Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi" - Страница 33

С этого бархатного тембра, с голоса, каким прежде не говорил со мной…

Со взгляда: холодного, как лёд, но настолько пронзительного, настолько живого, что та самая глупая, одинокая бабочка спящая во мне несколько лет вновь затрепетала обожжёнными крылышками, вновь ударила по самому сердцу…

В тот миг, я этого ещё не понимала. Ненависть к Максу, злость, слепая ярость за то, что он сотворил со мной, во что втянул, была настолько велика, что нет… не понимала, что уже тогда с одним его проклятым словом я вручила себя в руки монстру, позволила обладать собой, сняла запреты.

Тогда… я и представить себе не могла, насколько нежным и ласковым этот монстр умеет быть. Не знала и малой части того, что он смог мне показать. Не видела целый огромный мир в глубине его печальных глаз: заброшенный, разрушенный… мир который однажды был уничтожен. Мир, который я полюбила всей своей раненой душой.

Я бежала. Падала на колени. Вновь вставала, падала, ползла как можно дальше от человека, который по воле судьбы был выбран моим наказанием. Выбран её светом, её болью, её источником кислорода, её смирительной рубашкой.

Слишком поздно я поняла, как глубоко сама себя зарыла.

Слишком поздно поняла, что бежать надо было быстрее. В другой город, в другую страну, в другую часть света! Прочь от Макса Яроцкого. Прочь от чувства, которое стало моей клеткой.

В тот день, когда Максим втянул меня в игру, он запер не меня — он запер моё сердце.

Он не понял этого.

Я не поняла.

Пока не пришло время… платить. И счета были слишком большими. Счета, которые никто не смог погасить.

«Вставай».

Ненавижу тебя за то, как ты смотрел на меня в тот день.

Ненавижу себя за то, как посмотрела на тебя я.

— Вставай, — и руку мне свою протягивает.

А я застыла, как к полу этому приклеенная и смотрю на Яроцкого так, будто меня чем-то тяжёлым по голове огрели и мозги все вышибли.

Смотрю и взгляд от него отвести не могу. Внутри всё бурлит, кипятком обливается при виде его рожи, а под ложечкой как-то странно засасывает, неправильно как-то, но с этим — решила, — потом разберусь, что там и где засасывает. Выносить его не могу! От одного только вида тошнит! Хочется закричать: «Этого хотел? Добился своего?! Ненавижу тебя каждой клеточкой своего организма! До смерти буду ненавидеть! И даже после неё!!! Напыщенный ты козёл!».

Но нет… я ведь молчу. Смотрю ему в глаза и чувствую, как этот взгляд поглощает, напрочь отключает рассудок. Такие острые, холодные, жестокие… его глаза. Такие печальные.

Что-то изменилось. Что-то не так с его голосом, с его тембром. Что-то не так с тем, как он смотрит, как долго смотрит и будто не замечает, как его зовет Вероника, вообще на свою девушку никак не реагирует. Будто прожигать взглядом меня — главная задача на сегодня!

И эта кепка! Моя кепка! Какого фига ты её таскаешь?! Мне назло? Лишнее напоминание о том, кто главный, а кто подчиняется, да?

Ненавижу.

Боже… как же я тебя ненавижу, Яроцкий!

Так и знала, что не увижу на твоём лице и капли сожаления за то, что сделал! За то, что затащил меня в этот клуб! За то, что поставил свои чёртовы условия! И за то, что не сдержал слово!

Где моё видео, сволочь ты лживая?!

Хочу проорать ему это в лицо, но нет же… молчу, смотрю, не двигаюсь, тону в зелени его глаз, буквально задыхаюсь в ней.

— Эй, Лиза, — и даже голос Зои слышу не сразу. — Вставай, чего пол греешь?

Отличный вопрос!

И вот ещё один — чего он руку свою мне протягивает?! Пусть в задницу Оскару её засунет!

Поднимаюсь на ноги, отказываясь от этого лживого жеста милости. Вкладываю во взгляд всё отвращение, на какое способна: сперва смотрю на Макса, затем на скалящегося Оскара, затем снова на Макса.

Вот, ловите, это всё вам двоим!

— Макс? — упрямо зовёт Вероника и будто боится заговорить громче. А вся столовая только тем и занимается, что смотрит на нашу веселую компанию. Смотрят и будто дыхание все затаили. Неужели так интересно?

