Одноглазый Сильвер, страшный разбойник с острова Фельсланда
(Повесть) - Вяли Хейно - Страница 1

Одинокий пришелец. Незнакомец поселяется в заброшенной усадьбе. На Фельсланде появляются Марианна, а также Катрианна. Незнакомец находит на чердаке Прибрежной усадьбы старинный матросский сундук. Три картинки на крышке матросского сундука. Ячмень. Черная повязка находит применение. «Чер-рти и пр-реисподняя! Р-рому!» Незнакомец открывает в себе страшного пирата Одноглазого Сильвера.

Ветреным летним днем на острове Фельсланде появился Незнакомец. Он вдоль и поперек исходил вековые сосновые рощи и бесконечные заросли можжевельника и наконец вышел к высокому юго-западному берегу.

Оглушительно кричали чайки, и белогривые волны с грохотом бросались на уступчатое подножье скалы. Здесь Незнакомец снял шляпу и предоставил соленому ветру трепать свои длинные, с легкой проседью, волосы. В его облике сквозили сдержанная радость и глубокий внутренний покой. Поселений — а их на открытом всем ветрам острове Фельсланде было немного — Незнакомец избегал. Он обошел, правда, каждый дом, но сам старался оставаться незамеченным. Укрывшись под сенью леса, он напряженно вглядывался в каждое жилище, и лицо его, по мере тщательного осмотра, становилось все сумрачней.

Солнце уже клонилось к западу, когда Незнакомец достиг подножья белой башни Фельсландского маяка.

Он сел на серую коралловую скалу и остановил задумчивый взгляд на водном просторе, где из бушующей пучины моря поднимался неприступный скалистый брат Фельсланда — Белокаменный остров.

Два брата были связаны между собой длинной подводной грядой; ее ярко-зеленые и белые вершины островками выступали над поверхностью моря. Во время штиля и отлива по этим островкам без труда можно было перебраться с острова на остров, но в тот день, как уже было сказано, гудел ветер и бушевало море. Так что, как следует промокнув, Незнакомец вернулся на большой остров. Впрочем, попытка перебраться свои плоды все же принесла: обозревая с одного из островов горизонт, Незнакомец обнаружил на северо-востоке широкий залив, а за ним, возле узкой косы, длинную, таинственно синеющую полосу леса. Незнакомец спешно двинулся в путь.

Северо-восточное побережье оказалось диким — более даже, чем юго-западное. Шумящие сосновые рощи оставляли здесь место обширным равнинам, под порывами ветра трепетали вершины кустов в плотных, как стена, можжевеловых зарослях, и, случалось, Незнакомец попадал в буквально непроходимые дебри. Он вспугнул здесь множество зайцев, лисиц и коз, а из камышей поднял гусей и уток. Волны с бессильным шорохом набегали на песок отлогого берега, а за изгибом с ревом разбивались в пену о крутые скалы.

В глубоких сумерках Незнакомец достиг открытой всем ветрам возвышенности. На фоне полыхающего закатом неба в немом одиночестве чернели скелетами неведомых гигантов крыши. Бури в ярости сорвали со стропил камыш, переломали крылья ветряной мельницы, выворотили камни печных труб. Нигде не было видно и следа заботливых человеческих рук.

Кто знает, через сколько времени вновь затеплился огонек в окнах покинутого жилища, поднялся из трубы дым.

А на следующий день с самого раннего утра здесь уже визжала пила и бухал топор. Семейство козочек, привыкшее лакомиться травой, которой зарос двор, долго колебалось в нерешительности, стоя у опрокинутых ворот. А рыжехвостая лисица, недовольно урча, выселилась из картофельного погреба.

Вернулся человек.

Обнаженные стропила вновь укрылись камышом, и в стенках печной трубы появились недостающие кирпичи. На заросшем дворе пролегли новые тропки и разбежались отсюда — к крутому берегу, к зарослям можжевельника, к сосновому лесу. И в один прекрасный день уверенному хозяйскому шагу Незнакомца составили компанию легкие шаги Марианны, а на плечах Незнакомца взвизгивала и болтала ногами Катрианна.

