Хроники мегаполиса (сборник) - Дяченко Марина и Сергей - Страница 45
- Предыдущая
- 45/72
- Следующая
– Не имеет значения, – сказал Мэл. – Я тебе не судья. Теперь у тебя одна задача и одна мысль в голове: как бы забросить мяч в корзину. Это единственное утешение, которое я могу тебе предложить... И будь доволен: другим и такое утешение недоступно.
Смысл его слов дошел до Антона много позже.
Игровое поле было местом, заменяющим жизнь, а душевая – аналогом смерти. Символом отчаяния.
Во время игры он думал только о мяче. Только о том, как избавиться от защитника-опекуна и «предложить» себя разыгрывающему. Как точнее сделать передачу. Как обвести. Как отобрать. Как забросить.
Будничная гибель, подстерегающая его в момент результативного броска, перестала пугать. Только огнемет по-прежнему вызывал ужас, но огнеметами и Людовик, и Мэл пользовались в исключительных случаях. На глазах Антона однажды сожгли Сашу и однажды – Вову. Сам он подобной участи до сих пор избегал.
Зато в душевой он всегда помнил, что случилось. В душевой он всегда думал о маме и о красном яблоке на дне спортивной сумки. Стоял лицом к мокрому кафелю, слушал, как переговариваются ребята в соседних кабинках, видел зеленый двор под ногами – и мамино лицо, когда она узнала.
Ленка почти не вспоминалась.
Она, наверное, уже родила. А может быть, прошел только один день... А может быть, сто лет. И там нет уже никого, кто его знал. И, значит, мама уже свободна от...
А может быть, это навечно.
– Слушай, Сашка...
– Чего?
– А что эти козлы, в армии... что они с тобой делали?
– Отстань, – Саша сразу отдалился, насупился и поскучнел.
– Ты понимаешь, – сказал Антон, глотая горячую воду. – Меня ведь никто... Я из тех, кто «из-за жвачки повесился». Только я не вешался. Я...
– Мало ли, – сказал Саша. – Вон Славка-младший тоже. У него папаша был бизнесмен. Славка в Англии, в колледже... так ему надоело. Выбрал, понимаешь, свободу. И ты выбрал свободу. Ну и я тут, вместе с вами. Через этих козлов.
– А у тебя мама осталась?
Саша посмотрел вверх, не жмурясь под струями воды, как будто глаза его были стеклянные:
– Хоть бы справедливость была... А так – никакой справедливости. Людовик меня поменяет, если только что... Я ему говорил – вы же все про меня знаете. Я ж не с жиру, а от отчаяния... А он говорит – ну и что.
– Что с тобой, Тоша?
Антон молчал.
Вот уже вторую игру он откровенно саботировал. Ронял мяч. Промахивался из выгоднейших положений. Равнодушно следил за игрой, ходил по площадке пешком, будто сторонний наблюдатель.
– Что с тобой, ты перехотел играть? Надоело? Готов расстаться с ребятами – и со мной?
– Да, – сказал Антон.
– Что?!
– Я готов пойти на общих основаниях, – выговорил Антон, глядя Мэлу поверх головы. – Это было бы справедливо.
Мэл помолчал. Взял Антона за плечо; его прикосновение было, как ласка гигантского богомола:
– Ты что-то знаешь о справедливости? Поделись со мной. Я вот не знаю.
– Это Данилка, – сказал Людовик. – Отлично играет в нападении. Прошу любить и жаловать... Антон, можно тебя попросить размяться с Данилом один на один?
Парень был двухметровый и очень молодой. Лет шестнадцати, не больше. Насупленный. Напряженный, но не испуганный. В хорошей футболке от известной фирмы.
– Давай, – Мэл бросил Антону мяч. И пока мяч летел – Антон успел понять, что Сашу больше не увидит.
«Что ты знаешь о справедливости?»
Почему – Саша?!
Он, Антон, добровольно отказался от поблажки. А Саша – тот всегда боялся пойти на общих основаниях...
«Людовик меня поменяет, если только что...»
И вот он, Антон, играет с каким-то Данилкой.
...Этот подросток был решителен и самоуверен. И он был на полголовы выше Антона; игра шла по кругу: Данил прижимал Антона к линии, мяч выходил в аут. И снова: Данил прижимал Антона к линии...
– Хорошо, – сказал Людовик. – Мэл, Антон, обождите меня недолго.
И ушел за забор – вместе с Данилом.
– Менять будет, – сказал Мэл.
– Что? – не понял Антон.
– Этот не годится.
– А чем ему не угодил Саша?!
Мэл пожал плечами:
– Ведь это он себе выбирает игроков, а не я и не ты... Правда?
И в ту же секунду появился Людовик с другим парнем – это был ровесник Антона, затравленный, мосластый, в поношенной флотской тельняшке.
Когда счет в новой игре сделался две тысячи сто восемь – две тысячи девяносто в пользу команды Мэла, Людовик отложил армейский автомат. Антон еще не видел огнемета – но знал, что он непременно появится; он знал это – но все равно рванулся к кольцу. Зная, что заколотит.
Мяч был оранжевый, а огонь – белый. Если смотреть изнутри. Белый с тонкими черными веточками, похожими на кровеносные сосуды. И Антон бежал и горел – долго, несколько длинных секунд.
В огне сворачивались листья каштана. И листы чьих-то писем – детский почерк; и оплывали, будто льдинки, цветные и черно-белые фотографии...
Они с Ленкой на море. С «сувенирным» видом за плечами. Ленка улыбается и обнимает Антона за шею.
Ленка в тонком халатике на мокрое тело.
Ленка...
«Мама! Забери ты меня из этого лагеря. Тут скучно, в девять вечера спать, и все время дождь. И вожатый противный. Я жду тебя в воскресение...»
Когда Антон смог открыть глаза, в воздухе все еще пахло паленым. И ноги в кроссовках стояли кругом – в серых и синих кроссовках; потом блеснула будто яичная скорлупа, и белые, как пароход в далеком море, большие тяжелые кроссовки выплыли откуда-то и остановились у Антона перед глазами.
– Вставай, – сказал Мэл.
Копоть была всюду. И – запах.
– Теперь ты имеешь представление о месте, куда так просился, – сказал Мэл Антону на ухо. – Поэтому соберись и играй дальше.
Вода стекала в забранную решеткой дыру посреди душевой. Ребята говорили вполголоса и косились на Антона с опаской. Новенький – его звали Кирилл – сидел на корточках, обхватив руками стриженую голову.
Вода была черной. Копоть никак не желала отмываться.
– Мэл...
– Да?
– Я ведь не могу ничего исправить... Ничего вернуть. Ведь не могу?
Мэл хмыкнул:
– Ты хочешь, чтобы я тебя утешал?
- Предыдущая
- 45/72
- Следующая