Яроцкий наконец опускает свою долбаную руку, сжимая кисть в кулак, но всё ещё не сводит с меня этого чёртового рентгеновского взгляда от которого матом послать его хочется и одновременно отвернуться от неловкости.

— Чего смотрим?! — рявкает Яроцкий, и столовая тут же наполняется шумом и звоном приборов, будто этот гад пульт взял в руку и снял их с паузы.

— Дарова, чувак. Ты где был? Я искал тебя! — Долговязый Оскар на пол головы ваше Яроцкого. А когда за плечи вот так обхватил и рванул на себя, за соседним столиком кто-то даже смеха не сдержал. Я бы тоже возможно хихикнула с того, как Макса занесло с подачи друга, но тут всем не до смеха стало, когда ладони Яроцкого с глухим звуком врезались в грудь Оскара, и того задним местом приземлило на наш стол.

— Эээ, ты чего?! Попутал совсем?!

— Макс, — голос Вероники напрягается всё больше, и я даже понимаю почему — уж очень свирепо лицо её парня выглядит, а челюсти напряжены так, что кажется, будто слышу, как они скрипят. — Макс, в чём дело? Что случилось?

Макс опускается на стул, на котором сидела Зоя и прежде чем уткнуться злобным взглядом в поднос с недоеденным обедом, не могу не заметить, как бросает такой же взгляд на меня.

— Что не так, пупсик? Максииимкааа? — Оскар ничуть не обиделся: уже сидит на моём месте и ковыряется вилкой в тарелке с макаронами. — Фу. Как вы это жрёте? А это что — подливка?

— Почему бы тебе не свалить отсюда? — Сейчас мне даже хочется пожать Веронике руку за её высокомерие и умение держаться, но Оскар лишь кривится в ответ:

— Да что с тобой не так, Верон? Чего бешеная такая? Не трахалась давно?

— Пошли отсюда, — Зоя уже подхватила наши с ней рюкзаки и тащит меня к выходу из столовой, когда Оскар вдруг подрывается с места, выхватывает у неё из рук мой рюкзак и вылупляется на меня с видом «свеженького» психопата только-только сбежавшего из клиники.

— Твой, солнышко?

— Что тебе от неё надо, Оскар?! — звенит голос Вероники и на секунду мне даже кажется, что эта девчонка искренне за меня заступается, а не в собственных интересах. — Чего пристал?!

— А ты и не знаешь, — глумится Оскар, раскручивая мой рюкзак над полом. — Все мы в одной упряжке. Ииии-го-го!

— Отдай рюкзак! — шиплю вовсе не уверенно.

— Кто вообще этот дебил? — даже Зоя звучит решительнее. — Эй! Отдай рюкзак, гамадрил!

— Чёёё?!

— Зоя, молчи, — толкаю её локтем бок. Ещё не хватало, чтобы эти психи её следующей «птичкой» выбрали.

— Эт чё за фаршмак вообще? — Оскар стреляет глазами в Зою, сутулится и одновременно вытягивает шею, будто на пацанские разборки пришёл. — Что за тёлка стрёмная? — поворачивается к Веронике: — И как давно ты с фриканутыми тусуешься?

Зоя молчит. Вижу, как губу кусает и на этот раз будто бы сдулась. Ещё бы… это не вся грязь, которой её этот придурок облил. У этой сволочи язык без костей! Как вообще так девушку оскорблять можно? Я даже при желании повторить эту мерзость не смогу!

Даже у Вероники аргументов не находится. Но у неё и поважнее дела есть: например, Макс, с которого она тревожного взгляда не сводит, а тот её по-прежнему не замечает.

— Солнышко, сделай одолжение, отойти от этого пельменя. Сердце за тебя кровью обливается.

— Пошли, Лиза, — впервые вижу Зою такой подавленной. И такой красной до самых ушей. — Пусть отдаст тебе рюкзак и пошли.

— Симпатичный рюкзачок кстати! По чём брала?

— Макс, поговори со мной.

Но Макс не хочет говорить! Зато друга его отмороженного не заткнуть! Вновь вся столовая представлением наслаждается!

— Рюкзак отдай, — всю силу в голос вкладываю.

— Макс, скажи ему, пусть Багряновой сумку отдаст, — просит Вероника.

Яроцкий одаривает меня тяжёлым взглядом из-под бровей, затем Оскара и нехотя бросает:

— Пусть сами разбираются.

— Отдай мой рюкзак! — подаюсь вперёд, пытаюсь выхватить сумку, но Оскар делает разворот вокруг себя и ещё ржать, как конь не забывает.