Не прощаюсь - Акунин Борис - Страница 15

Эраст Петрович не стал спорить, хоть повидал на своем веку самых разных «юношеских максималистов», в том числе отъявленных преступников.

– Что скажете про смуглого, дерганого?

– Топор. Видели, у него за поясом топорик на коротком топорище? Отсюда и прозвище. С этим нехитрым инструментом он управляется, как хирург со скальпелем. Хоть дверь вскрыть, хоть ногти почистить, хоть череп проломить.

– Налетчик, – кивнул Фандорин. Ремесло второго он угадал верно, да это было и нетрудно.

– Уголовный элемент, – подтвердил Воля. – У нас таких много, я говорил. Это нормально. Бандит стихийно, по зову натуры, отвергает эксплуататорское общество с его законами. Такие, как Топор, были на Руси всегда. Шалили по лесам и дорогам, а при Разине и Пугачеве резали дворян. Анархия – магнит особый. Притягивает самых лучших и самых худших. Точнее так: самых лучших из лучших и самых лучших из худших, – поправился он. – За Топора я, пожалуй, не поручусь. Сколько волка ни корми…

Полный георгиевский кавалер Николай Федорчук

– Третий? Неподвижный?

– Он только с виду неподвижный, Жохов. Когда надо, он быстрый. Герой войны, полный георгиевский бант. Пластун-разведчик. Ползал через линию фронта, приволакивал «языков». В одиночку. Он вообще-то молчалив, но однажды со мной разговорился. Рассказал, что в тылу у немцев сначала, бывало, одного-двоих зарежет «для сугрева» и только потом берет живого. Этот из людей, в которых война разбудила зверя. Про него ничего сказать не могу. Субъект интересный, но совершенно непредсказуемый.

Они наконец добрались до приемной, где Рысь раскладывала по полкам в маленькой комнатке-кладовке какие-то папки.

– Поздравляю с переизбранием! – высунулась она.

– Было бы с чем, – проворчал Воля. – Сейчас ко мне трое придут. Пустишь.

– Знаю, слышала. Спартак, Топор и этот кошмарный Жохов. Не могу его видеть, бррр. От него трупом пахнет.

– Что ты врешь. Каким трупом? – удивился Воля, должно быть, не читавший Чехова. – У меня нюх хороший. Я бы уловил. В общем, ко мне их.

Не прошло минуты, в дверь постучали. Один за другим вошли подозреваемые: первым уголовный «хирург», вторым «безмотивник», последним, неторопливо, герой войны.

– Здорово, братья, – сказал Воля.

В одинаковых плащах и шляпах, с заросшими черным волосом лицами они действительно были похожи на младшего, среднего и старшего братьев.

– Чего вызвал, начальник? – спросил нетерпеливый Топор. – Дело какое? Я со вчерашнего не спал. Собирался в матрасную, подрыхнуть.

Воля молча смотрел на него своими мерцающими глазами, будто просвечивал насквозь. Потом так же неспешно оглядел остальных. Спартак не обратил на это никакого внимания, он пялился в пространство, пошмыгивая носом. Жохов выдержал пронизывающий взгляд с абсолютной невозмутимостью. Но Топору осмотр не понравился. Он задергал углом рта, в голосе зазвучала истерическая нотка:

– Ты чего глазами впился, будто дырку сверлишь? Говори чего надо!

Артельщик тихо спросил:

– Кто-нибудь из вас сегодня реквизицию делал?

– Я – нет, – быстро ответил Топор. – А чё такое?

– А? – не сразу услышал молодой. – Нет… Я по своим делам ходил.

Жохов отрицательно качнул головой.

Воля стал совсем мрачен. Должно быть, все же надеялся, что медальон сдадут.

– …Чтоб больше никаких реквизиций. Начинается горячее время. Будет сшибка с большевиками.

Жохов кивнул.

Топор сказал:

– Пустим краснюкам краснянку, давно пора.

– А? – переспросил Спартак.

– С завтрашнего дня перевожу всю артель на боевое положение. А вас троих прошу заступить на боевое дежурство прямо сейчас. Вы, братья, мне нужны. Топор, поручаю тебе проверку караулов. Чтоб глядели в оба. А то разболтались, ворон считают. Пулеметные гнезда во дворе пустые. Часовой, вместо того чтоб казну охранять, бабу на стене рисует.

– Понял, – кивнул бывший налетчик. – Будут стоять, как на шухере.

– Спартак, ты давай на телеграфный пункт. Не забыл, чему учился? Мы в штабе, на совещании командиров, договорились телефонной связью для секретных разговоров больше не пользоваться. Коммутатор занят большевиками, подслушивают.

– Я не могу, – насупился Спартак. – Сегодня никак. Дело у меня.

– Какое еще дело?

Покраснел.

– Личное…

– Личные дела после победы революции! – вскипел Воля. – Марш на телеграфный пункт! Девятое правило помнишь?

Тот с несчастным видом кивнул.

– Теперь ты, Жохов. Рысь выменяла два новых «максима». Проверь состояние. Если что не так – исправь. Тебе одному доверяю, ты на все руки мастер.

Молчун наклонил голову и впервые разомкнул уста. Сипло спросил:

– Всё, что ли? Тогда я пошел.

За ним последовали остальные.

– Который, по-твоему? – спросил Воля.

– Любой. В том числе и мальчишка. Для себя он золотую безделушку не взял бы, но ведь он влюблен. Я этот отсутствующий взгляд хорошо знаю. Может быть, у него есть какая-то Клеопатра, которая требует дорогих подарков.

Артельщик вздохнул.

– Да. Я всё время забываю про этот фактор. Ладно. Дальше мы сделаем вот что…

Дверь распахнулась. В кабинет ворвался Джики.

– На чэрдаке сосэднего дома латишы ставят пулэмёт! – возбужденно объявил он. – Что дэлат, Арон? – И сам ответил: – Пэрэстрэлят к эдрёне матэри! Пуст знают, как с нами шутки шутыт!

– Спокойно, Джики, спокойно. – Воля взял грузина за плечи. – Остынь. Стрелять в большевиков рано. Возьми ребят, поднимитесь на чердак. Латышей вежливо выпроводить. Пулемет реквизировать. Пусть передадут от Арона Воли привет товарищу Дзержинскому и благодарность за помощь оружием. Понял? Веж-ли-во.

Кавказец ухмыльнулся.

– Почэму не понял? Вэжливо. Пулэмёт на мэсте оставлю. Толко с нашим расчётом.

– Вот это правильно. Иди.

Они снова остались вдвоем.

– Вы начали говорить о том, что собираетесь сделать дальше, – напомнил Эраст Петрович.

– Не я, а мы… – Воля стоял спиной к двери, сосредоточенно потирая переносицу. – Может быть, эта поганая история даже к лучшему. Со дня на день будет решающее столкновение черной правды с красной. Суд над вором встряхнет братьев. И прогнать подлеца будет мало. Потребую высшей меры. Надо подтянуть революционную дисциплину перед большими событиями.

– Как же вы определите, который из них вор? – спросил Фандорин, не особенно веря в дедуктивные способности анархического вождя.

– Очень просто. Мы сейчас сходим к твоему графу и попросим его описать внешность грабителя поподробнее. Только и всего. Ты ведь адрес знаешь?

– Да. Это в десяти минутах. Петроверигский переулок. Бывший дом Чернышевых. Они живут в дворницкой.

Оказывается, Воля не так уж прост. Дал подозреваемым такие поручения, чтоб никуда не отлучались, – фактически поместил под домашний арест. И скоро, не позднее, чем через полчаса, виновный будет изобличен.

– Пойдем, – сказал Воля, надевая шляпу.

– Кто пойдет, а кто поедет, – вздохнул Эраст Петрович.

Каталку, защищенную черным бантом, никто не тронул. Уставший от ходьбы Фандорин с облегчением опустился в кресло, взялся за рычаг.

Поехали.

– Послушайте, – искоса посмотрел Эраст Петрович на спутника. – Вы же человек умный, немолодой, много повидавший. Неужели вы во всё это верите?

– Во что «в это»?

– В вашу черную правду. Что люди, какие они есть, способны «самоорганизоваться»? Что наша огромная неграмотная страна, где каждый живет по принципу «своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю», превратится в братство анархических коммун?

– «Своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю» – это правильные, врожденные инстинкты, – спокойно ответил Воля. – В этом вся суть анархизма-индивидуализма. Всякого рода «государственники», включая большевиков, ненавидят человеческую природу, насилуют ее. Заставляют людей жить ради каких-то выдуманных идеалов, будь то Третий Рим, «вера-царь-отечество» или диктатура пролетариата. А человеку всё это ни к чему. Он хочет жить собою и близкими, помогать тем, кого знает и любит, работать на себя, а не на дядю. Это и называется свободой. И это никакая не утопия. У нас страна на девять десятых состоит из крестьян, а они все природные анархисты. Им не нужна никакая власть. Они сами умеют наводить у себя в общине порядок, защищаться от чужих. Чтобы менять зерно и мясо на промышленные изделия, государственная машина ни к чему. Рабочий с крестьянином отлично между собой сторгуются. Я в шестнадцатом году сидел в камере с одним украинцем. Совсем простой парень. Нестор Махно его звали. Мы с ним много про это говорили. А сейчас он пишет мне с Украины. Они там у себя в уезде создали крестьянскую коммуну и живут по анархистской правде. Отлично получается – безо всякой полиции, без чиновников, без денег. Вот как родится новый мир. Если, конечно, мы тут в Москве не оплошаем. Большевики – противник сильный…