Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович - Страница 66

Все отношение Православной Церкви к самой проблеме вероучительного определения находится в контексте этого аспекта православной экклезиологии. Община, живущая в полноте истины, есть сама сущность церковной жизни просто потому, что Сам Христос есть эта невидимая полнота и в Церкви, в Писании, в таинствах; в проповеди мы встречаем Его, а не вероучительную систему. Это общение с полнотой доступно сейчас так же, как оно было возможно во времена апостолов: это всегда та же полнота, зиждущаяся на том, что нам поведали очевидцы Христова воскресения. К этому ничего нельзя добавить, и ничто не может быть от этого отъято, и никакого нового откровения не может прийти от Бога, уже даровавшего нам в Своем Сыне полный доступ к Своей Божественной жизни и истине. Однако апостольская истина должна быть выражена и возвещена всем народам, на всех языках, во всех ситуациях. В этом состоит задача Церкви, и это значит, что христианская традиция не просто повторяет слова апостолов, но проповедует и возвещает живое Слово Божие. Каждое поколение, следовательно, имеет право на это живое слово, и каждое поколение получает от Церкви живое и предельно конкретное руководство в том, как иметь дело с возможными ложными учениями. В этом, строго говоря, и состоит единственная нужда в выработке догматических определений. Это было выражено и повторено на нескольких соборах. Так, в 451 г. в Халкидоне отцы перешли к своей знаменитой христологической формуле, только предварительно заявив, что «мудрая и спасительная формула божественной благодати (Никео-Константинопольский Символ веры) достаточна для совершенного познания и утверждения веры; ибо она наставляет в совершенном учении об Отце, Сыне и Святом Духе»; новое же определение необходимо, лишь поскольку некоторые люди стали «упразднять проповедание истины своими лжеучениями»[435].

Таким образом, то, что мы называем «догматическим развитием», основывается на негативной необходимости защищать Церковь от лжеучений. И мы верим, что Церковь неизменно подает этот род водительства своим членам всякий раз, когда в нем возникает необходимость, – как через официальные Вселенские Соборы, так и через Поместные соборы, чьи решения впоследствии принимались всеми Поместными Церквами, или даже просто через молчаливое отвержение доктрин, чуждых апостольскому учению. Здесь опять-таки Церковь, как живой организм, может использовать те средства, которые оказываются наилучшими или даже единственно возможными в данной конкретной ситуации. Так, тринитарные и христологические споры были разрешены на Вселенских Соборах первых восьми веков; после этого уже Поместные православные соборы должны были иметь дело с такими вопросами, как природа благодати (Константинополь, 1341, 1351), отношение к западным христианам (Константинополь, 1285; Иерусалим, 1672), проблемы богослужения (Москва, 1666–1667), церковное устройство (Константинополь, 1872). Некоторые из этих решений были включены в богослужебные книги и на практике стали точно так же обязательны для всех православных христиан, как и постановления Вселенских Соборов[436].

Таким образом, Православная Церковь, как мы видим, имеет ту же концепцию догматического развития, что и Католическая Церковь, за исключением двух пунктов:

1) каким путем это развитие осуществляется;

2) в какой момент учение, безоговорочно и неявно содержащееся в Церкви, должно непременно стать выраженным явно.

Православный богослов считает, что это событие должно случиться в тот самый момент, когда подобная потребность ощущается. Например, ему известно, что, когда римо-католические богословы объясняют постепенную эволюцию и возрастание римского первенства в период между первыми веками христианства и 1870 г., они ссылаются именно на концепцию догматического развития – но он недоумевает, как столь важное экклезиологическое учение могло оставаться неявно выраженным во время ранних богословских споров, когда Церковь, очевидно, не менее сильно нуждалась в правильном устройстве и благоденствии. Все это не оставляет сомнений, что дальнейший диалог между православными и католиками по столь жизненно важному вопросу, как догматическое развитие, входит в число самых насущных усилий на предстоящем нам пути примирения.

В Римско-Католической и Православных Церквах экклезиология имеет практически одинаковый статус важности, поскольку все мы согласны в одном важном аспекте новозаветного Откровения: Христос основал на земле одну зримую общину, которая зрима так же, как Его Собственное Тело. Поскольку эта община принадлежит Ему, она не может быть разделена; от самого своего рождения она сущностным образом едина. Однако каждая из двух наших Церквей претендует быть этой единственной и неделимой Церковью Христа.

Эта вера и эта убежденность побуждают сегодня Православную Церковь ответственно относиться к делу общехристианского единства. Христианское единство – не просто человеческое единство; прежде всего это богочеловеческое единство, единство людей в Боге, в общении Его присутствия, в совместном разделении Его животворящих даров. Истинное единство не может быть достигнуто вне божественной истины, вне истины Церкви. Именно это убеждение привело многих православных иерархов и богословов к участию в «экуменическом движении», зародившемся среди протестантов. В этом движении, действительно пророческом и революционном, если принимать во внимание состояние раздробленности, в котором протестантский мир находился столетие назад, православные увидели поиск протестантами истины Церкви. Тот, кто считает, что обладает этой истиной, не может остаться в стороне от подобного движения.

Экуменическое движение прошло две главные стадии развития. На первой стадии, перед последней мировой войной, оно оставалось главным образом движением одиночек, заинтересованных в вопросах церковного единства. После этой войны оно оформилось во Всемирный Совет Церквей. Это значит, что в работе Совета участвуют уже сами церковные сообщества. Однако устав Совета был составлен так, что открывал возможность и для официального участия православных. Членство в Совете не предполагало никакого конкретного понятия о Церкви и не требовало никакого экклезиологического релятивизма; напротив, в Торонтской декларации (1950) официально заявлялось, что Церковь, входящая в Совет, не обязана рассматривать другие церкви как «Церкви» в полном смысле этого слова. Православные делегаты всегда имели возможность заявлять о своем собственном понимании единства Церкви. В Эванстоне (1956) они воздержались от голосования по докладу секции «Вера и церковное устройство», приняв отдельную декларацию, в которой говорилось: