Террористы (Terroristerna) - Шевалл Май - Страница 9

– Может, это звучит странно, – сказал Мартин Бек, – но мне сдается, что ты недооцениваешь Роксена.

По пути в зал суда Рея вдруг взяла его за руку. Это бывало не часто и только в тех случаях, когда ее что-то тревожило или она была сильно возбуждена. Рука, как и сама Рея, была крепкой и доверчивой.

Бульдозер вошел в коридор одновременно с ними, за минуту до конца перерыва.

– С ограблением банка на Васагатан разобрались, – выпалил он, запыхавшись, – но на нас свалились два новых. В одном из них угадывается рука Вернера Руса.

Заметил Квастму и подбежал к нему, даже не договорив.

– Можешь идти домой, – сказал он сержанту. – Или заступать на дежурство. Этим ты сделаешь мне личное одолжение.

К таким словам Бульдозер прибегал, когда хотел отругать человека.

– Чего? – не понял Квастму.

– Можешь заступать на дежурство, – повторил Бульдозер. – Каждый должен быть на своем посту.

– А что, здорово я пригвоздил эту бандитку, – сказал Квастму. – Недаром все детали назубок знал. Не придерешься.

– Да-да, – отозвался Бульдозер, – ты выступил блестяще.

Квастму удалился, чтобы продолжить борьбу против бандитизма.

Перерыв кончился, разбирательство возобновилось.

Рокотун пригласил своего первого свидетеля, директора банка Румфорда Бундессона, подождал, пока тот принесет присягу, и взял слово:

– Не всем дано уразуметь те принципы, или, вернее, ту беспринципность, которая составляет основу капиталистического общества. Большинство слышало о выгребных ямах, а также о таком явлении, как всеобщие выборы, когда социал-демократы и другие буржуазные и капиталистические партии, я бы сказал – так называемые партии, вымогают у народа огромные деньги, чтобы провести формально добровольное голосование за политику, которая на руку привилегированным слоям, а именно капиталистическим дельцам, партийным бюрократам и профсоюзным боссам, объединенным общими интересами – проще говоря, жаждой наживы. И чтобы люди санкционировали названную политику независимо от того, за какую из социал-буржуазных партий они проголосуют.

Бульдозер Ульссон был погружен в изучение какого-то документа, но тут он очнулся и объявил, взмахнув руками:

– Протестую, у нас судебное разбирательство, а не предвыборный митинг.

– В школе нам толковали про Иону в чреве рыбы-кита, – невозмутимо продолжал Рокотун. – Позже выяснилось, что кит никакая не рыба. А просто-напросто кит, млекопитающее. Но лично я китов не видел, разве что на картинках. И у одного клиента в тюремной камере, по телевизору конечно. Сам-то я дома телевизора не держу, он только препятствует полету мысли. Зато у меня есть дочь одних лет с… – Он заглянул в свои бумаги: – …одних лет с Ребеккой Линд, хотя сам я довольно пожилой. Кстати, одна из ее подруг состоит в родстве с каменщиком, которого зовут Лексер Оберг, но он не имеет никакого отношения к артисту Обергу, тому самому, который снял фильм про Эльвиру Мадиган, то есть он-то играл не Эльвиру Мадиган, а лейтенанта Спарре и сам же был режиссером. Он ему такой же родственник, как мастер по художественному выпиливанию Эрнст Ёнссон из Треллеборга родственник артиста Эдварда Перссона.

– А зачем им состоять в родстве? – спросил судья, несколько сбитый с толку.

– На это не так-то просто ответить, – сказал Рокотун.

– Разговаривать с адвокатом Роксеном – все равно, что толковать с муравейником, – сообщил Бульдозер.

И снова обратился к своим бумагам, время от времени делая заметки или всплескивая руками; он не поднял головы, даже когда председательствующий вдруг спросил:

– А какое отношение это имеет к рассматриваемому делу?

– Я бы, пожалуй, сказал, что и на этот вопрос непросто ответить, – отозвался Роксен.

После чего внезапно указал незажженной сигарой на свидетеля и инквизиторским тоном спросил:

– Вы встречали Ребекку Линд?

– Да.

– Когда?

– Примерно с месяц назад. Эта молодая женщина приходила в главную контору банка. Кстати, она была одета так же, как сейчас, но у нее на руках был грудной ребенок, вернее, не на руках, а на каких-то ремнях.

– Вы ее приняли?

– Да, у меня как раз было несколько свободных минут, и к тому же меня интересует современная молодежь.

