Дьявол против кардинала
(Роман) - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 25

«…Твои блестящие успехи столь известны, что вся Франция должна отметить твои добродетели священными знаками отличия, ибо они сильнее поражают воображение, нежели ничем не отмеченная добродетель. Споспешествуй и далее величию Церкви в сем королевстве, искореняй ересь. Дави пятой своей аспидов и василисков. Таковы великие услуги, коих требует и ожидает от тебя Римская Церковь…»

Через минуту верный Дебурне выскочил из дома, ликующе вопя на весь поселок:

— Мы кардинал! Мы кардинал!..

Людовику доложили о скором прибытии Анны Австрийской, и он вышел ее встречать. Анна поскорее выбралась из кареты и устремилась навстречу супругу, но, увидев ледяное лицо короля, остановилась, точно наткнувшись на стеклянную стену. Людовик холодно приветствовал ее, спросил, как она доехала. Анна отвечала машинально, вглядываясь в его лицо, ища в его глазах хоть искорку былой нежности и теплоты.

Герцогиня де Шеврез стояла возле кареты, не решаясь подойти ближе. Людовик, в конце концов, разрешил ей исполнять прежние обязанности при королеве, из уважения к ее новому мужу, однако чувствовалось, что ее он так и не простил.

Заметив Мари, король сухо завершил встречу, властно заявив королеве, что отныне в ее покои закрыт доступ любому мужчине, кроме него самого. Анна отшатнулась, как от удара, но Людовик уже повернулся к ней спиной.

Двадцать второго декабря, в присутствии Марии Медичи, Анны Австрийской, всего двора и князей галликанской церкви, Людовик возложил на Ришелье пурпурную мантию и кардинальскую шляпу, специально доставленные из Рима. Новоиспеченный кардинал произнес небольшую, но пылкую речь, уверяя короля в своей неизменной преданности и желании служить ему верой и правдой. Людовик выслушал его холодно и отказался от предложенных услуг. Тогда Ришелье подошел к королеве-матери, опустился на одно колено, снял с себя шляпу и положил к ее ногам:

— Сударыня, — торжественно сказал он, — сим пурпуром я обязан вашему величеству, и он всегда будет напоминать мне о торжественном обете: не щадить своей жизни и, если надо, пролить свою кровь, служа вам.

…Эти дни Мария Медичи была счастлива. Улыбка не сходила с ее лица. Заметив разлад в королевской чете (которого нельзя было не заметить), она вызвалась помирить молодых супругов. Людовик, который был на редкость нежен и предупредителен с матерью, с готовностью согласился. Мария отправилась к Анне Австрийской и долго елейным голосом читала ей мораль, какую та была принуждена смиренно выслушивать. Чтобы положить этому конец, Анна воспользовалась паузой и торопливо проговорила, что отныне во всем будет слушаться советов свекрови, целиком полагаясь на ее мудрость и жизненный опыт.

На следующий день, когда королевское семейство собралось за завтраком, Мария подвела Анну к королю, соединила их руки и сказала, умиляясь:

— Да соединятся ваши души так же, как едины сейчас вы сами!

Венценосные супруги, не глядя друг на друга, разняли руки и сели за стол.

Тем же вечером Людовик пришел в опочивальню жены. Франции нужен был наследник.

— Сюда, господа, прошу вас! — герцог де Шеврез усадил двух следовавших за ним гостей в кресла, сам сел рядом.

Вокруг началось шушуканье и перешептыванье: незнакомцев разглядывали, строя предположения о том, кто они такие. Вот уже три недели, как они живут в особняке герцога де Шевреза, тот повсюду их возит, но ни с кем не знакомит. Говорит, что они его родственники. Хотя, похоже, они иностранцы. Да, англичане. Но говорят по-французски. Причем неплохо. Они будто бы братья. Наверняка не родные. Старший чудо как хорош. Какая осанка, а глаза, а усы и бородка! Так элегантен! Кружева очень тонкой работы. Младший тоже недурен. Как будто бы их фамилия Смит. Да бросьте, любой, кто был в Англии, скажет, что у них «Смит» — все равно, что у нас «Дюран»! Просто они хотят путешествовать инкогнито. Как интересно!

