Соратницы - Чиркова Вера Андреевна - Страница 9

И тут же угасли. Какие друзья, если он сам всех бросил, поверил проклятому Тимулу? И поплатился за это доверие, до сих пор кровь стынет в жилах, как припомнит ту ночь. Вернее, ее окончание — с того момента, как бывший друг плеснул на него подчиняющим зельем.

Помнит, как шел по темной дороге, оставляя за спиной прошлую жизнь, видевшуюся теперь чем-то светлым и теплым, как летний восход. Как вывалился из портала и сразу свалился от жестокого удара под ребра.

Как оглушительно кричал Тимул, которого нещадно порол коренастый палач в кожаных штанах и безрукавке, и как его самого допрашивал маг, прятавшийся в тени большого абажура.

Этот черный шелковый купол, направивший в лицо яркий свет магического светильника, вспоминался яснее всего, как и острые уколы ножа, из-под которого сыпались ему на колени спутанные рыжие локоны. Еще холодный металл странного на вид шлема, намертво стянутого под подбородком металлической цепочкой и закрывавшего наспех обритое темя. По этому шлему били колотушкой, поливали кипятком и ледяной водой, которая размеренно и невыносимо долго капала из подвешенного над головой дырявого котла.

Однако граф так и не сумел найти в своей памяти ответов на вопросы, интересовавшие магов в черных мантиях с капюшонами, надежно прячущими их лица.

— Очнулся? — тихо произнес присевший рядом человек, мягко подержав Мишеле за запястье. — Значит, будешь жить. Не так, как раньше, этого никому из нас не дано. Но чем сможем — поможем. Меня зови Дедом, а свое имя, если не хочешь, не называй. Можешь придумать любое, никто из нас не осудит.

— Рыжий, — буркнул Мишеле и невольно потянулся рукой туда, где недавно плотно сидел ненавистный шлем.

Но пальцы наткнулись на закрывавшую лицо и темя тряпицу, и на запястье тут же сомкнулась чужая рука.

— Не тронь, мы помазали и завязали. Видать, щит у тебя был мощный, снять не смогли, вот и лютовали.

— Кто? — приподнял веки граф Хангро, настороженно оглядывая незнакомца и место, где очутился.

Мужчина, глядящий на него умными медово-карими глазами, был того среднего возраста, когда можно дать и сорок и семьдесят. Лицо уже подсохло, но морщин пока не видно, а седина, щедро посеребрившая волосы, свидетельствует скорее о трудной жизни, чем о старости. Но раз он хочет быть Дедом, то пусть будет, Мишеле и сам пока не желал ни с кем откровенничать.

— Чернокнижники, или черные алхимики, — помедлив, усмехнулся Дед. — Но не думай, будто я выдаю тебе страшный секрет. Тут все это знают, только нести тайны некуда. Но это ты и сам скоро увидишь, а меня сейчас другое интересует — тебя какими-нибудь снадобьями поили? Ну, чтобы правду им рассказал.

— Наливали прямо в горло… — невольно закашлялся Мишеле, — но мне не пошло. А потом в лицо плескали чем-то жгучим…

— Кислотой. — В глазах Деда мелькнула ярая ненависть. — Но сильно не переживай, радуйся, что глаза целы. Какие смог, те раны я почистил и зашил, глубоких шрамов не будет. А мелкие у всех есть, это, можно сказать, наши знаки отличия. Вот одежду тебе мы пока не добыли, собрали старенькое, но чистое. Надевать не стали, так раны мазать легче. Есть тебе тоже пока не даем, бесполезно — все равно вывернет после их зелий. А питье буду сам заливать по ложке.

Он сунул в висевшую через плечо тряпичную суму глиняную бутыль и поднялся:

— Вставать тебе пока нельзя, но, если будет невмоготу, горшок в углу. И не забудь его прикрыть.

Развернулся и спокойно ушел, оставив графа наедине с сомнениями и обрывками воспоминаний, по которым никак не получалось составить полную и логичную картину произошедшего. Как Мишеле ни пытался, его размышлениям не удалось перейти незримый барьер, легший между проведенным в плену временем и всей его остальной жизнью.

— Ты сидишь здесь уже полдня. — В голосе жены Иридос не расслышал ни досады, ни обвинения и привычно порадовался ее понятливости.

