Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi" - Страница 24

Да, я была влюблена в Макса. Но на то время мне было о чём подумать и кроме самого популярного парня школы. На то время… я даже не знала, сколько мне осталось жить.

— ЛИЗА! ЛОВИИИ! — не успела даже понять кому принадлежал этот тревожный крик, как в лицо врезался футбольный мяч и от силы удара меня снесло со скамейки на землю.

Щека пылала огнём, острая боль, казалось, крошила череп, из глаз сыпались искры, которые очень скоро превратились в слёзы — было по-настоящему больно.

— Ты как? — кто-то подхватил меня с земли и усадил обратно на скамейку, присел на корточки, обхватил лицо ладонями, и мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы восстановить вращающуюся картинку перед глазами и разглядеть перед собой Макса. Он казался взволнованным, даже испуганным немного.

— Всё в порядке? Эй? — перед глазами пролетели два щёлкающих пальца. — Ты как, спрашиваю? Пошли в медпункт.

— Нет, — заставила себя говорить, как заворожённая глядя в эти удивительные глаза. — Всё… всё нор… нормально. Честно.

— С тобой точно всё будет в порядке?

— Да.

— Уверена? Не больно?

— Да… Всё в порядке. Мне, правда, не больно.

— Костян, блин! — Макс развернул голову и закричал злобно. — Ты ей чуть мозги не вышиб.

Костя стоял рядом и казался перепуганным больше чем я. Будто это ему больно, а не мне. Будто это я ему мячом в голову зарядила, а не он мне. Помню, как налилось краской его лицо, так что даже слегка оттопыренные уши покраснели, как карие глаза суетливо бегали, а кадык дёргался так сильно, словно он сглотнуть не может.

Помню, ещё подумала: как странно видеть весельчака и балагура вроде Кости таким смущённым.

— Прости. Я не хотел, — все, что выдавил он из себя тогда и умчался обратно на поле.

А Макс продолжал смотреть на меня. А я на него. И это было удивительно. Во всём. В простоте, в близости, в мягкости его взгляда. Это был первый раз, когда Яроцкий ко мне прикоснулся, когда предложил свою помощь. Думаю… в тот день ему было не всё равно. В тот день я поняла, что действительно влюблена в этого улыбчивого, заботливого парня.

В тот день Макс впервые меня коснулся.

— Лиза, извини, конечно, но выглядишь ты жутко. Пошли в медпункт.

В тот день Макс впервые назвал меня по имени.

Больше он меня не касался.

Больше не называл по имени.

Я была ему не интересна. До того момента, пока «новый» Яроцкий в обличии жестокого монстра собственными руками не посадил меня в клетку и не захлопнул дверцу.

Ощущение, будто и нет на мне шлема. Будто ветер лезвием полосует кожу, мелкий дождь слепит глаза, а дикий холод обжигает.

Ощущение, что шлем — жалкий кусок пластика, клоунский колпак на кольцевой дороге, по которой байк Яроцкого несётся на всей скорости (кажется, что на всей), лавирует между автомобилями, каких не много, но ночью, да и ещё в таких погодных условиях — это слабое утешение.

На мне нет перчаток, и я уже не чувствую пальцев, которые сцеплены в замок и онемели от холода. Руки так крепко обнимают Макса, что становится больно: и мне, и — уверена, — ему.

Мой крик закончился примерно пять минут назад, когда мотоцикл вырвался на окружную дорогу и вдвое ускорился. Одновременно с этим и мой голос сломался.

Всё, что могу теперь это… ждать. Стискивать зубы, держать глаза закрытыми, как можно крепче обнимать Яроцкого и ждать и молиться, чтобы эта ненормальная поездка поскорее закончилась!

Пугает меня! Уверена — пугает, как только может! Заставил сделать это! Заставил пережить этот ужас, просто потому что Ему так хотелось! Потому что Это, в его понимании, весело!

К той минуте, когда мотоцикл, наконец, сбавляет скорость и выруливает на узкую, выложенную свежей плиткой дорожку, заставляю себя открыть глаза, медленно выдохнуть пониманию того, что жива, немного расслабить руки и закричать севшим, дрожащим от адреналина голосом:

— Останови мотоцикл!

