Дважды два — четыре - Фэллон Джейн - Страница 7

Нетерпимость к себе — одно из самых неприятных моих качеств. Мне трудно выдержать с кем-то соперничество, поэтому я ненавижу себя. Физическими недостатками (вес, устрашающие груди, ноги — особенно пальцы на ногах, короткие, толстые, — шишка на носу), как и поведенческими (боязнь перемен, неспособность бороться с весом, несмотря на испытываемые страдания, привычка судить о людях до знакомства, нежелание даже прикинуться, будто я могу вынести общество дураков) проблема не исчерпывается. Я нахожу еще тысячи поводов себя проклясть. В хороший день, когда можно быть полностью откровенной с собой, признаю (про себя, разумеется), что в целом я не так уж плоха. Хорошая жена, заботливая мать, как правило, преданная подруга, готовая прийти на помощь (не считая Изабелл в последнее время). Иногда даю деньги бездомным, никогда не отказываю грабителям, собирающим на улицах благотворительную дань с подписными листами. Просто не люблю незнакомых людей. А еще идиотов. А еще свои ноги. А еще Лорну, раз уж о том зашла речь.

Вижу, сегодня она шикарно выглядит, несмотря на следы от граната, значит, у нее свидание. Сорокалетний Джим слушает с интересом, кивает, до смерти скучает. Мечтает научиться играть на ксилофоне. Ну, желаю ей удачи. Возможно, когда-нибудь, заговорив какого-то несчастного олуха до полного подчинения, немножечко успокоится, умолкнет, начнет работать как полагается.

По правде сказать, Лорна уже пару недель силится вести себя разумно. К тому же отвечает по телефону, а это всегда служит признаком, что у нее появился мужчина и дела продвигаются. Началось это после того, как однажды я взяла трубку и сообщила ее тогдашнему приятелю, что она на минуточку выскочила к врачу за результатом анализа на хламидиоз. Не помню, зачем я это сделала. Чем-то она меня разозлила. Пока Лорна сообразила, с кем я говорю, он уже разъединился. Ничего страшного. Она перезвонила, объяснилась, все кончилось хорошо. В любом случае припоминаю, что через две недели он ее бросил. Можно было догадаться, когда она явилась с красными глазами и без макияжа, возобновив телефонную войну.

Лорна, конечно, болтает без умолку, и я вдруг сообразила, что уже около часа не слушаю, поэтому, как обычно, кивнула с улыбкой, притворно соглашаясь с пропущенным. Потом вижу: она встает, надевает пальто, значит, я, сама того не зная, согласилась отпустить ее на ленч, хотя первой была моя очередь. Замечательно. В любом случае час тишины и покоя.

Воспользовавшись передышкой, позвонила Зое на мобильник. Видно, она с подружками, потому что ни словом не выдала, что говорит с родной матерью.

— Привет…

— Привет, милая. Все в порядке?

— М-м-м… м-м-м.

Не совсем ясно, поэтому я перешла к сути дела:

— Ты сегодня Уильяма видела?

Осуществился ее самый жуткий кошмар. Неуправляемый младший братец очутился в той же самой школе, и я рассчитывала, что она будет за ним присматривать на переменах.

— Не-е-а, — протянула Зоя, возвращаясь к своим тринадцати годам и добавляя к слову две лишних гласных.

— Тогда, может, в столовой посмотришь?

В обществе Уильям даже близко не чувствует себя столь уверенно, как сестра. Он… как бы это точнее сказать… странноватый, по мнению тех, кто не любит его так, как я. Увлечен наукой, историей, одевается на манер щеголя девятнадцатого века. Не выносит своего сокращенного имени и обязательно поправляет тех, кто назвал его Уиллом. Полностью выключен из современной жизни, за что я его обожаю. Разумеется, далеко не готов к социальному фашизму в школе на Барнсбери-роуд, и поэтому я за него беспокоюсь.

— Просто одним глазком загляни, — попросила я, — посмотри, как он там.

Зоя промолчала.

— Ну и сама чего-нибудь съешь, — добавила я, прежде чем она поспешно пробормотала «потом» и разъединилась.

