Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ) - Гуревич Рахиль - Страница 40

− Мама! Отменяй «скорую»!

Мама вбежала в комнату к отчиму.

− Ты что? - испугалась мама. - Я никогда не видела у тебя таких удивлённых и больших глаз.

− Кофе подавился, − вздохнул отчим, поднимая чашку.

Но мы прекрасно помнили, что никакого кофе и никакой чашки в комнате не было.

− Дай сюда, − протянула руку мама.

Отчим протянул ей чашку. Мама понюхала: действительно кофе с молоком, чашка ещё тёплая от напитка и на дне глинистого цвета масса.

В трубке у мамы кричали   -  мама дрожащим голосом объяснила ситуацию, сказала фамилию, и «скорая» повесила трубку.

− Надо бы линолеум наклеить, − вздохнул отчим.

− Давай, − согласилась мама. - Но линолеум пропал. И бустилата нет.

− Есть, есть, − довольно сказал отчим и пошёл в мою комнату.

«Странно, − подумала я. - у меня бустилата всего пузырёк для кукол. Этого не хватит для пола».

Но отчим вернулся с пятилитровой ёмкостью и рулоном новенького линолиума, и они стали его клеить. Плинтусы отчим присверлил вечером, подходящие саморезы и дюпеля гнили на балконе много лет.

На следующий день тоже произошло и в маминой комнате. К концу второго дня нам с мамой стало ясно, что в отчима вселился мой папа. По повадкам, по поведению, это был не Стас. Одежда папы, пятнистая, пропала вместе с линолиумом. Сейф, кстати, тоже пропал. И папин ноутбук.

− Ну что? Поедем в пиццерию? - спросил папа вечером и подбросил ключи зажигания, чего раньше никогда не случалось. Пока шли до машины я заметила, что отчим, то есть папа,  стал  выше ростом.

− Давайте-ка прокатимся на кладбище, − сказал папа после пиццерии.

− Да ну: лень, − заканючили я и мама. Лично я боялась ехать на кладбище: мало ли что. Папа нередко говорил о кладбищенских, о том, что они враги плывунам.

− У меня, между прочим, послезавтра день рождения. Надо съездить к себе домой, - папа рассмеялся улыбкой отчима, но своим вздыхающим голосом.

У кладбища в магазине было многолюдно, даже очередь. У нас же военный полигон недалеко. Всех военных везут хоронить к нам. У нас даже один полковник на кладбище лежит.

Мы купили искусственные цветы, папа сходил в магазин, и принёс вкусности в коробке. Мама  схватила отчима за руку, внимательно посмотрела ему в лицо.

− Будешь мармеладки? - спросил отчим. - Смотри и «райский сад» появился.

− Как нам с Лорой тебя называть?

− Стас. Разве я так стал от него отличаться.

− Разительно!

− А для посторонних?

− Наверное, нет.

− Вот и называй Стас.

−Не буду.

− Тогда придётся с документами копаться. Имя менять, это волокита. Привыкайте к такому Стасу.

Мы пошли по дорожкам кладбища.

День был тёплый, солнце радовалось, под ногами чавкала грязь. Приближалась весна, можно сказать, что наш дурацкий город оживал, готовясь принять туристов на весеннюю рыбалку. Повсюду слышалась весна. Кладбище совсем не было молчаливым.

Кресты, надгробия, памятники  смотрела на нас во все свои глаза-буквы-даты смерти.

Я заметила старика. Он вышел из каких-то сараев. Там жужжало что-то. Старик, седой, жидковолосый, волосы развевались, хотя ветра сильного не было. Он был в сером распахнутом пальто, а под пальто - кузнечный фартук, этот старик не сводил с нас глаз.

− Знаешь, кто это? - спросила мама.

− Нет.

− Это архитектор нашего города. Его обвинили в чём-то и уволили. Теперь он тут при кузнице. Наши ему пенсию оформляли, много о нём говорили. Говорят, он учился у самого Шехтеля.

− Скажешь тоже, − усмехнулся папа. - У Шехтеля.

Мы навестили папину могилу. Она была прибрана - бабушка Глория регулярно здесь бывала, да и Надя-толстая захаживала. И тут я заметила: надпись на плите изменилась, теперь тут стояла  дата рождения отчима и вчерашняя дата смерти. И - ветка, выгравированная на камне, знакомые очертания.

− Папа! Что это?

− Не волнуйся. Кроме посвящённых эти правильные надписи никто не видит. Тем более правильная она одна. Ведь я - первый ходок.

Мне стало не по себе. Мне казалось, что отчим тут где-то рядом, прячется за надгробиями...

Я обернулась: старик стоял, курил и посматривал в нашу сторону. Жужжание прекратилось.

Папа достал из-под куртки термос.

− Откуда?

− Я запасливый.

− Ты как волшебник, папа.

Мы долго стояли у могилы, пили чай, заедали мармеладом «Райский сад», вспоминали. Помянули отчима...

А Старик всё стоял и смотрел на нас, пока его кто-то не окликнул из сарая.

Никогда после кладбища папа больше не вздыхал. А когда я спрашивала утром, снилось ли ему что-то, он улыбался и отвечал, что ему снился  райский сад.

Там, где красота не цель не средство

Там, где лиходейству нету места

Там, где успел, что раньше не доделал

Там, что впереди не по злодеям.

Там, где нет лугов, но есть равнины

Там, где целого нет

И нету половины

Там, где обитание вполне  возможно

Если  быть и жить там осторожно.

Там, где солнце не свет

И луна не конец

Там, где ветра нет

Не закат и не рассвет.

Там, где чувства не рвут на части

Там, где чувства создали пространство

Там, где всё ты увидишь, и меня

Если потерян, скучен, грустен,

Ждать не будешь ни дня.

