией народного величия и таланта.

…Культ личности как архетип виден в русской культуре прежде всего как образ Пушкина. Пушкин свят и неприкасаем. Он – наше все. Все его черты прекрасны, все поступки безупречны. Инакомыслие в этом вопросе есть подлость. Все факты, которые возможно истолковать к его пользе – читаются только комплиментарно. А которые явно неблаговидны – обязаны замалчиваться. Через пять лет после восстания декабристов свободолюбец воспевал подавление Польского восстания – на деньги царя и во славу великодержавности: и молодец, патриот. Болезни Венеры – ах, это пылкость в любви. Раз за разом отказывали в сватовстве – детали. И так далее по длинному списку. Не в том дело, что ложь как умолчание и идеализация канонизирована. А в том, что попытка сказать правду, и вполне известную, вызывает только ненависть. Вот этот психологический феномен и примечателен.

13

Вы читаете книгу


Веллер Михаил - Веритофобия Веритофобия
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело