Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята" - Страница 2

Я им верила. Я хотела быть красивой и любимой, я хотела нравиться и иметь семью как на тех пасторальных открытках, где розовощекие карапузы крепко держат своими пухлыми ручками большую ладонь отца. Нам давали посмотреть на такие картинки, и я всегда приходила в восторг от изображенных на них сценах.

Но на занятиях по грации, как бы я ни старалась, я была одной из худших. Мои движения были резкими, совершенно не плавными, какими должны быть, мне не удавалось правильно делать пируэты и соблазнительно прогибаться в спине. Я старалась — я изо всех своих сил старалась, чтобы все получалось, чтобы резкость и грубость не сквозила в каждом движении кистью, но, казалось, это было не в моих силах. Мне было до слез обидно, что я не могу стать образцовой женщиной, потому что в остальном — даже в спортивных занятиях — я была в числе лучших.

Одна из наших наставниц заметила мои старания, и спустя несколько недель после того, как я вступила в ряды Союза девушек, меня отвели к нашей руководительнице, той самой фрау Вернер.

—Садись, — сказала она мне. Я испуганно сжалась на стуле, слыша в ее обманчиво-мягком голосе угрозу. — Говорят, что ты очень спортивная девочка.

Я кивнула. Фрау Вернер никогда не бывала на наших занятиях. От других воспитанниц я слышала, что она постоянно в разъездах, колесит по Германии и собирает особенных, выдающихся девушек под свое крыло. Но никаких подтверждений слухам я не видела.

— А вот с пластикой и грацией у тебя плохо, — снова сказала она. Она не спрашивала, каждая ее фраза все сильнее прижимала меня к стулу, словно она старалась пригвоздить меня любым доступным словом. Я сопротивлялась, не сутулилась под ее пронзительным взглядом и так же смело смотрела на нее, но руки дрожали — благо никто не видел их, скрытых столом.

— Я очень стараюсь, фрау Вернер, — попыталась оправдаться я. Это ведь не было ложью — все видели, как усердно я пытаюсь тянуть носок и гнуться в спине.

— Я знаю, моя милая. Я знаю.

От этого обращения меня пробило холодной дрожью. Оно не сулило мне ничего хорошего, и шестым чувством я понимала, что хорошего и не будет.

— Вот как мы с тобой поступим, — она встала и отошла к окну. Я внимательно следила за каждым ее движением. — Через пару недель у нас будут спортивные сборы, на которые мы отправляем лучших из лучших. И ты поедешь туда.

— Но как же…

Она обернулась, и я замолчала под ее грозным взглядом.

— Грация там ни к чему. А вот твои спортивные успехи не останутся незамеченными. Может быть, даже сам фюрер поздравит тебя с победой.

Я, обрадованная, кивнула. Воодушевил меня не факт возможной встречи с фюрером или оказанная честь поехать на соревнования — то, что меня не ругали за несоответствие образу женщины, заставило меня выдохнуть от облегчения.

Через две недели за мной — прямо в детдом! — приехала машина, из которой вышла фрау Вернер. Меня и еще нескольких девочек забрали на соревнования, и мы всю дорогу едва сдерживали счастливый смех и радостные возгласы.

Мы впервые куда-то ехали, и я старалась запомнить все, что видела через пыльное окно машины. Мимо проплывали дороги и дома, деревья и парки, шли люди, которых мы, конечно же, обгоняли. Мне было четырнадцать, но восторг от увиденного был поистине детским, потому что свою последнюю поездку я не помнила совсем, ведь я была маленьким ребенком. И сейчас все было таким новым, казалось таким волшебным, что у меня дыхание застревало где-то глубоко внутри. Я не могла поверить, что вот она я, девочка-детдомовка, еду на соревнования, на которых будет столько новых людей, может быть, даже сам фюрер. Это казалось самым счастливым, что произошло со мной за всю мою жизнь вообще. И я не могла нарадоваться этому, потому что в глубине души понимала, что вряд ли такое повторится еще когда-нибудь.