Постоянно сидит на диете, как Лорна. Такая же тощая жердь. Я не сплю по ночам, воображая, как она тает до полного исчезновения, затем следуют годы принудительного питания, затем ранняя смерть от ослабления сердечной деятельности. Прощаю себе составление наихудших сценариев для любимых людей. По-моему, это защитный механизм. Истязая себя фантазиями, справляюсь с самыми жуткими воображаемыми ужасами, после чего думаю, что смогу справиться с любым реальным дерьмом. Заставляю себя не размышлять о Уильяме, обедающем в одиночестве или, хуже того, обижаемом бандами старших. Позвонить не могу. Мы купили ему телефон две недели назад при переходе в новую школу, и он потерял его в тот же день. Вообще все теряет.

Придя домой вечером, я увидела обоих детей: никто не дрался, руки-ноги целы. Зоя даже взялась помогать мне приготовить ужин, из чего я сразу заключила, что ей от меня что-то нужно, однако удержалась, не уточнила, что именно. Пожалуй, вопрос «Ты беременна?» — чрезмерная реакция на предложение тринадцатилетней дочки почистить картошку. Невредимый Уильям рассказывает про своего нового друга и одноклассника Сэма, у которого в спальне, как я понимаю, имеется микроскоп для исследования пыли на предмет постельных клещей. Замечательно. Это сильно поможет Уильяму войти в высшее общество. Хотя все-таки, говорю я себе, у него хотя бы появился приятель. Дэн рано выехал домой, последняя деловая встреча отпала. Все хорошо в этом мире. И тут зазвонил мой мобильник. Уильям схватил трубку.

— Дядя Алекс, — объявил он и, прежде чем я успела вымолвить слово, нажал кнопку ответа.

На секунду на меня нахлынула паника. После того самого ленча я с Алексом не разговаривала. Пожалуй, самый долгий период во всей нашей жизни, так как даже в отпусках они с Дэном постоянно перезванивались, и я обычно подскакивала к трубке, чтобы просто его поприветствовать.

— Постельные клещи, — продолжал Уильям, — питаются отмершими чешуйками кожи, которые остаются в постельном белье. Их там миллионы.

Я было решила выйти из комнаты, как бы в туалет, но он наверняка потащится следом, и невозможно будет объяснить, почему я не хочу разговаривать с его любимым дядюшкой. Все равно слишком поздно — Уильям уже протягивает мне телефон.

— Мам, — нетерпеливо говорит он, — очнись.

«Очнись» — одно из его любимых словечек. Он считает его забавным.

— Привет, Алекс, — говорю я, постаравшись взять дружелюбный, но деловитый тон. — Как поживаешь?

— Потрясающе, — отвечает он. — По правде сказать, фантастически.

Действительно? На самом деле голос нерадостный, в последнюю пару месяцев из него что-то исчезло.

— Очень хорошо, — осторожно одобрила я. Надеюсь, это правда. Надеюсь, он вышел с другой стороны из того, через что проходил, и снова стал прежним. Может быть, образумился, хочет вернуться домой, и можно будет объяснить его недавние выходки временным помешательством.

— Правда, — подтвердил он. — Собственно, Ребекка, поэтому я тебе и звоню. — Сделал паузу для драматического эффекта. — Кое с кем познакомился. С женщиной.

— Боже мой, вот это да! — охнула я, словно четырнадцатилетняя школьница тридцатых годов, не зная, что еще сказать, и не совсем понимая собственную реакцию. Надо радоваться за Алекса, но отчасти хочется воскликнуть: «Постой, зачем тогда трепался, будто меня любишь? Зачем обрушил такое признание на мою голову?» Я на мгновение задумалась, не ревную ли, не обрадовалась ли хоть немножко тому, что его ко мне тянет, и решительно ответила «нет».

— Ну, что скажешь? — спросил он.

— Прекрасно, Алекс. Я за тебя действительно рада. Честно.

— Да? — переспросил он, и, по-моему, в голосе прозвучала крошечная нотка разочарования.

— Абсолютно.

— Хорошо, — сказал он. — Я беспокоился… сама знаешь из-за чего. Кстати, хочу извиниться, что поставил тебя в щекотливое положение. Теперь понял, что заблуждался, как бы из боязни остаться в конце концов в одиночестве.

— Правильно, — согласилась я. — Ну и кто же она?

— Обалденная женщина, — сообщил он с кипучим энтузиазмом, отчего я позабыла все, что меж нами было, искренне за него радуясь. До чего же приятно слышать прежнего Алекса.