Дива - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 25

И возле этого пепелища безмятежно спал раздетый догола Шлопак. Повсюду на толстом истоптанном мху валялись пустые бутылки из-под шампанского, коньяка и дорого вина, остатки богатого пиршества в виде мяс­ных нарезок, надкусанные фрукты, пластиковые упаков­ки, салфетки и распущенная туалетная бумага. Одним словом, мусор, оставленный большой пьяной компанией. Но более всего Боруту смутила брошенная возле костри­ща пластиковая метла, которую он заметил в последнюю очередь, когда уже приводил в чувство спящего целителя. Данила нахлопал его по щекам, растёр уши, затем пере­крыл кислород, зажав нос, однако Шлопак не проснулся. Изо рта воняло перегаром, а от самого чем-то женским, скорее духами, помадой и пудрой, как в городском баб­ском туалете.

Так и не пробудив целителя, Данила кое-как отыскал и собрал его одежду. Куртка валялась на земле, меховая безрукавка оказалась натянутой на пень, но штаны вме­сте с трусами и носками висели на дереве метров в пяти от земли! И как туда попали, оставалось загадкой. Ещё больше его поразила футболка Шлопака с завязанным горлом, доверху набитая поганками, которых на остро­ве росло в изобилии. А сверху лежало нечто, состоящее из двух сумок, и Данила вначале даже понять не мог, то ли перемётные сумы, что вешают всадники через сед­ло, то ли самый обыкновенный бюстгальтер, только неве­роятных размеров и сшитый из заячьего меха. В каждом его отделении лежало по корзине поганок!

Уже ничему не удивляясь, Борута кое-как одел товари­ща, и поскольку ботинок его не нашёл, то напялил носки и спрятал синеющие от холода ступни в этот самый мехо­вой лифчик: подмораживало, и густо забелел иней. Судя по остаткам пиршества, тут гуляло человек десять, не мень­ше, и скорее всего, женщины, поскольку всюду валялись обёртки от конфет, шоколада и банановые шкурки. Одна­ко судя по количеству бутылок от дорогого армянского ко­ньяка, в вакханалии участвовали здоровущие на алкоголь мужчины. Но самое главное, откуда всё это взялось на Пи­жме, если в магазинах дешёвая водка и старый добрый портвейн? И почему Данила ничего не видел и не слышал?

Утомившись разгадывать загадки, будучи в расхри­станных чувствах и подавленном сознании, Борута оты­скал живые угли в кострище, раздул их и, навалив дров, сам задремал у огня. Сон был чуткий, тревожный, всё чу­дилось, будто магазинная метла сама по себе скачет во­круг костра и отбивает какой-то ведьминский ритм:

— Ий-ах! Ий-ох! Ох-ох-ох!

Но когда взошло солнце и раскалилось, сгоняя иней, Данила в очередной раз пробудился и обнаружил, что метла и в самом деле переместилась и теперь стояла торч­ком против него без всякой поддержки, опираясь лишь на встрёпанный пластиковый веник. Борута не поленился, вскочил и в сердцах сшиб её пинком, отчего метла издала стон — о-ох! — и отлетела к краю поляны. Костёр почти прогорел, но солнце так распалилось, что он наконец-то заснул по-настоящему в надежде, что началось бабье лето.

И проснулся от моросящего дождя и звяканья стек­ла. Шлопак ползал на четвереньках по поляне, подни­мал пустые бутылки и выжимал в себя остатки коньяка и вина. На излеченных алкоголиков Борута насмотрел­ся ещё в зоне, когда работал в свинарнике, куда их при­писывали за невыносимо нудный характер и подлые по­вадки. Но никогда бы не подумал, что этот трезвенник, борец с алкоголизацией населения принадлежит к их чис­лу: на опухшем розовом лице, будто на фотобумаге, про­явилось всё прошлое целителя.

Перебирая порожнюю посуду, тот наконец-то наткнул­ся на Боруту и, проморгавшись, с четверенек перетёк в позу лотоса. Возможно потому, что связанные лифчи­ком ноги не позволяли встать.

— А где все? — тупо спросил Шлопак.

— Кто — все? — у Данилы холодок пробежал по спине.

— Ну, женщины? Доярки?

— Какие женщины? Мы в Доре, на необитаемом острове...