Раздались три удара жезлом об пол, и занавес поднялся.

Две недели назад в Лувре давали балет короля — «Вакханалии», в котором участвовал сам Людовик в небольшой комической роли нищего плута. А сегодня зрителям предстояло увидеть балет королевы, «Праздники Юноны», в котором Анна Австрийская должна была предстать в облике богини. Понимая, что затмить предыдущее представление — с хитрыми итальянскими машинами, диковинными животными, карликами и акробатами — ей вряд ли удастся, королева решила блеснуть богатыми костюмами, изящными танцами и звучными стихами.

Как только Анна появилась на сцене, гости Шевреза уже не сводили с нее глаз. Сначала они лишь тихо перешептывались, а потом осмелели, перейдя на родной язык.

— Джордж, взгляни, какие у нее прекрасные руки! — восторгался младший. — Удивительно белая кожа! А волосы! Чистый шелк!

— Она само совершенство! — вторил старший. — Губки такие свежие! Верхняя похожа на вишенку, а нижняя слегка выпячена вперед — ах, как бы я хотел попробовать их на вкус!

— Нос, правда, чуть-чуть великоват, и талия плотновата…

— Зато как она двигается! Какое изящество! Настоящая королева…

Заметив, что на них начинают коситься, англичане замолчали.

Тем временем на сцене после танца нимф, среди которых выделялись герцогиня де Шеврез и юная принцесса Генриетта-Мария, остались вдвоем Анна Австрийская и Анри де Монморанси. Публика затаила дыхание: сердечная склонность молодого красавца-герцога была всем известна. Опустившись на одно колено и преданно глядя на королеву, которая стояла к нему вполоборота, изображая неприступность, Монморанси стал прочувствованно декламировать стихи:

Людовик вскочил так резко, что все вздрогнули. Сидевшая рядом Мария Медичи испуганно прижала руку к груди, Монморанси, оторопев, замер на коленях, Анна побледнела и задрожала. Наступила звенящая тишина. Она длилась всего мгновение, но была такой томительной, что все мысленно молили ее разрешиться хоть чем-нибудь. Наконец, король, натянутый, как струна, быстрыми шагами вышел из зала сквозь расступившуюся толпу. Занавес опустили.

— Да, с мужем королеве не повезло, — процедил сквозь зубы Джордж.

Впереди заливались лаем собаки. Людовик пригнулся к самой шее коня, однако шляпу все же сорвало веткой. С треском проломившись сквозь кусты, он выбрался из леса и, наконец, увидел зайца, который петлял по полю, совсем недавно покрывшемуся нежной ярко-зеленой травкой. Пришпорив коня, Людовик устремился за ним. Позади слышался топот копыт, тяжелое дыхание. Один из спутников короля остановился, чтобы подобрать его шляпу.

Беляк добежал до речки, скакнул вправо, влево, высоко вскидывая задом, затем отчаянно плюхнулся в воду и поплыл. Гончие метались по берегу, поскуливая и поджимая лапы. Людовик с разгона пустил коня в реку. Еще чуть-чуть, и зайцу не уйти. Сзади раздалось короткое ржание, потом тяжелый плеск, вскрик… По воде молотили руками, доносились гортанные звуки — кто-то захлебывался. Людовик обернулся:

— Туара!

Гвардейский капитан, видимо, неудачно свалился с лошади: нога застряла в стремени, и теперь его голова с судорожно разинутым ртом то появлялась над водой, то исчезала. Людовик спрыгнул с седла — и с головой ушел под воду. Инстинктивно вскинул руки вверх, уцепился за сбрую, но конь, рванувшись, поплыл, пальцы соскользнули с подпруги. Людовик барахтался изо всех сил, намокшая одежда тянула его книзу. Тем временем Туара высвободился и пришел на помощь королю. Изрядно нахлебавшись воды, оба, наконец, добрались до берега и на четвереньках выползли на траву. Кони уже стояли там, отряхиваясь, и сверху вниз глядели на хрипящих и кашляющих хозяев.