Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята" - Страница 6

========== 7. ==========

На Рождество, хотя праздник этот с недавних пор не считался достойным нашей страны, нам все-таки разрешили съездить домой. Детдомовским — тоже, но это было сказано с невероятно обидной усмешкой, от которой на глаза навернулись слезы. Но нам разрешили остаться — великодушно и щедро, будто допустили к великой святыне, сделав нам одолжение. Комендант смотрел на нас злыми глазами, словно кучка подростков была виновата в том, что им некуда было ехать, и в том, что из-за нас он был вынужден остаться здесь, в лагере, чтобы следить за нами. Мне было его жаль: я знала о том, что у него есть жена и сын, и понимала, как бы ему хотелось их увидеть. Но не было в этом моей вины. Не я же, в конце концов, убила свою маму.

Все разъезжались двадцать третьего числа и должны были вернуться двадцать шестого. Этих дней всем хватало на дорогу туда и обратно, но руководство лагеря взяло на свои плечи только доставку детей до местного вокзала. Все билеты и расходы на дорогу оплачивали родители.

За мной, конечно же, не приедет, думала я, наблюдая, как одна за другой от ворот жилого барака отъезжают автомобили. Но внезапно меня тронули за плечо. Я, вздрогнув, обернулась и увидела Ханса.

— Ты ведь никуда не едешь на каникулы? — спросил он вместо приветствия.

— Предлагаешь мне вернуться в детдом? — вопросом ответила я. Он усмехнулся. В то, первое Рождество с ним я еще «кусалась» и не позволяла себе размякать. А он терпел и только ухмылялся на все мои попытки его задеть.

— Предлагаю тебе провести Рождество со мной.

Теперь усмехнулась уже я.

— Зачем?

Я не верила ему. Не верила, что он может быть таким хорошим, не верила, что он не сделает мне больно, не верила, что он не предаст меня. Я была насторожена и подозрительна, прищуривалась каждый раз, когда видела его, и напрягалась, ожидая подвоха. Особенно после того, как мне устроили проверку на вшивость тем незабываемым декабрьским вечером, когда я шла и дрожала — от страха, не от холода, что меня поймают и отдадут на растерзание начальнику лагеря или, того хуже, кому-нибудь из высшего руководства.

— А ты хочешь остаться здесь? — спросил Ханс, чуть наклонив голову. Я смутилась — он предлагал не такую уж плохую альтернативу. — У меня ты сможешь выспаться, нормально поешь. Шумного праздника я тебе не обещаю, но, мне кажется, это лучше, чем здесь. Или я ошибаюсь?

Я хотела сказать: «Ошибаешься». Я хотела сказать: «Я вполне переживу эти три дня здесь». Но вместо этого с губ сорвалось тихое: «Я согласна», и я поспешила отвернуться. Он рассмеялся — тихо, немного хрипло — и легко приобнял меня за плечи, не пугая и не настаивая на своем прикосновении.

— Тогда собирайся, поедем прямо сейчас. Помнишь мою машину? — мне очень захотелось закатить глаза на этот вопрос, но я сдержалась. — Подожди меня в ней, если придешь раньше.

Как будто я могла уехать без него.

— А комендант? Он в курсе?

— В курсе, все нужные документы уже у него на столе.

Я кивнула и побежала переодеваться. Мне понадобилось немного времени — всего лишь сменить ученическое платье на то, которое служило нам повседневной формой, надеть куртку и повязать платок. Зима была на редкость холодной, но шапки у меня не было и приходилось довольствоваться этим. Зашнуровав ботинки, я быстро спустилась по лестнице и села в его машину, теперь стоявшую у самого крыльца. Он уже сидел на переднем сиденье и, взглянув на меня, улыбнулся.

— Готова? — я кивнула. Ханс что-то сказал водителю, и мы двинулись подальше от лагеря.

— А если я бы не согласилась? — задала я вопрос, все это время мучивший меня. — Что бы было с документами?

— А ты бы не согласилась? — спросил он с заметной издевкой в голосе. Щеки обожгло румянцем, и всю оставшуюся дорогу я молчала, глядя в окно. Он тоже ничего не говорил, только, бросая на меня быстрые взгляды, посмеивался, видя мой обиженный вид. Я не обращала на это внимания, занятая мыслями о том, что меня ждет.

Я не знала, зачем я еду к нему. Я никогда не знала всего наверняка, если дело касалось Ханса, и тот раз — еще в самом начале нашего знакомства, подумать только! — не был исключением. Я гадала, что я буду должна ему за это чудесное спасение от злых взглядов коменданта и его непременных срывов на оставшихся ребятах. Гадала, что же я буду должна вообще за все, что он уже успел для меня сделать за те недолгие три месяца, что мы знакомы. В голову лезло только самое плохое — то самое, о чем шептались работницы за моей спиной, то самое, о чем я боялась подумать. Я не хотела этого. Ханс был красивым мужчиной, и с этим было трудно поспорить, но я не хотела, чтобы его руки касались меня, чтобы он трогал меня там. Только представив это, я почувствовала, как по спине бежит неприятный холодок.

Я поспешила отогнать плохие мысли, принявшись рассматривать пейзаж за окном. Ехать нам было недолго, и я знала, что мы вот-вот приедем, — уже видела очертания знакомых домов. Но чем ближе мы подъезжали, тем больше я нервничала и хотела обратно. Мне не нравились эти метания, меня раздражало то, что я не могу определиться своем отношении к Хансу и не могу сказать ему четкое «нет», если уж действительно так сильно не хотела его видеть. Я боялась того, что он может мне сделать в случае отказа, но и в случае согласия все было не так явно.

Я устала бояться, но понятия не имела, как же мне перестать.

Когда мы наконец добрались до его дома, он вышел из машины, открыл дверь с моей стороны и подал мне руку, помогая выбраться наружу. Он делал так всегда — вел себя как истинный джентльмен, и это располагало к себе, притягивало, заставляло относиться к нему по крайней мере с симпатией. Я не могла ничего с собой поделать: щеки краснели вне зависимости от моей воли.

Я вышла, держа его за руку, и он громко хлопнул дверцей.

— Я тебя не съем, — неожиданно произнес он. Я вздрогнула. — У тебя на лице весь твой страх написан. Мне даже, право, неловко, будто я тебя похитил.

Я покраснела еще сильнее. Каждая его фраза смущала меня все больше, хотя я думала, что хуже уже некуда.

— Нет, просто… — попыталась оправдаться я. Он взглянул на меня с интересом. — Просто я не знаю, как себя вести. С тобой. Я никогда не оставалась у тебя так долго. И, знаешь, все эти слухи…

Он перебил мою сбивчивую речь:

— А ты из тех, кто верит слухам?

— Я из тех, кто любит определенность.

— Это хорошая черта, — согласился он. — Тогда могу сказать, что я определенно не буду делать того, что тебе не понравится. Я не собираюсь тебя насиловать, если ты об этом.

От того, как явно и безбоязненно он произнес это слово, озвучил мой самый главный страх, я почувствовала, как румянец стыда переполз на шею. Рядом с Хансом я чувствовала себя маленькой девочкой — хотя мне было уже пятнадцать и я была достаточно взрослой.

— Давай не будем о грустном, — между тем продолжил он, ведя меня в квартиру. — Я не успел ничего приготовить к нашему приезду. Все-таки я не знал, согласишься ли ты разбавить мой холостяцкий праздничный вечер своей приятной компанией. Поможешь мне с ужином?

— Сегодня ведь еще не праздник, — вымолвила я, стараясь отогнать то внезапное тепло, которое разлилось внутри после его слов о том, что у меня был выбор. В это хотелось верить, это казалось таким откровением, таким невероятным уровнем доверия, что я с трудом верила самой себе — не показалось ли мне? Не стало ли это предметом моего воображения?

— Это значит, что есть не нужно? — рассмеялся он, и я не смогла сдержаться, рассмеявшись вместе с ним.

Мы зашли в квартиру, все еще улыбаясь. Он помог мне раздеться, придержав куртку за плечи, а после проводил в комнату. На кровати там обнаружилось что-то, завернутое в подарочную серебристую бумагу. Я вопросительно посмотрела на Ханса.

— Считай это подарком на Рождество, — сказал он, верно расценив мой взгляд.

— Не надо, — отказалась я.

— Я не хочу, чтобы ты, приезжай ко мне, ходила в моем халате. Не потому, что я против этого, — поспешил добавить он, — а потому, что я хочу, чтобы у тебя здесь было что-то свое.