Со стыда провалиться - Робертсон Робин - Страница 26

Когда стихли аплодисменты, я залпом осушил бутылку на глазах у изумленного официанта, метнулся к телефонной будке, вытащил из кармана бумажные фигурки членов жюри и раскромсал их на мелкие кусочки топором, тихонько вскрикивая и пуская слюни.

Оплакивая свои жертвы, я широким шагом прошел по Новой Кремлевской библиотеке, оставляя за собой бумажный след предательства и унижения. Честно говоря, в душе я мечтал совершить преступление, эхо которого отзовется в веках, но ничего сверхчудовищного придумать не сумел, поэтому сломя голову ринулся на улицу, дабы поймать такси и, сохраняя инкогнито, убраться прочь из этого ужасного места. Я ненавидел себя, проклинал весь этот омерзительный спектакль и вынужден был признать, что полностью скомпрометировал себя участием в гадком фарсе — и все из-за какого-то умника из отдела по связям с общественностью, возомнившего, будто сие хорошо для рекламы, чтоб собаки драли его мать и мать Центрального комитета. Я сделал то, чего зарекался никогда не делать (и не сделаю впредь). На самом деле мне следовало дерзко выйти на сцену, швырнуть книгой в публику, высморкаться в бороду, расстегнуть ширинку, облить струей коллег-поэтов, тупо хлопающих глазами, и прокричать «Да здравствует революция!», а потом отправиться домой, съесть селедки, запить ее стаканом молока и снова без остатка отдаться во власть жаркой и волнующей радости открытого гражданского неповиновения.

Самой унизительной минутой в моей литературной карьере была та, когда я обнаружила, что торгуюсь за нефтяного магната средних лет на импровизированном невольничьем аукционе, который проводился на одном званом обеде в Далласе. Я торговалась ради «Блумсберийского кружка»[51] и отстаивала честь Англии, но, думаю, это лишь усугубило мой позор. Я редко вспоминаю о том вечере, в моей памяти он остался словно в тумане.

Я даже не помню, в каком году это произошло. Должно быть, после нашей с Майклом свадьбы, потому что виноват по большей части именно он. Выйдя замуж за Майкла, я вышла замуж за «Блумсберийский кружок». Я уже давно наслаждалась нервной и порой мучительной связью с Вирджинией Вульф, которая наверняка презирала бы меня так же сильно, как я ею восхищалась, но я не взяла с собой на борт всех членов ее семьи, друзей и близких. Точно также я не ожидала оказаться в Техасе в рамках кампании по сбору средств на реставрацию Чарльстонской фермы в Сассексе[52].

Я уже заранее переживала. Подобно Генри Торо (или это был Эмерсон?), я с недоверием отношусь ко всем мероприятиям, требующим покупки новой одежды, а эта поездка явно вынуждала обновить мой гардероб. Я посоветовалась с подругой, не пропускавшей ни одной серии мыльной оперы «Даллас», и она сказала, что мне нужно короткое нарядное платье и прическа. У меня никогда не было прически. Я пошла к парикмахеру и попросила, чтобы мне сделали прическу. Увы, он не сумел мне помочь. Мой тип волос не подходит для прически.

В поездке были свои приятные моменты — мы ехали в хорошей компании. Высокий, стройный и неизменно обаятельный герцог Девонширский был одним из наших спутников: он учтиво вставал по каждому поводу и торжественно заявлял, что это самый счастливый и почетный миг в его жизни. Невысокий, сухонький Хью Кассон[53] был так же обходителен и приятен в общении. Мы с Майклом тоже по-своему старались ради такого благородного дела и читали неплохие лекции. В своей лекции «Мистер Беннет и миссис Вульф» я имела дерзость утверждать, что между Арнольдом Беннетом и Вирджинией Вульф было гораздо больше общего, чем принято считать. Кроме того, мы с Линн Редгрейв появились в постановке не слишком развлекательной пьесы «Пресные воды», написанной Вирджинией Вульф для домашнего театра. Однако, несмотря на все наши попытки заручиться поддержкой состоятельных ценителей искусства из Техаса, в чьих домах стены были увешаны работами Моне и Дега, заставить их раскошелиться в пользу Чарльстона нам не удалось. Цены на нефть в то время сильно упали (кажется, до восьми долларов за баррель), а как раз перед нами в Даллас приезжал принц Уэльский, который также агитировал жертвовать средства на какие-то еще благотворительные цели в Британии. Он вытряс из американских богачей все свободные деньги и ничего не оставил для нас.

Теперь успех всей кампании зависел от заключительного гала-вечера и аукциона, который должен был состояться в недавно открытом, по-версальски роскошном отеле, где нам щедро предоставили номера. Роль аукционера досталась актеру Роберту Харди. Мы надели лучшие наряды и спустились в фойе, чтобы встретить богатых гостей. Одна из приглашенных дам носила знакомое имя Эллен Терри. Она была маленькой, пухлой и владела огромными участками земли. Ее шикарное вечернее платье ослепительно блестело, и рядом с ней в скромном костюме из «мокрого» шелка я чувствовала себя довольно неловко. Мы выпили по паре коктейлей и начали прилежно исполнять обязанности хозяев вечера, общаясь с гостями. Продолжалось это довольно долго. Из-за накладки с обслуживанием начало обеда сильно задержалось. Техасцы, и без того раздосадованные падением цен на нефть, откровенно заскучали. К тому времени, как мы нетвердой походкой добрались до стола, все уже изрядно напились, и гости начали буянить.

Перед бедным Робертом Харди стояла задача продать украшенные драгоценностями безделушки, безвозмездно предоставленные для аукциона. Вещицы были пустяковые — каждая стоила не больше нескольких тысяч долларов, и техасцы не удостоили их вниманием. Они ни в какую не хотели торговаться. Харди разливался соловьем, но все напрасно — старое доброе английское обаяние на американцев больше не действовало. Кто именно предложил устроить шуточный «невольничий рынок», сказать не могу, уж точно не кто-то из нас, «блумсберийцев». Загорелый мужчина, обвешанный золотом (точная копия Джона Росса из «Далласа»), предложил себя в качестве лота, однако и это не вызвало у публики энтузиазма. В конце, подталкиваемая соседями по столу, я набралась смелости и открыла торги. Не помню, сколько я за него давала и что было потом. Должно быть, кто-то перебил мою цену — по крайней мере мне не пришлось забирать свой «приз», а если я это и сделала, то вскоре потеряла его, потому что сейчас у меня его определенно нет.

Чем закончился вечер? Как мы добрались до постели? И я, и Майкл проснулись с диким похмельем, достойным самого Счастливчика Джима[54], а меня к тому же преследовал гнетущий стыд за то, что я опозорила «Блумсберийский кружок» и дала Вирджинии Вульф еще больше поводов к презрению. Как пошло, как вульгарно! Меня не оставляет тягостное чувство отвращения и осознание того, что я ушла в какой-то неправильный роман, причем это даже не тот тип романа, который я могла бы написать. Научусь ли я когда-нибудь сидеть дома? Надеюсь, что нет. Уверена, однажды этот опыт мне пригодится.

Вышел мой дебютный роман «Южный край». Я впервые отправился в презентационный тур и, среди прочих городов, приехал в Бостон. По плану мне предстояло интервью на телевидении, и вот я уже сидел в гримерке — припудренный и готовый к выходу, — ожидая, когда меня пригласят в студию. Передача шла в прямом эфире, и, бросив взгляд на экран, я увидел, что в программе принимает участие Норман Мейлер[56].