Макс не слышит. Ну, или вид делает, что муха за его спиной ничего не прожужжала.

Дорожка, освещённая высокими желтыми фонарями, кажется знакомой. И уже через секунд двадцать понимаю, почему не узнала её сразу — отсутствие людей делает одну из дорог к центральной набережной одинокой и неузнаваемой. В такую погоду, да и в бессезонье даже уличные кафе не работают — какой смысл, если нет посетителей? Середина ноября, сезон отпусков закончен. Как и тёплая погода.

Никогда не любила позднюю осень. С её приходом курортный город превращается в унылый и заброшенный одновременно с тем, как вода в море становится холодной, а солнце недостаточно тёплым.

Ещё через несколько минут колёса байка Макса выезжают на гладкую, слегка занесённую песком, широкую дорогу центральной набережной. Здесь фонари светят через один, на некоторых участках вовсе отсутствуют. Каменный парапет провожает, протягиваясь вслед за нами по всей набережной, кое-где обрывается, предлагая спуститься по трём ступеням к морю, чёрная гладь которого неспокойна, бушует и обрушивает на пустой холодный берег белые барашки волн.

Не успевает Яроцкий заглушить двигатель, а меня уже нет на сидении. Срываю с головы шлем и яростно швыряю ему в грудь.

— Ты больной!!! — ору на всю набережную и пугаюсь собственного голоса: острый, как тёрка, резкий, осипший и свирепый настолько, что самой страшно становится. Я и вправду в ярости.

— Псих безмозглый!!! Убить нас хотел?!! — Продолжаю сыпать проклятия в лицо этому придурку, который при всём своем спокойствии тушит фары, поднимается с байка, опускает на сидение шлем и безо всякого выражения смотрит на меня.

Фонари отбрасывают длинную тень от козырька кепки, которую он у меня отобрал, и превращают лицо Макса в мрачную, бездушную скульптуру. Даже глаза не блестят больше, губы расслаблены, и я совершенно не понимаю, почему он так спокоен/холоден/равнодушен!

В отличие от меня, у которой сердце до самого горла от пережитого подпрыгивает!

Лихорадочно провожу руками по волосам, намерено сжимаю их в кулаках на затылке, надеясь, что это хоть как-то приведёт в чувства, разворачиваюсь к морю и позволяю этим проклятым слезам закончить своё представление до того, как придётся вновь встретиться взглядом с Яроцким.

Так и стою, тяжело дыша, подавляя рыдания и убеждая себя в том, что нет смысла орать на него, бить кулаками в грудь и требовать отвезти меня обратно. Во-первых — даже слушать не станет. Во-вторых — я больше никогда, ни за что на свете не сяду на этот байк!!!

Только спустя долгую минуту мнимой тишины понимаю, что приглушённая музыка звучит не в моей голове, а в баре — в одном из не многих рабочих заведений на набережной. «Свеженькое» одноэтажное здание разгоняющее тьму свечением сотен разноцветных светодиодов находится в метрах двадцати от того места, где Яроцкий припарковал байк. Десяток маленьких декоративных елей служат ограждением, участок искусственной травы оборудован под летнюю террасу с мощными дубовыми столами, за которыми сейчас никто не сидит. Стены заведения из ни чем не прикрытого красного кирпича были намеренно разрисованы эффектными неоновыми граффити, а на крыше с прозрачным пластиковым ограждением оборудовано что-то вроде эксклюзивной vip-зоны, которая вряд ли пользуется популярностью в такое время года. Да и что там — на крыше, понятия не имею. Слышала об этом популярном у молодёжи баре только от Полины.

Бар «BarBoss» — гласят мигающие буквы над входом, у которого стоит впечатляющих размеров охранник в чёрном костюме, а у ступеней курит и весело проводит время компания взрослых мужчин. Недалеко от них избавляется от туфель женщина, смеётся и жалуется подружке о том, как эти туфли натёрли ей ноги.

Все они — люди, отдыхающие в пятницу вечером, появляются перед взором, будто по щелчку пальцев. Тихо было, раз, и голова наполнена какофонией звуков.

— Зачем ты привёз меня сюда? — смотрю на бар, а вопрос Максу адресую. Не отвечает, но спиной чувствую, как сверлит её взглядом.