Борута оборвался на полуслове, вдруг осознав, что то­варищ не бредит и какие-то женщины здесь были. Судя по лифчику, великанши! Привыкнув как-то бездумно счи­тать себя внуком лешачихи, Данила только сейчас пред­ставил себе свою бабку, которой никогда не видел. Пред­ставил и ужаснулся. А целитель побрякал бутылками, выдавил в себя тонкую струйку дохлого шампанского.

— Данила, сгоняй в магазин? — тоскливо попросил он. — Эти доярки всё выпили... Возьми вискаря и пива.

— Ты с ума сошёл? — спросил Борута.

Тот огляделся и наконец-то увидел, что находится ни самом краю пляшущего угнетённого леса, а далее — освещённая солнцем и бурлящая газами топь. Высокий берег исчезнувшего Дорийского озера маячит в полуки­лометре как недостижимая и вожделенная земля.

. — Мы где? — спросил Шлопак. — Ты узнаёшь место?

Я-то узнаю. А ты совсем не помнишь, куда нас завёл Драконя?

Целитель ещё раз осмотрелся и помотал головой.

- Не помню, отшибло... Я же на пиру пировал!

— Это бывшая деревня колдунов!

 — Нет, ты надёжный товарищ, — оценил тот и вынул и I кармана горсть мятых долларов. — С тобой можно ра- ботать... Сбегай за вискарём?

Борута знал, что у излеченных алкоголиков никогда не следует идти на поводу и выполнять их волю. Напро- I ив, надо тормозить желания и держать в строгости, что­бы миновать момент расслабления психики. Иначе упа­дут в запой ещё более жестокий, чем прежде.

— Ничего не получишь! — отрезал Данила. — Даже нс мечтай.

— Меня женщины напоили! Нет, точнее, отравили со­лянкой из ядовитых грибов.

— Зачем ел? Хотел знания получить?

— Меня кормила поленица! То есть дива... А женщи­ны мной занюхивали.

— Это видно, ты весь какой-то занюханный.

В Шлопаке вспыхнула похмельная ярость.

— Ты особенно не духарись, Борута! Кто ты такой? Туземец?

Данила аккуратно урезал амбиции.

— Сам подумай, откуда на острове женщины?

— Откуда? — задумался тот. — Да они все местные доярки!

— Молоком поили? Парным? — язвительно спросил I .орута. — Или опять сливками?

— Погоди... Молоко было, но что-то ещё, более креп­кое. Точно не помню... Такая весёлая компания доярок!

— Доярки с армянским коньяком?

Шлопак перебрал бутылки, понюхал горлышки.

— Похоже, да, с хорошими напитками... Но я виска- ря хотел.

— Они, случайно, не на мётлах прилетели?

Целителя от этих слов встряхнуло, будто током уда­рило.

— На мётлах?! Да, вспомнил! Это было похоже на ведь- минский шабаш... У них же был тризный пир по Дра­коне! Они так председателя поминали... И меня чуть не съели!

И тут Шлопак рассказал, что, едва Борута задремал, как в животе заурчало, и он опять почувствовался острый позыв. Отбежать успел недалеко и только присел, спу­стив штаны, как перед ним выросла женщина. Возмож­но от того, что целитель сидел на корточках в угнетённой позе, не украшающей мужчину, а она стояла, показалась невероятно высокой и дородной. И корзина в руке, раз­мером с колесо от трактора!

— Такой импозантный мужчина, а повсюду гадит, — укоризненно сказала она, хотя смотрела с любопыт­ством. — Куда не наступишь, повсюду его кучи!

У Шлопака не то что позыв — дыхание перехватило. Сидит со снятыми штанами, голову уронил и зажмурил­ся, полагая, что всё это ему чудится. А женщина склони­лась, взяла его за подбородок.

— В глаза мне смотреть! — приказала. — И отвечать! Это ты осквернил священный остров?

— Я, — честно признался целитель. — Кикимора слив­ками опоила...

— Жадничать не надо! Теперь там грибы не растут. А сейчас и этот остров вздумал загадить? А ну встань!

Он послушно вскочил, натянул штаны и замер. Это была не вчерашняя кикимора, хозяйка мари — сила нечистая, но похожая на обычную женщину; перед ним стояла богатырша, поленица из русских сказок. Показа­лось, высоченная, необъятная и в одеждах, весьма легко­мысленных для героини эпоса: в коротком белом хала­те на голое тело, да ещё не застёгнутом на все пуговицы, и белой косынке. На ферме Дракони такими доярки хо­дили и работницы маслозавода, причём, ничуть не стес­няясь мужиков, посверкивали интимными частями тела.