– Особенно ее женская половина?

– А хоть бы и так?

– Сколько вам лет, господин Бундессон?

– Пятьдесят девять.

– Зачем приходила Ребекка Линд?

– Занять денег. Она явно не разбиралась даже в простейших финансовых вопросах. Кто-то сказал ей, что банки дают деньги взаймы, вот она и пошла в ближайший крупный банк и попросила, чтобы ее принял директор.

– Что же вы ответили?

– Что банки – коммерческие предприятия, дают деньги в долг только под проценты и под надежное обеспечение. Она ответила, что у нее есть коза и три кошки.

– Зачем ей понадобились деньги?

– Чтобы поехать в Америку. Куда именно, она не знала, не знала также, что будет делать, когда приедет туда. Но у нее, по ее словам, был записан один адрес.

– О чем еще она спрашивала?

– Есть ли другие банки, не такие коммерческие, как остальные. Чтобы они принадлежали народу и простые люди могли обратиться туда за деньгами. Я сказал – больше в шутку, – что Кредитный банк формально принадлежит государству, то есть народу. Ее как будто устроил этот ответ.

Рокотун подошел вплотную к свидетелю, приставил кончик сигары к его груди и спросил:

– Вы говорили еще о чем-нибудь?

Директор Бундессон промолчал. Наконец судья напомнил ему:

– Вы принесли присягу, господин Бундессон. Но вы не обязаны отвечать на вопросы, которые уличали бы вас в преступных действиях.

– Говорили, – неохотно произнес Бундессон. – Молодые девушки симпатизируют мне, и я им симпатизирую. Я вызвался помочь ей разрешить самые неотложные проблемы.

Он оглянулся на присутствующих и зафиксировал уничтожающий взгляд Реи Нильсен и лоснящуюся плешь углубленного в свои бумаги Бульдозера Ульссона.

– И что же ответила Ребекка Линд?

– Не помню. Да мы с ней все равно не договорились. Рокотун тем временем возвратился к своему столу и, порывшись в бумагах, сообщил:

– На допросе в полиции Ребекка показала, что ответила следующим образом: «Плевала я на старых похабников». И еще: «На вас тошно глядеть». – Он громко повторил: – Старых похабников. – И сделал сигарой жест, означающий, что допрос окончен.

– Совершенно не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – заметил Бульдозер, не поднимая головы.

Рокотун пересек зал, наклонился над столиком Бульдозера и сказал:

– Судя по всему – и да будет всем известно, – после перерыва господин прокурор занялся изучением досье, которое посвящено некоему Вернеру Русу. У меня вопрос к председательствующему: какое это имеет отношение к рассматриваемому делу?

– Интересно, что господин адвокат заговорил о Вернере Русе, – воскликнул Бульдозер, вскакивая на ноги.

И, вперив взгляд в Рокотуна, звонко произнес:

– Что вам известно о Вернере Русе?

– Я попросил бы стороны сосредоточиться на рассматриваемом деле, – сказал судья.

Свидетель удалился с обиженным видом.

Затем наступила очередь Мартина Бека. Вступительные формальности были те же, но, когда защитник приступил к допросу, Бульдозер явно настроился слушать более внимательно.

– Увидев сегодня голубей на лестнице здания суда… – начал Рокотун.

Однако терпение судьи было исчерпано, и он перебил его:

– Зоологические наблюдения адвоката Роксена уместны в других аудиториях. К тому же я уверен, что господин комиссар ограничен во времени.

– В таком случае, – отозвался Рокотун, – буду краток. Вчера до меня дошло, не посредством голубиной почты, а более прозаическим и медленным путем, а именно с простой почтой, что Верховный суд отказал некоему Филиппу Труфасту Мауритсону в пересмотре его дела. Возможно, господин комиссар помнит, что года этак полтора назад Мауритсон был осужден за убийство в связи с вооруженным налетом на банк. Обвинителем по делу был мой, я бы сказал, не такой уж ученый друг, Стен-Роберт Ульссон, который тогда носил звание казначейского прокурора. На мою долю, как это бывает подчас с людьми моей профессии, выпала неблагодарная и морально обременительная задача защищать Мауритсона, который, несомненно, представлял собой то, что в обыденной речи принято именовать преступником. Теперь я хочу задать один-единственный вопрос: считает ли комиссар Бек, что Мауритсон был виновен в ограблении банка и в связанном с этим убийством, и что проведенное прокурором Ульссоном расследование было удовлетворительным?