Потому что даже на самом необитаемом острове у человека должна быть своя марианна, а уж коли есть марианна, то пусть для утешения будет и катрианна.

Здесь бы и поставить всей этой истории точку, ежели б Незнакомец, — впрочем, кому он теперь незнакомец, — разомлев как-то после обеда, не укрылся от общества словоохотливой Марианны на чердаке.

Наверное, на свете нет ничего интересней, чем чердаки заброшенных домов. Этот чердак не был исключением: он мог бы недели на две удовлетворить жажду открытий целой дюжины мальчишек. Вот какой здесь был кавардак и сколько было хлама! Груды книг, покрытые соломенной трухой, пылью и паутиной, разбудили в мужчине не совсем еще забытый мальчишечий азарт. С жадным любопытством он кинулся было к книгам, но тут его внимание привлекла плетеная корзина и, едва успев порыться в ней, он уже потянулся за диковинным приспособлением, в котором непосвященный ни за что не угадал бы ловушку для хорьков или лисий капкан…

Вот тут-то Хозяину и попалось на глаза это.

Это был низкий, сколоченный из широких сосновых досок сундук, напоминавший сбоку трапецию. Его крышка, похожая на крышку стола, была выкрашена в черный цвет, под толстым слоем пыли белели следы чарки или иного сосуда. На передней, выкрашенной в зеленый цвет стенке тускло поблескивала медная пластина замка, заднюю стенку украшали тяжелые, кованого железа, петли, а на торцах висели искусно выгнутые ручки. Низ был скреплен широкими резными рейками, которые одновременно служили ножками, подчеркивая массивность сундука. Не требовалось особой фантазии, чтобы понять: это необыкновенный сундук.

Всамделишный, настоящий матросский сундук!

Дрожащими руками хозяин взялся за крышку. Она подалась без труда. Изнутри сундук был выкрашен в белый цвет. Краска давно потрескалась, потускнела и стала серовато-зеленой. Под замком и петлями краснели следы ржавчины. Зато сама крышка мерцала теплым отблеском хорошо оструганного старого дерева, и отблеск этот причудливо высвечивал три наклеенные на крышку сундука картинки. На самой большой из них по бирюзовому теплому морю плыл великолепный трехмачтовый парусник с переполненными ветром парусами.

Время пощадило синеву моря и ослепительную белизну парусов, но сделало почти неразличимым флаг на грот-мачте и начисто стерло с форштевня название корабля. Со второй картинки смотрела молодая женщина с лебединой шеей и печальными глазами. И хоть в мягких очертаниях губ цвела неувядающая юность, прическа женщины, медальон на высокой груди, покрои платья говорили о далеких, давно минувших временах.

Самой причудливой оказалась третья картинка. Она сверкала и переливалась, словно окно в зеленую влажность тропического леса. В этом ослепительном потоке света нежился ядовито-зеленый попугай, настолько натуральный, что Хозяин нерешительно протянул к нему руку. Пальцы коснулись плоской бумаги.

Хозяин смущенно оглянулся и захлопнул крышку.

— Марианна, — сказал он, — я нашел клад!

— Ну и клад, — сказала Марианна, — не вздумай тащить этот хлам вниз.

— Это матросский сундук, — сказал Хозяин. — Настоящий, не какая-то глупая подделка. Понимаешь, Марианна?!

— Понимаю, — сказала Марианна. — Настоящий чердак для него — самое настоящее место. Скажи-ка, чего ради ты роешься в пыли и мусоре?!

Хозяин прожил с Марианной достаточно долго, чтобы больше ничего не говорить. В первый же подходящий момент он вернулся на чердак и снова открыл матросский сундук.

Слева, прямо под крышкой было три отделения: верхнее, самое большое, с поворачивающейся крышкой. И два нижних, вроде выдвижных ящичков, расположенным рядом. В верхнем отделении Хозяин обнаружил пачку писем. Их тоже не пощадило время — пожелтела бумага, чернила выцвели. И все-таки глаз разобрал потускневшие, написанные старинным изящным почерком строки: