Дьявол против кардинала
(Роман) - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 75

Маленький Людовик Богоданный все еще не был крещен. Его отец предложил стать крестным Папе Урбану VIII; тот не ответил ни да, ни нет, но прислал богатые подарки. В январе 1640 года в Париж прибыл папский легат — Джулио Мазарини. Кардинал Ришелье, помнивший его еще со времен Регенсбургского мира, устроил в его честь роскошный прием.

Главный королевский министр успел переговорить с важным гостем и о делах, пристально к нему присматриваясь. Мазарини казался ему умным, проницательным, способным принимать взвешенные решения и добиваться своего. Именно такой помощник был сейчас необходим Ришелье, остро переживавшему утрату отца Жозефа. Надо будет предложить ему перейти на французскую службу, посулив, к примеру, кардинальскую шапку.

Анна Австрийская тоже была на приеме. Она снова ждала ребенка, но об этом пока еще никто не знал, и Анна испытывала почти детскую радость от того, что у нее есть тайна. Мазарини обратился к ней очень учтиво и сказал несколько комплиментов, безупречно изъясняясь по-испански. При взгляде на этого еще молодого, черноволосого мужчину с приятными манерами и жгучими черными глазами — почти ее ровесника, Анна невольно застыдилась того, что располнела после родов, стесняясь недавно появившегося двойного подбородка.

Гастон, как всегда, был окружен свитой своих друзей, одетых по последней моде и посматривавших на всех свысока. Исключением был виконт де Фонтрай — горбун с ярко выраженной гасконской внешностью и гасконским же темпераментом, которого приятели порой даже побаивались за цепкую память и крутой нрав.

— Отойдите в сторонку, господин де Фонтрай, посланник Его Святейшества не любит уродов, — походя обронил Ришелье, проследовав мимо.

Где-то раздались сдавленные смешки. Фонтрай скрипнул зубами и метнул в спину кардинала взгляд, похожий на кинжал.

Герцогиня де Шеврез так и не вернулась во Францию. Ришелье это уже начало раздражать. С возрастом Мари не остепенилась и осталась все такой же непредсказуемой, лучше было иметь ее на глазах. Людовик, не называвший ее теперь иначе, как Дьяволом, приказал герцогу де Шеврезу отплыть в Англию и привезти свою супругу обратно, пусть даже с оружием в руках. Французский посол Ожье известил об этом герцогиню; та перепугалась и забросала мужа письмами с мольбами и угрозами. Однако Шеврез, которому и самому все порядком надоело, был тверд как камень: получив из казны двенадцать тысяч экю на дорогу, он велел жене встречать его в Дувре пятого мая.

Но в этот день Мари вместе с Монтегю, Крафтом, герцогом де Лавалеттом и испанским послом Веладой поднялась на борт корабля, отплывавшего из Рочестера. При ней была шкатулка с бриллиантами на десять тысяч экю, которые подарила ей королева Генриетта. Карл I проводил ее до Кентербери.

Погода быстро испортилась. Все небо до самого горизонта застлали грозные черные тучи, и вскоре в них замелькали молнии. Корабль зарывался носом во вздыбившиеся серые валы, порой вода перекатывалась через палубу. Охрипшие, насквозь промокшие матросы убрали паруса, и теперь беспомощное судно немилосердно раскачивало во все стороны.

Мари приказала привязать себя к койке, чтобы не падать и не стукаться о перегородки. Она пыталась молиться, но затверженные с детства слова не шли ей на ум, хотелось кричать: нет, нет, я не хочу умирать, я еще молода! Новая волна ударялась о борт, корабль трещал, все валились с ног, какой-нибудь плохо привязанный сундук с грохотом падал и раскрывал свою пасть, словно и его тоже рвало, как несчастную служанку герцогини. Гром торжествующе прокатывался по небесам, и Мари становилось страшно. «Господи, прости! — шептали ее побелевшие губы. — Нет, нет, нет, я не хочу…»

На третий день шторм утих. Корабль благополучно прибыл в Дюнкерк — владение испанской короны. Измученные путешественники, пошатываясь, сошли на берег.

Городской губернатор осведомился у герцогини, куда она держит путь. А в самом деле, куда? — растерялась Мари. Испанец порекомендовал ей Брюгге — тихий, спокойный город вдали от войны, там можно поправить здоровье и… Брюгге? А что она там станет делать? Тихо проживать деньги Генриетты, отдавая распоряжения по кухне и справляясь о ценах на рынке? Похоронить себя в захолустье, благодарю покорно!.. Оставалось ехать в Брюссель, зная, как не любят там французов.

Узнав, что разминулся с женой, герцог де Шеврез немедленно вернулся обратно, известил обо всем государственного секретаря Шавиньи и лично поехал в Рюэй к Ришелье, чтобы передать ему всю переписку жены. Кардинал оборвал сетования герцога на то, что супруга вечно доставляет ему неприятности, к тому же навязав ему на шею детей, и посоветовал жаловаться английскому королю. Вскоре он получил очередное умоляющее послание от герцогини, уверявшей, что она безвинно страдает от наветов и оговоров. Разумеется, письмо осталось без ответа.

Анна Австрийская тоже получила весточку от бывшей подруги. Громко и отчетливо, чтобы ее слова не прошли мимо ушей тех, кому они предназначались, и были переданы, кому следует, она заявила, что не станет даже раскрывать письма от особы, которая ведет себя подобным образом. «Не знаю, что за фантазия или притворство побудили эту женщину писать ко мне?» — пожала плечами королева, искоса взглянув на свою новую статс-даму, госпожу де Брассак. Та сообщила, что карета уже подана, а дофин одет и готов ехать кататься.

Ришелье принял Сен-Марса в кабинете, за столом, заваленным бумагами.

— Надеюсь, что вас привело ко мне неотложное дело, — сказал он, едва тот вошел. — Во всяком случае, я могу уделить вам (он взглянул на каминные часы) не более восьми минут.

— Мы могли бы поговорить наедине? — спросил Сен-Марс.

Кардинал сделал знак, и секретари вышли из комнаты.

— Ваше преосвященство, вы должны мне помочь, — начал Анри, едва за последним из них закрылась дверь.

Ришелье удивленно приподнял правую бровь.

— Дело в том, что я хочу жениться.

Ришелье откинулся на спинку кресла.

— Вы хотите залучить меня в посаженные отцы?

— Скорее, в сваты. Видите ли… Я хочу жениться на мадемуазель де Гонзаг.

Кардиналу стало совсем весело. Он смерил жениха надменным взглядом.

— Не думаю, что принцесса Мантуанская до такой степени забыла о своем происхождении, чтобы унизить себя столь незначительной партией, — отчетливо произнес он, слегка растягивая слова. — Вы, может быть, герцог и пэр? Или, на худой конец, коннетабль? Главный министр?

— Вот именно, я прошу вас помочь мне сделаться герцогом и пэром.

Сухой, отрывистый смех Ришелье был похож на собачий лай. Кардинал еще улыбался, но его взгляд уже приобрел стальной оттенок, а в глубине души закипало бешенство. Какая наглость! Мальчишка, сопляк!

— Чем же вы заслужили столь высокий титул? Не думаете ли вы…

— Еще ничем, — взгляд Сен-Марса был твердым, а вид решительным, — поскольку не имею возможности это сделать. Мне не нужна милостыня. Король не отпускает меня на войну, а мое место в армии. Там я смогу показать, на что способен. Я прошу вас поговорить с королем и дать под мое командование войска. Аррас осаждают уже второй месяц, а я бы мог…

— Господин де Шатильон гораздо больше вашего смыслит в осадах, — осадил его Ришелье.

Он все еще кипел. Но к нему уже вернулась способность спокойно размышлять, и он продолжал ровным тоном:

— Что ж, поезжайте в Аррас. Я, пожалуй, передам под ваше командование легкую кавалерию. Ваши восемь минут истекли, — добавил он, когда Сен-Марс попытался что-то возразить.

…Отъезд фаворита поверг короля в глубокую меланхолию. И хотя Сен-Марс писал ему дважды в день, уверяя, что совершенно здоров и ни в чем не нуждается, Людовик томился, мучаясь тревогой за него. Даже охота не могла его развлечь.

— Война — самая большая мука для государей, — говорил он уныло венецианскому послу, идя с ним к карете после охоты. — Невозможно победить без опасности, кровопролития; потери и неудачи неизбежны. Победы и поражения равно приводят к истреблению народов, к разорению страны, а я желаю своему народу только покоя…