Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович - Страница 38

Униженный Иоанн V отправился обратно в Константинополь. По дороге ему пришлось претерпеть последнее испытание: болгары отказали императору-страннику в праве проезда из-за того, что тот собирался вести переговоры с их врагом. Палеологу пришлось некоторое время оставаться в Видине, оккупированном венграми, – там, где повторно крестили Страцимира.

В нашем источнике сообщается, что по возвращении императора переговоры по поводу унии возобновились уже в новых условиях. Теперь Иоанн V встретился с партнерами, куда более сговорчивыми, нежели венгры. К нему на помощь пришел его кузен Амедей Савойский, приведший с собой относительно мощную армию и не выдвигавший предварительных условий: в августе 1366 года он вытеснил турок из Галлиполи и вернул город империи. К тому же он добился от болгар права проезда для императора[276]. С Амедеем приехал папский легат Павел, получивший от Урбана V титул патриарха Константинопольского, оба они встретились с Иоанном V в Созополе (см. § 1) в начале 1367 г.[277]. По словам автора нашего отчета о встрече Кантакузина с легатом, император отказался вести переговоры по поводу унии, не посоветовавшись со «своим отцом» Кантакузином и с патриархом: именно такой позиции ожидало православное население Византии от императора. Впрочем, нам известно, что Иоанн V на протяжении всего своего правления вел гораздо более смелую тайную политику. Тем не менее возможно, что после неудач в Венгрии он на время отказался от личных инициатив и решил идти путем, который укажет ему его свекор. Итак, переговоры продолжились в Константинополе.

В нашем документе (см. § 2) сообщается о препятствиях формального характера, возникших в столице: патриарх Филофей отказался принимать легата на официальной аудиенции, так как у того не было с собой написанного папой мандата. Однако патриарх не выглядит противником заключения унии: он заявляет, что готов встретиться с легатом приватно и поговорить с ним «по-дружески» (φιλικῶς). Эта позиция иерарха Греческой Церкви вполне понятна: мандат, подписанный в Риме, означал бы, что Павел говорит от лица папы и может восприниматься как его доверенное лицо; в отсутствие этого мандата Павел мог говорить лишь от себя. А от себя он говорил как «патриарх Константинополя», и это служило для византийской стороны досадным напоминанием об оккупации Константинополя латинянами: Филофей по протоколу не мог принимать человека, претендовавшего на его собственную кафедру[278].

С другой стороны, поскольку никому не хотелось срывать переговоры, стороны при обоюдном согласии пришли к устраивающей всех формуле – от лица греков попросили выступить Кантакузина. Канонически это означало бы, что переговоры не носят официального характера, но личность бывшего императора, его дружба с патриархом, а также присутствие на беседе трех митрополитов – членов Синода доказывало, что в церковных кругах встрече придается огромное значение[279]. Что касается императорской семьи, то она присутствовала в полном составе: император Иоанн V, его супруга Елена – дочь Кантакузина, их сыновья Андроник и Мануил. Таким образом, судя по нашему диалогу, правящий дом Палеологов брал на себя ответственность за религиозную политику, которую проводил Кантакузин; эта политика, которая на словах принимается Павлом, означала унию «в соответствии с церковным порядком», достигнутую «не силой и тиранией» (см. § 3), как это было при Михаиле VIII Палеологе (см. § 13).

В начале «Диалога» легат всеми силами стремится подтолкнуть Кантакузина к тому, чтобы заключить унию простым способом – то есть волевым решением императора на основе соглашения с папой; эта альтернатива – или подобная уния, или свободное воссоединение Церквей в единой вере – и является основным пунктом разногласий между Кантакузином и Павлом. Но бывший император категорически отказывается злоупотребить как императорской властью, так и своим личным авторитетом ради подобной авантюры. Император, заявляет он, не может своей властью устанавливать догматы веры без церковного Собора; с другой стороны, сам Собор – тоже не непогрешимый орган, и его решения не могут быть навязаны сознанию верующих извне, как абсолютная норма: разве до сих пор, сказано в «Диалоге», еще не остается небольшая группа противников паламитских соборов 1341, 1347 и 1351 гг. (§ 16)? Итак, слова Кантакузина отражают понимание Церкви как единства в вере (§ 5), только такое единство не от мира сего может положить конец национальным и экономическим противоречиям, разделяющим человечество, – бывший император предлагает любопытную классификацию этих противоречий (§ 4). Это единство, по его представлению, не может быть достигнуто путем подчинения всех римскому епископу (§ 7). Когда Павел предлагает Кантакузину лично отправиться к папе, тот оценивает эту поездку как бесполезную, завуалированно выражая таким образом свой протест против планов Иоанна V, которые ему были наверняка известны (§§ 19–20). Он остается непреклонным, когда Павел прибегает к доводам о необходимости защититься от турок – от бича Божьего, наказующего греков-раскольников за непослушание папе (§ 17), или о возможности нового крестового похода европейцев на Византию[280] (§ 21): ведь на самом деле мусульмане начали одерживать победы до того, как произошел раскол (§ 17), а с другой стороны, даже османское завоевание не мешает христианам хранить свою веру[281] (§ 23).

По мысли Кантакузина, единственным путем к объединению является созыв Собора, состав которого (§ 10) должен отражать «вселенские» устремления – то, что некоторые из византийских патриархов, в особенности Филофей, пытались осуществить на протяжении XIV столетия. В проекте, представленном Павлу на рассмотрение, Кантакузин решительно игнорирует политические разногласия, которые на тот момент разделяли балканские народы и о которых он сам упоминал в начале беседы. Он хочет, чтобы на ближайшем Соборе к четырем традиционным патриархатам и к католикосу Грузии (Иверии) присоединились бы делегаты от Тырновской патриархии и от «архиепископства» Сербии[282], а также иерархи, возглавляющие «отдаленные» кафедры Константинопольского патриархата: митрополит Киевский со множеством суффраганов, митрополиты Трапезундский[283], Аланский[284] и Зехийский[285]. Таким образом, переговоры 1367 г. можно считать отдаленной подготовкой к Ферраро-Флорентийскому собору: ведь именно тогда эта программа Кантакузина, которая должна прослеживаться по архивным документам, будет в общих чертах выполнена и станет – увы, слишком поздно – наиболее серьезной попыткой осуществления единства на протяжении всего Средневековья.

В нашем источнике уточняется, что беседа во Влахернском дворце закончилась решением созвать Вселенский Собор в Константинополе в промежуток между 1 июня 1367 и 31 мая 1369 г. (§ 25). Есть все основания недоумевать: почему дата установлена настолько неточно? Однако сроки соглашения переданы в нашем документе без искажений: подтверждение этому можно найти в письме патриарха Филофея к Болгарскому патриарху с приглашением на запланированный собор и просьбой приехать в Константинополь[286]. Это письмо Филофея означает, что император Иоанн V итоги переговоров вынес на рассмотрение патриаршего Синода и двух патриархов Восточной Церкви – Нифонта Александрийского и Лазаря Иерусалимского, которые в то время находились в Константинополе и единодушно одобрили проект собора: отсутствующим патриархам тут же были направлены письма с приглашением. Филофей, Лазарь и Нифонт в свою очередь написали папе; в Италию, к Урбану V, находившемуся в Витербо, отправилось представительное византийское посольство, в которое входили не только делегаты императора, как это было во времена Лионского собора, но и послы патриарха – митрополит Нил (Родосский?) и хартофилакс[287] патриархии[288]. Никогда еще со времен раскола перспектива объединения не внушала таких надежд, как теперь; по-видимому, Византийская Церковь взялась за дело серьезно.