Путь познания (СИ) - "Freedom" - Страница 1

Путь познания

-1

     Никогда не думал, что когда-нибудь смогу совершить нечто подобное. Оказалось, зря. До сих пор щеки и шея покрываются румянцем от воспоминаний о моем поступке. При этом, такое ощущение, словно кровь собирается к самой поверхность кожи и вот-вот брызнет изнутри, окрасив все в красный. Дурацкие фантазии.

     Кто же мог подумать, что они могут сбыться?

     Встав утром как обычно в начале одиннадцатого, я неспешно отправился в ванную. Уроки в школе уже давно начались, но в выпускном классе я разрешал себе небольшие послабления, зная, что мне все равно ничего не будет за прогул. В большинстве случаев несколько лишних часов сна гораздо более благоприятно влияют на меня, нежели пара уроков алгебры.

    В это время и отец, и мать уже на работе. Андреас и Лисса в школе. Значит, дома остаемся только мы с Талитой.

    Наверное, я не с того начал. Если попробовать еще раз, выйдет так.

    Мой отец - генерал, заместитель заместителя главного помощника министра обороны. Очень даже неплохо, неправда ли? На самом деле это вовсе не так круто. И очень мало кто знает, что вообще существует такой заместитель, а уж о заместителе заместителя вообще никому не известно. Но если очень повезет, то отец лет через пять сам сможет стать этим помощником, если вообще не министром.

    Мой отец - Джонатан Грей - высокий сухопарый мужчина под сорок, с заметно поседевшими висками,  короткой стрижкой под машинку, будто он до сих пор служит в армии, и холодным взглядом светлых  зеленых, как два бутылочных донышка, глаз.  Дети до шести обычно до дрожи в коленках боятся темноты, овсянки на завтрак и монстра, прячущегося под кроватью и питающегося маленькими мальчиками, которым неосторожно захотелось ночью выйти в туалет. Я же всегда боялся прихода отца. Стоило ему войти перед сном в мою комнату, провести осмотр, покачав головой, и он сразу же выносил приговор: недостаточно чисто в комнате - недельное дежурство на кухне, несделанные уроки - двухнедельный домашний арест. Самое же страшное наказание я понес, даже не подравшись однажды в школе, когда отца вызвали к директору, а когда, не удержавшись, притащил домой маленького мокрого щенка.  После этого я неделю мог спать только на животе, и ел стоя за нарушения домашнего порядка. Когда мне было шесть, я частенько пугал своих друзей отцом. Они только смеялись, но стоило им увидеть его, сразу же замолкали и испуганно жались к своим родителям. Впрочем, у меня создавалось впечатление, что те боятся не меньше.

    Когда мне исполнилось двенадцать, от страха я перешел к борьбе. Теперь я нарочно плохо вел себя в школе и дрался, чтобы его почаще вызывали. Не делал домашние задания, постоянно прогуливал, нарушал комендантский час, разгуливал вечером в нетрезвом состоянии и делал еще немало подобных глупостей. Со всем этим отец еще мог смириться, понимая, что из меня никогда не получится послушный сын-солдат. Он даже смирился с тем, что я с друзьями основал собственную панк-рок группу, кстати, пользующуюся немалым успехом в нашем городе. Но не с тем, что я полностью наплевал на свою дальнейшую жизнь, постоянно прогуливая школу и отказываясь поступать куда бы это ни было. Вот это он не мог мне простить. Хотя, должен признаться, у меня всегда был запасной план, если вдруг с группой все провалиться. Традиционно каждую среду я посвящал подготовку к вступительным экзаменам. Не решил, еще куда, но у меня все же был шанс поступить. Пусть не в самый престижный вуз, а куда-нибудь на Аляску, но ведь был же.

    После вчерашнего у меня было жуткое похмелье, и казалось, вот-вот вырвет. Добравшись, наконец, до ванной, я опустошил мочевой пузырь, умылся и пригладил рукой слегка перекосившийся ирокез. Еще одна моя гордость. Правда, было еще желание перекрасить его то ли в синий, то ли в розовый, красный или еще какой-то, но я все же уступил маме и оставил ему природный иссиня-черный цвет.

