Зенит Левиафана. Книга I (СИ) - Фролов Алексей - Страница 50

Арброт среагировал быстро, Белен отдал должное дисциплине воинов Гволкхмэя. Тут же подняли всеобщую тревогу, ибо было ясно - корабли с черными матерчатыми парусами идут не на мирные переговоры. Но когда лучники из дружины короля Арброта дали первый залп огненными стрелами по вражеским кораблям, тут же в ответ полетели чужие стрелы, и было их гораздо больше.

Дружина Арброта насчитывала всего сотню воинов, и хотя это были отчаянные и опытные рубаки, не раз бившие англов в пограничье, они явно уступали нападавшим в числе. И это было большой проблемой, потому что Белен отлично помнил, что фоморские воины в бою не уступали притенам ни в ярости, ни в воинском искусстве.

Внезапно на носу ведущего корабля он увидел фигуру и в первое мгновение подумал, что ему привиделось. В нынешней обстановке это было бы закономерно - сумерки вот-вот сменятся непроглядной темнотой, обзор то и дело заволакивают рваные лохмотья дыма (в порту слева что-то загорелось - лучники фоморов тоже били огненными стрелами). Но потом парень присмотрелся внимательнее и понял, что глаза не подвели его.

На носу вражеского корабля стоял тот самый человек, которого он видел в Лимбе по дороге из Перта в Абердин. Невысокий, крепкий, будто бы чуть полноватый, в одежде темных тонов, которые в сумерках сливались в единое черное полотно. И вновь то самое чувство - человек пришел издалека, как и сам Белен.

Корабль подошел ближе и парень увидел его глаза. Они чем-то напоминали глаза Беды или Коннстантина, скорее всего - своей нечеловечностью, но оттенок у них был совсем другим. Это были яркие золотые глаза. И они лучились неприкрытой ненавистью. Ненавистью к нему, Белену.

Парень глубоко вздохнул и удобнее перехватил секиры, глядя на приближающиеся фоморские суда поверх шлемов первого ряда. Справа от него замерли Ансгар и Огмиос, слева стояли Сирона и Беда. Позади на холме, парень знал это, с обнаженным мечом в руке застыл Коннстантин, подле него - Гволкхмэй, Олан и другие. Приенские воины - мужчины и женщины - были готовы к бою. Возможно, своему последнему бою на этой земле.

А потом ведущий корабль могучим носом протаранил бревна пристани. Огромный резной дракон, установленный на его киле, дрогнул от мощного удара, но выдержал, в отсветах разгорающегося пламени он выглядел зловеще, словно одно из чудовищ подземного мира.

Вслед за первым кораблем к пристани подошли остальные, их было много, Белен перестал считать после тридцатого. А потом рослые воины с длинными мечами и круглыми щитами спрыгнули с кораблей и рванулись в бой, рыча толи молитвы, толи проклятья на незнакомом лающем языке. Притены ответили слаженным криком «За предков и короля!» Так началась битва, положившая конец одной истории и ставшая началом другой.

Аудун стоял на холме у берега, кутаясь в плотный шерстяной плащ, на котором то и дело оседали невесомые белесые хлопья, первые в этом году. На самом деле, ему было плевать, когда в этом сезоне впервые пошел снег - сегодня, вчера или месяц назад. Хотя месяц назад его здесь еще не было.

Где это - здесь? То был первый вопрос, который задал себе Аудун, очнувшись посреди широкой скупой на растительность равнины между Тёнсбергом и Осгордстранном. Тогда он был неотличим от пейзажа вокруг - столь же гол, холоден и неприветлив.

Рядом с его продрогшим телом обнаружилась каменная крупа, немногим ранее представлявшая собой рунный камень. Почему Аудун появился здесь и почему сейчас - вопросы, на которые обязательно надлежало найти ответы, но - в свое время. Для человека его навыков мало что могло стать серьезной проблемой, однако ж таковая нашлась, и это было вовсе не полное отсутствие одежды. Проблемой было отсутствие клыка, который он носил на шее, чтобы блокировать свой дар (или все же проклятие - он давно бросил попытки найти ответ на этот вопрос).

Согласитесь, не так то просто раздобыть клык последнего дракона! А вот вернуть свое - гораздо проще. Аудун знал, что появился здесь в одежде и с клыком на шее. Но кто-то воспользовался его беспомощностью, пока он лехал в отключке, и обобрал до нитки. Благо, хоть не убили (Аудун уже не был уверен в своих силах, могло статься, что теперь он перенял от смертных эту глупую привычку - умирать от клинка меж ребрами).

Рунный камень стоял недалеко от тракта, выбравшись на который он встретил небогатых торговцев. Точнее - обычных фермеров, но с приходом осени, когда урожай собран, здесь каждый становился торговцем. Или воином, хотя одно едва ли мешало другому, такой уж это был народ.

Торговцы по доброте душевной выдали ему льняные штаны с рубахой и шерстяной плащ. Большего предложить не могли, но Аудун и на том был искренне признателен этим немногословным людям со светлой обветренной кожей и бесконечной усталостью в глубине выцветших голубых глаз. Именно тогда он назвался этим именем, даже не подумав, насколько хорошо оно ему подходит.

Аудун пошел с торговцами в Тёнсберг, по пути из одолженного лука прикончил двух взрослых лис, споро освежевал тушки. Мясо отдал торговцам в благодарность, шкуры и клыки на входе в город выменял на неброскую кожаную обувь, верхнюю шерстяную рубаху и тонкий пояс, простенький - без накладок и разделительных колец.

В местной корчме сыграл с подпившим хускарлом в хнефатафл и выиграл у него два латунных кольца, железный браслет и кружку меда. Походив по местной торговой площади, быстро прикинул местные дефициты, начал обмен. Браслет на два брактеата, брактеаты на монету, пришедшую с далекого востока, за монету смог получить ящик свежей рыбы, которая ему... ну совсем не была нужна. Зато рыбу ту он сменял торговцам, только что прибывшим из глубины материка, на отменную меховую накидку, сугубо женскую, но не в том дело.

Накидка пришлась кстати одному не в меру романтичному хирдману, который отдал за нее великолепной работы скрамасакс, его Аудун сменял на пару колец и новый пояс, теперь уже - с дюжиной накладок и филигранным охвостьем. В итоге, к середине дня, человек, с утра не имевший даже имени, выглядел уже как зажиточный торговец или удачливый хускарл, прослуживший ярлу ни один год и изрядно повоевавший за его здравие с данами и свеями.

Аудун почти сразу смекнул, где оказался, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что это за люди, гордо именующие себя нордманами. Но что важнее - он узнал, куда делся его клык. Оказалось, что его тело, пребывавшее в крайне бессознательном состоянии, обобрала банда берсерков, что обреталась на острове у берегов Хортена. Остров в народе прозвали Болли, что на языке нордманов означало «злой».

Остров был довольно большой, вара два в длину, окаймленный невысокими отвесными скалами, а ровно посредине стоял одинокий дуб,  огромный, точно Иггдрасиль, но давно иссохший, надо думать - от одиночества.

Берсерки поселились на острове три месяца назад. Поговаривали, что они  сбежали из хирда Эйрика Агнарсона, конунга Вестфольда, и теперь грабили путников, что ходили по тракту на юг и север, чем и жили. Годи Хортена, Осгордстранна и Тёнсберга объявили их вне закона и даже назначили награду за головы воинов, что стали обычными бандитами. Вот только мало нашлось храбрецов, что рискнули бросить вызов целому отряду берсерков, давно забывших о том, что такое честь. По правде сказать, таковых вообще не нашлось.

Обо всем этом Аудуну не пришлось никого расспрашивать, он просто слушал, о чем говорят на улицах Тёнсберга, одновременно меняя один товар на другой. Ближе к вечеру он двинулся к Хортену и теперь стоял на мысе Борре, глядя, как в паре варов к востоку неспокойное гранитное полотно мерно накатывается на черные скалы, острые, словно клыки неистовой Ран. Затем перевел взгляд на пристань Хортена, где стояло два кнорра, один снеккар и с десяток рыбацких лодок.

Толи вздохнув, толи прорычав, он опустил глаза и посмотрел на свои ладони, замотанные в серый лен. Проклятый дар не оставлял его ни на минуту и было бы крайне неуместно заявить о нем во всеуслышание. А ведь рано или поздно это произойдет, поэтому вернуть клык было задачей первостепенной. Тогда можно будет снять эти засраные повязки и взять кружку меда или куриную ногу собственной рукой, не боясь превратить их в то, ради чего на этой земле испокон веков свершаются самые ужасные безумства. Да-да, вовсе не из-за любви, уж Аудун знал это не понаслышке.