Там нету дней и нет ночей

Сила света мириадов  свечей

Искусство во всех ипостасях

Ты в привилегированной расе.

Плывуны покорители мира

От поэта до сатира

Все, кто оказываются в плывунах

Пережили крах, перебороли страх

И теперь ждёт их катарсис

Искусство вечно. Жизни не напрасны.

Тоскует тот, кто чувствует ложь

Иного посетит здесь смертная дрожь

Созидать имеет право только правый.

И даётся человеку дар недаром

Если следовать искусствам

Ждать творить

Смертью художника не убить

Он живёт, продолжает жить

В своих искусствах

Жаль, что близким на земле

Так непомерно грустно.

Страдание на картине

Горечь в звуке

Тоска в движении

Вечная драма

Любви и смятения.

Вечный конфликт

Людей и нелюдей

Живого и вечного

Пространства бесконечного

Выберем плывуны

По своему вкусу

Воплотим мечту

Вдруг кому-то будет не так грустно.

Вдруг приятели и знакомые прошлого

Навестят и скажут что-то хорошее

В плывуны попасть сложно

Дойти-доехать туда невозможно

Надо иметь внутри цельный мир

Мир обиды, тоски, скрещенных рапир

Надо уметь сражаться, добиваться

Зло карать правду различать

В ногах ни у кого не валяться.

Можно в плывунах летать, парить и творить

Можно до бесконечности говорить.

Плывуны - где-то в подсознании

Они оживают, если есть о них верное знание

Познать неизведанное

Понять ненаписанное

Уловить метафору звука

В плывунах все помогают друг другу

Учатся понимать, расширять,

Заслоны вековые  пробивать, пробивать...

Строить новые дороги в города тоски и мечты

Ты художник? Да будешь с нами ты!

Часть третья, рассказанная Щеголем. Скрытое. Глава первая. Промысел

Часть третья

рассказанная Щеголем

Скрытое

Глава первая

Промысел

Как я провёл лето? Прекрасно. Просто замечательно по сравнению с осенью! Потому что осенью меня угораздило окунуться в Плывуны. И я увидел то, что никто не видит. Не скрытое от глаз - нет! -- просто никто не видит, а я увидел. И это у всех под носом. Но никто не видит!

Помните: я рассказывал, как училки сплетничали об мне, ну, что я брошенный. Так вот: каркуши накаркали! Кар-кар-кар! - дразнили мы дуру Карповскую из бэшек. Вот и докаркался я, по самое «кар» докаркался. Всё. Панику не развожу. Излагаю по порядку. Я же такой клёвый поцак. Палец мне сломали, из передачи вырезали, с танцев попросили удалиться... Да ещё в году влепили «два» по английскому. Это до кучи. Это чтобы я летом английским заниматься стал, что ли? Мама договорилась с учителем. На всё лето. Прикидываете? На всё лето! Мама сказала: английский нужен, сейчас без него никуда; всё в компе по-аглицки, так что надо заниматься... Учителя мама наняла не из нашей школы, естественно. Долго искала по знакомым, выбирала. Остановились на кандидатуре Марьи Михайловны. Что это была за женщина, я вам скажу, не женщина, а недоразумение. Начнём с того, что зрение у неё было минус тринадцать! А закончим тем, что она кидалась тетрадками о стену. Вот такая репетиторша. Старая дева к тому же. В общем, отношения не сложились, но с мамой же не поспоришь. Мне казалось, что Марья Михайловна занимается со мной за какую-то услугу, которую ей оказала мама. И вот теперь она оказывает маме ответную услугу, отрабатывает. Мне хотелось поговорить с Марьей Михайловной по душам, но это было не реально. Она никогда бы не стала со мной разговаривать о чём-то, кроме английского. Английским я занимался из-под палки. Да я всем в школе занимаюсь из-под палки, кроме физры. Ненавижу физики, математики, химии, достало всё. Мне хочется в футбик гонять, только не на ворах стоять, и ещё танцевать, танцевать. Но танцам, всё-таки, я нашёл замену. Теперь я с осени в секции буду у физрука. По его бегу паршивому. Буду бегать, а чё делать-то? Хоть такое движение. Короче, догадка у меня была, когда меня репетитору отдали: мама мутит что-то с квартирами, строящегося дома, той громадины, ну, того дома, где и у нас ипотека, где мама мне квартиру тоже проплачивает. Дом достроен, но пока его не приняли. И вроде бы квартиры все проданы. На самом деле, угловые и неудобные выкуплены мамой. Или не выкуплены, я не знаю. Но она попридерживает хаты, это я знаю точно. Это выгодный бизнес. И вот по-моему Марье Михайловне она одну квартиру переоформила. У Марьи Михайловны деньги есть. Она один из самых дорогих репетиторов в городе. Вообще , знание по языкам - это дорого. Одни книги, которые мы заказали по интернету, обошлись нам в десять тысяч. Разные там пособия с картинками. И мама мне всё купила. Мама вообще после того репортажа, где меня не показали, приуныла. Стала интересоваться, как я учусь и тэ-дэ. Всё-таки, через год экзамены. Я ничего не знаю. Ни кем я хочу стать, ни что мне интересно. Я хочу свободы, я хочу пространства, мне нравится гулять по нашему городу, заходить в клубы, тусить на площадке со скейтбордистами, поэтому и буду терпеть изнуряющие бега с физруком. Со мной ещё Лёха и Влад будут. Они у физрука в этой секции с рождения, по-моему. Лёха и Влад тоже никуда не ехали на лето. У меня лагерь поначалу был намечен на август. Но я решил не ехать. Это ж встретиться с нашими тип-топовцами. Пусть даже мы и в разных отрядах будем. Нет уж! Лучше английский, чем злорадную пренебрежительную харю Данька видеть.