Время взаймы (СИ) - Левин Александр Анатольевич - Страница 36

- Да.

Уго делает ртом жест, который здесь призван вызывать доверие.

- Со мной все хорошо, сын. Просто задумался.

- О чем?

Детеныш взволнован, но внимателен и собран. Уго удивляется этому, но память тут же подсказывает ему, почему так происходит.

- Об истории, - вдруг честно ответил Уго, все еще не до конца понимая, что происходит.

- Какой истории?

- Всей... нашей. Земли. Людей.

- Почему вдруг?

Они сидят за столом на маленькой кухне. В доме больше никого нет. За окном идет сильный дождь; через небольшое количество времени должна вернуться самка.

- Не знаю.

- И что ты о ней думаешь?

- Ничего особенного. Смешные акценты.

- С тобой точно все хорошо?

Мальчик встал, прошел к чайнику, что стоял на подоконнике, налил себе кипятка в чашку, сунул в кипяток использованный чайный пакетик.

- Да, конечно.

Уго рассеяно оглянулся, он все ждал, когда какая-нибудь еще сила схватит его и вырвет из этого тела, но ничего не менялось. Над головой на стене негромко тикали круглые часы.

- Не переживай, солдат, все в порядке.

Хорошее утро, только-только светает, небо почти голубое. Прохладный легкий ветер, свежо. Ночью был дождь, день обещает быть солнечным. Середина лета. Я только проснулся, еще не ходил в ванную, стою и тру руками глаза, смотрю на папу. Тот сидит на балконе и курит. Дверь балкона закрыта, мама всегда велит плотно ее закрывать, если папа идет курить, потому что потом «эту дрянь ничем не отмоешь». Кажется, папа спокоен, не берусь сказать наверняка, но вроде бы это именно папа, а не кто-то другой, тот, что иногда смотрит на меня его глазами. Не знаю, как именно это объяснить. Мама спит, дверь в их спальню приоткрыта и, проходя мимо, я слышал, как она что-то неразборчиво говорит во сне. Папа говорит, что под утро она всегда разговаривает. А иногда, когда сильно устает и перенервничает, встает по ночам и куда-то собирается.

Нужно идти в ванную, но я боюсь сдвинуться с места. Один шаг, и эта странная, волшебная тишина рухнет, и вернется безумие. Я этого не хочу. Папа докурил, зачем-то посмотрел вниз, обернулся, будто бы ища пепельницу (мама всегда моет ее и убирает с балкона, чтобы та не воняла) и тут заметил меня. Улыбается. Стоит на фоне яркого зеленого ковра крон. Машет рукой, делает шаг вперед и влево и открывает дверь.

- Доброе утро, солдат!

- Привет, па!

- А ты чего проснулся в такую рань? - папа входит в комнату, сначала, вижу, решает сесть на диван и включить телевизор (я только ради него все еще смотрю эту плоскую фигню), но потом решает обнять. - Иди ко мне!

Мы обнимаемся, я чувствую запаха пота, одеколона, сигарет. Несколько дней назад, вспоминаю, я думал о его смерти: что будет, если папа все-таки умрет, если это дерьмо съест его? Как я буду жить? И вот теперь крепче прижимаю его к себе.

- Что такое?

- Ничего, папа. Все хорошо.

Мы идем на кухню пить чай. Папа рассказывает про свой сон.

- Представляешь, мне снилось, что твоя мама меня не послушала и подключилась к этой штуке. И в какой-то момент что-то пошло не так. Это было страшно.

Папа наливает мне чай, ставит чашку рядом со мной на стол, а рядом кладет шоколадную вафлю, смотрит в глаза.

- Этого нельзя допустить, - он предельно серьезен. - Там, во сне, я это прекрасно понимаю, но ничего, совсем ничего не могу сделать. Глаза твоей мамы становятся белыми, будто их заволакивает туманом, я трясу ее за плечи, зову по имени, но ничего не происходит, нас будто отрезает друг от друга. Но знаешь, что самое страшное?

- Что, пап?

- Я могу вспомнить, есть ли в этом сне ты.

***

К обеду стало скучно. Я предложил маме с папой пойти прогуляться. Пусть погода и начинала портиться (прогноз нагло врал, достаточно было просто взглянуть в окно), но и под дождем побегать тоже неплохая идея. Так мне казалось. В школу идти было не нужно. Вообще никому никуда не нужно, хоть и среда. Мама взяла отпуск по уходу за папой, а у меня каникулы.

- Давайте погуляем? Только до парка Ганди, туда и назад, подышим свежим воздухом, а?

Мама строго посмотрела на меня из-за папиного плеча, так строго и так стараясь, чтобы папа этого не увидел, что мне стало обидно.

- Пап, - говорю, трогаю его за плечо. - Пойдем гулять?

- Нет, - отрезает мама. - У нас много дел, а там вот-вот дождь пойдет. Нельзя, это опасно.

Мама начинает нервничать, меня это раздражает.

- Скоро лекарства принимать, дома бардак, работы куча. А твоему отцу, вообще, нужно сесть и закончить свой сценарий. Максим, ты собираешься сесть за работу? Люди ведь ждут!

Выглядит эта бравада нелепо и страшно.

- Мы пройдемся с Андреем, полчаса туда и сюда, будем до дождя и как раз к обеду.

- Я не хочу, чтобы...

- Все будет нормально, Настя. - Пауза, внимательно разглядывают друг друга, будто устав говорить намеками или недоговаривать. - Я тебе обещаю. Ничего не случится. Нельзя, чтобы мальчик сидел в четырех стенах двадцать четыре часа в сутки. А, солдат, верно я говорю?

- Верно!

Мы одеваемся и выходим. И следующие минут сорок останутся у меня в памяти, как одни из самых светлых воспоминаний. Дождь все-таки пошел, но грибной, быстро кончился, оставив в воздухе какой-то странный запах. Мы набегались, поели ваты и покатались на велосипедах.

- Тебе не кажется, что пахнет серой?

- Серой?

- Да, что-то такое. Причем так сильно...

Мы идем домой, голова у меня уже почти высохла и вот: мама была не права. Папа не какое-то животное с бешенством, которое нужно изолировать от людей. С ним все хорошо, да, иногда бывает... всякое, но ведь любую болезнь можно вылечить. Так они говорят. Нет такой болезни, лечения которой не существовало бы сегодня. Поэтому надежда есть всегда. Как парк, например. Старый парк Ганди (не помню, почему он так называется).  Такой, как бы это сказать, островок прошлого, зелень, аренда велосипедов, клоуны, аттракционы. Не знаю, как были связаны эти мысли, но сравнение показалось очень точным и емким. Я как раз хотел поделиться этим с папой, повернулся и увидел, что он уже далеко впереди, бежит, размахивая руками и громко кричит.

На секунду меня парализует страх, я просто стою и смотрю, как папа бежит, орет и дергается, как мартышка. Но потом я срываюсь следом.

- Папа!

Он бежит в сторону станции метро.

- Папа!

***

Сквозь полудрему я услышал, как тихонько скрипнула дверь и в комнату кто-то вошел. На несколько секунд или минут я опять провалился в сон, - не знаю, что снилось, что-то злое и яркое, - а потом моей руки коснулась чья-то еще.

- Андрей.

Я открыл глаза и вскочил, испугавшись.

- Андрюша.

Это мама, это всего лишь мама... Моя мама... Сердце колотилось в висках. Мама сидела на краю кровати и смотрела на меня, ее лицо в темноте казалось мордой скелета - два черных провала на костлявом белом лице.

- Мам, сколько время?

- Пять утра.

Смотрю в окно - сизая темнота. Звуков нет никаких, будто все разом взяли, и вымерли, не оставив после себя и следа.

- А какой сегодня день?

- Среда.

У меня в горле встал ком.

- Что случилось, мам?

Мама некоторое время молчала, как бы собираясь с силами, а потом выпалила, быстро, не давая мне вставить и слово.

- Андрей, я знаю, что ты скажешь и знаю, что ты прав, мы можем помочь папе и должны постараться помочь, мы не можем его предать, ты ведь так говорил, называл это предательством? Не можем и не должны, но у меня нет больше сил, сынок. Я больше не могу так жить. Я сойду с ума. Сын, прости меня, но я хочу, чтобы ты меня понял, я люблю твоего отца, хочу ему помочь, и именно прошу тебя согласиться со мной. Ему нужно на лечение в церебральный комитет.

Я молчал. Мама тоже. Мы довольно долго так сидели и смотрели друг на друга; я хотел, наверное, заорать ей в лицо, что никогда не бывать этому, нет, нет и еще раз нет - я не предам отца. Я хотел бы подраться с ней, расплакаться, разбудить папу и все ему рассказать. Я хотел ненавидеть маму в этот момент, но ничего не получалось.