Во время соревнований мы жили в бараках, девочки отдельно, мальчики — отдельно, но те крохи свободного времени, что у нас были между тренировками, мы проводили вместе на площадке. Мальчики выглядели немного диковато, как будто никогда в жизни не видели девочек так близко, а мы быстро сдружились с соседками по комнате и смущенно хихикали над их неуверенностью. Мы понимали, что мальчики нас тоже обсуждают. Но было в этом что-то такое… приятное, совершенно неожиданно приятное, что нам это только нравилось. В детдоме мальчиков не было, там жили только девочки, и мы старались урвать каждую секунду общения, но близко ни с кем не сходились — потому что образцовая женщина никогда не общается с большим количеством мужчин. А мы ведь были образцовыми женщинами. Ну или хотя бы старались ими быть.

Соревнования длились всего пять дней. В первый день приезжали участники и регистрировались в таблицах соревновательных дней. Во второй и третий проходили непосредственно соревнования: первыми были мальчики, потом — девочки. Четвертый день был свободным, участникам соревнований разрешалось, пока ведется подсчет результатов, познакомиться поближе, может быть, обменяться адресами, чтобы затем слать друг другу письма. Я ничего такого не делала. У меня не было цели завести друзей, хотя обилие новых лиц пришлось мне по душе. Но я приехала сюда доказать себе — и воспитательницам, — что я чего-то стою и без их грации и пластики, и, как показали результаты соревнований, я со своей задачей справилась, заняв второе место и немного уступив девочке, которая была старше меня на пару лет.

Фюрера мы не видели, но я и без этого была на седьмом небе от счастья, потому что до последнего не верила, что смогу что-то выиграть. Меня наградили медалью и коробкой конфет. Мне казалось, что от восторга и радости я могу просто взлететь, потому что все смотрели на меня, а я улыбалась фотографу, обнимала своих соперниц на групповом снимке. И солнце светило так ярко и тепло, что хотелось только смеяться и петь, поддавшись эйфории, бурлящей в крови.

Мне было четырнадцать, и я была счастлива от того, что со мной происходило. Лето вовсю одаривало людей своим теплом и ласковым солнцем, птицы пели на все лады, а жизнь казалась сказочной и волшебной.

Но в дождливый осенний день, когда мне исполнилось пятнадцать, в детдом снова приехала фрау Вернер. Воспитательница встретила ее с обеспокоенным лицом, и они надолго закрылись в ее кабинете. Во всем здании будто сразу стало тише — мы все боялись того, какие новости она привезла.

И вот замок на двери щелкнул. Женщины вышли, улыбаясь и весело смотря на нас. Мы с подозрением наблюдали за ними. Нас выстроили в ряды, и фрау Вернер назвала несколько фамилий, в числе которых была и моя. Я знала этих девочек, помнила, как все вместе мы ездили на соревнования, и мне показалось странным, что именно нас вызвали к воспитательнице. Мы тогда показали отличные результаты: кроме моего второго места в копилке нашего детдома оказалось еще третье место в моей категории и первое — в категории младших. Но даже помня все это, я не могла понять, почему же именно мы стояли перед лицами наших наставниц, дрожа от страха перед неизведанным.

— Собирайтесь, девочки, — уверенно сказала фрау Вернер. — Я повезу вас в специальный лагерь для одаренных детей. Там нужны такие, как вы, спортивные и развитые дети. Вы согласны?

Я знала, что это не вопрос. Знала, что, что бы мы ни ответили, наше мнение никого не волнует. Возможно, это даже был приказ от руководства или даже — это было легко представить — от самого фюрера — собрать всех развитых детей по стране и организовать специальный отряд.

Мы знали о надвигающейся войне. Каждый газетный заголовок кричал о том, что Германия должна взять реванш, отыграться за унизительное поражение в Первой Мировой. Мы, дети, не так ясно осознавали происходящее, но только слепой или глухой не понимал, как становится опасно жить.

И мы согласились. Испуганные, не знающие, что же нас ждет там, впереди, кивнули. И на нас тут же посыпался град поздравлений от наставницы. Она щебетала, что это большая честь, что мы прославимся на всю страну, что наши имена будет знать каждый гражданин Германии, а я понимала, что не могу ничего сказать в ответ, не могу даже улыбнуться от сковавшего меня страха. Я не знала, откуда он взялся, не знала, что с ним делать и как с этим справиться, но меня едва ли не трясло от осознания, куда нас могут отправить и куда нас могут завести наши спортивные успехи.