    Из зеркала на меня смотрел бледный, с лицом нездорового цвета, взлохмаченный семнадцатилетний подросток с ирокезом, черными мешками под глазами и едва проступившей щетиной. Красавец, ничего не скажешь. Хотя, стоило мне вечером появиться на какой-нибудь вечеринке, как девчонки начинали сходить с ума, провожая мою персону обожающими взглядами.

    Сильный спазм перебил мое разыгравшееся воображение и заставил склониться над унитазом. Все-таки стоило вчера пить поменьше.  Если бы я еще мог вспомнить сколько, или хотя бы что мы пили. Вечеринка у Теда затянулась дольше обычного, а запасы спиртного достаточно быстро иссякли. Тогда кто-то из парней принес несколько бутылок...Больше ничего не помню.

    Немного приведя себя в чувство, я выпил воды прямо из-под крана, запив четыре белые таблетки, призванные облегчить мое состояние. Оставалось только ждать. Хотя я и проспал не меньше девяти часов, отправленный спиртным организм требовал сна. Вернувшись к себе в комнату, я мгновенно отрубился.

    Снилась мне почему-то елка. Большая такая красивая елка, что еще лет шесть назад росла у нас во дворе. Позже она стала чахнуть, медленно умирая, и ее пришлось спилить. Но здесь она еще была здоровой. Под ногами похрустывал снег, снежинки ложились на шапку и перчатки, шерстяной шарф уже промок насквозь и теперь неприятно колол шею. Иные особенно большие комья снега забивались прямо в рот, и мне то и дело приходилось выплевывать его. Давно у нас не было такого снегопада.

    Совсем рядом послышался смех. Я поднял голову и увидел под елкой маму. Тоже давно ушедший образ. Здесь она еще веселая, улыбающаяся, длинные волосы рассыпались по плечам.

    - Дэвид! - кричит мама. - Иди сюда, Дэвид!

    И я бегу. Изо всех сил. Короткие ноги утопают в рыхлом снегу, да и местами мне вообще по пояс, но я все равно продолжаю свой трудный путь. Мама ведь зовет.

   Она подхватывает меня на руки и кружит, двор наполняется звуком ее смеха. Такая счастливая. Такая живая. Теперешняя мама только тень, призрак этой. Будто бы ее кто-то подменил, а нам оставил заводную куклу.

   - Смотри как красиво, Дэвид. Давай лепить снеговика.

   - Давай.

    Это было очень давно. Еще до рождения Лиссы. Мне четыре. Последний счастливый год в моей жизни. Редко, когда дети помнят свое раннее детство. Иногда всплывают какие-то удивительно четкие, но кратковременные воспоминания, как картинки в детской книжке. Но они обычно ничего не значат. Огромное мороженое, потерянная игрушка. Я же очень хорошо помню время, когда мне было четыре. Практически каждый день. Наверное, из-за того, что потом я постоянно мысленно возвращался в собственные воспоминания, как улитка в раковину, надеясь скрыться от опасности. Глупая улитка не понимает, что ее так же легко могут раздавить и с раковиной, и будет только больнее, когда острые края врежутся в тело.

     Постепенно становится холоднее, солнце еще минуту назад такое яркое и теплое движется к закату. Я уже знаю, что будет дальше.

    - Ребекка? Где ты, Ребекка? -  оглушительный голос злого волшебника вмиг разрушает мою сказку, не оставляя от нее ничего, кроме острых воспоминаний-обломков.

     А вот и он. Высокий, удивительно худой, с бледным, раскрасневшимся от мороза, лицом. Глаза как-то странно блестят. Он подбегает к нам и хватает маму за руку.

   - Ты опять пришла сюда? Я же говорил тебе не ходить. Еще и Дэвида сюда привела. Никогда меня не слушаешь. Никогда...

   Он еще что-то говорил, а затем закашлялся. Только сейчас я замечаю, как тяжело вздымается и опускается его грудь, будто бы ему очень больно дышать. Будто приходится глотать комья снега, чтобы сделать вдох.

    Когда приступ заканчивается, он, не говоря ни слова, поворачивается и тяжело бредет к дому, глубоко проваливаясь в снег. Его рука касается дверной ручки, но он вдруг оборачивается:

    - Немедленно в дом, иначе заболеете. Вам нужно согреться.