Но отвечать не стал и с места не сдвинулся, упорно продолжая добавлять камни в приготовленную формочку.

— Я накрыла на стол, но, если ты не будешь сейчас обедать, поем сама.

— Угу, — хмыкнул он, не отрываясь глядя в заготовку для поискового амулета.

— Матушка приходила, — уже от порога сообщила Анэри, постояла секунду и добавила: — Боюсь, она заподозрила то же, что и я.

— А что заподозрила ты? — буркнул дракон, укладывая в уголок звезды последний камень.

— Ты где-то ошибся или скорее просчитался… и теперь сам себя ешь.

Развернулась и закрыла за собой дверь.

— Стой! — рыкнул Ир, протянул воздушное щупальце и вернул нахалку назад.

Втиснул в кресло, зыркнул пожелтевшим глазом и отвернулся к тиглю, где в ковшике жарко светилось расплавленное золото. Бросил на заготовку сразу два заклятия и медленно вылил раскаленный металл в форму. Варварский метод, если им начнут изготавливать свои изделия ювелиры. Зато самый надежный, когда за дело берется опытный магистр. Камни защищены от страшного жара тонкой пленкой охлаждающего заклинания, и нет никакой угрозы их целостности или чистоте, зато не соприкасаются с руками мага и не напитываются ненужными, посторонними всплесками силы, неизбежно ведущими к искажениям заданных условий.

— Ну а теперь объясни, как ты сделала такие крамольные заключения. — Сунув зашипевшую форму в бочонок с водой, магистр легко перенес жену к себе на колени и на несколько минут потерялся в ее нежных объятиях.

— Ты всегда сопишь и прячешься от всех, когда недоволен собой, — прямо объявила она. — И матушка это тоже заметила. Вот я и хотела спросить, а не лучше нам уйти домой? Там тебя никто не побеспокоит.

— Не хитри, ведьмочка, — засмеялся Ир, чувствуя, как от одного присутствия жены привычно отступает, тает саднящая душу досада, круто замешенная с чувством вины перед парнем, которого он попытался использовать втемную.

А ведь мог спасти, вернуть обоих и допросить, но хотел одним махом поймать негодяев, внезапно ставших его собственными заклятыми врагами.

— Когда я хитрила? — возмутилась она. — Ты и сам давно знаешь, насколько мне там лучше. Это только в первый год они смотрели на меня искоса, как на чужачку. А потом приняли, поверили, и теперь я им своя.

— Приняли, поверили, — ворчливо буркнул дракон. — Ну прямо наивная принцесса, не повидавшая в жизни ничего, кроме куцего садика в крепости. Да они уже в первый год обо всем догадались, особенно те, кто знал тебя еще в Сандинии. И прищемили языки слишком шустрым волчицам. Но виду не показывают и с каждым годом все больше уважают тебя за терпение.

— Ну и пусть, — небрежно дернула плечиком Анэри. — Не о них сейчас разговор.

— А если не о них, то придется тебе посидеть тут еще денек-два, — строго заявил дракон. — Я сейчас уйду на Идрийс и могу не возвратиться до завтра. На мне присмотр за ментальными ловушками королевского дворца. А еще очень нужно найти одного парня.

— Рыжего? — понимающе глянула жена.

— Ведьминские методы? — усмехнулся Иридос и нехотя разомкнул руки, время поджимало. — Идем съедим твой обед, чтобы ты была спокойна. И постарайся успокоить матушку, сам уже не успею.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — Голос Деда звучал бодро, словно он был рад видеть своего пациента.

Зато парнишка, прошмыгнувший вслед за ним в каморку, оказавшуюся вырубленной в скале кельей, равнодушно смолчал. Только зыркнул настороженным взглядом, сунул в угол чистый каменный горшок и утащил прежний.

— На него внимания не обращай, это наказанный. Никому не охота делать грязную работу, но не всем хватает ума не нарушать простых правил. Давай смажем еще разок, теперь уже последний.

— Хорошие у тебя зелья, — тихо похвалил Мишеле и совсем неслышно добавил: — А для памяти ничего нет? Иногда я что-то вспоминаю, а иногда все путается. Вроде никто меня не бил и не пытал, сразу отправили сюда… Помню, как шел с толпой пленников по тропе. А как потрогаю шрамы — вспыхивает совсем другая картинка.