Раненые (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 31

Ох, раз уж я так думаю, значит, я глупа. Его рука останавливается пугающе мучительно и близко к моей заднице. Край его ладони обжигает ее нижнюю левую часть, и да поможет мне Аллах, я хочу, чтобы Хантер переместил ладонь выше. Я хочу, чтобы он коснулся меня в интимном, сексуальном смысле. Да. Я должна признаться в этом хотя бы себе.

А еще должна признаться, что я многим, многим напугана. Я не должна позволять ему Я не должна позволять себе. Но я собираюсь это сделать, верно?

Нет смысла притворяться, так?

Нет, действительно нет.

Я жмурюсь крепче, тысячу раз проклиная себя за глупость. Потом открываю глаза и поднимаю взгляд на него. У Хантера такой мужественный, такой сильный профиль. Густые, черные, как самая глубокая тень, волосы уже становятся немного длинными, завиваясь у шеи, и прядями ниспадая на лоб. Он не смотрит на меня; его глаза плотно закрыты, как и мои раньше. Думаю, он тоже борется за контроль.

Мы оба боремся с этим, боремся с собой. Он, наконец, опуская взгляд, смотрит на меня, и я понимаю, что проиграла битву сопротивления этому Американскому бойцу. Его глаза светятся в лунном свете, голубой превращается в серебряный; его кожа похожа на мрамор.

Я не молилась годами. Взывала к Аллаху, скорее, богохульно, лишь в моменты страха и боли. Но я не разговаривала с Аллахом как с Сущностью, как с Богом, который мог услышать и помочь, с тех пор как была девочкой. Я ведь знала.

О, всемилостивый и всепрощающий, услышь меня. Защити меня от себя самой. Защити Хантера от глупости того, к чему я близка. Ты видишь, я слаба, Аллах. Ты видишь, и если тебе не все равно, явись. 

Молясь в этот момент, я чувствую себя глупым ребенком. Не могу остановиться, потому что это решение я чувствую телом, чувствую сердцем. Разум и логика говорят мне, что я слишком глупа, слишком слаба, чтобы лежать в руках этого мужчины, чтобы позволять ему касаться меня настолько интимно. Тем более учитывая то намеренье, что циркулирует по моей крови.

Все это время взгляд Хантера прикован к моему; он наблюдает за мной. Я знаю: если дам ему понять, что не желаю его рук на моем теле, он будет уважать это желание. Я почти прошу его перестать касаться меня, просто чтобы проверить свою догадку, но, в конце концов, мне это не нужно. Я и так знаю.

Не дышу, мои легкие протестуют. Решение броситься в бездну желания течет по моим венам, словно полноводие по долинам, и я со свистом делаю прерывистый вдох, обжигая и без того горящие легкие прохладным воздухом.

Скольжу рукой между нашими телами и касаюсь его колючей щеки. Руки Хантера скользят по моим ногам вниз - неправильное направление, а потом возвращаются, и мое дыхание панически учащается, я задыхаюсь. Он снова останавливается на внешней стороне моего бедра и ждет моих возражений. Я слегка опускаю подбородок - молчаливый жест разрешения. Или просто вызов прикоснуться ко мне.

Нет, это не он. Это вызов мне. «Позволь ему коснуться себя», — говорит этот жест. Хантер так и делает. Сердце колотится, как безумное, когда его рука оставляет горячий след на моих ягодицах, сжимая и лаская. Я могла бы заплакать от давления желания, которое вызывают его прикосновения.

— Рания, я... — начинает он.

Касаюсь пальцами его губ, призывая к молчанию. Не хочу слов ни на каком языке. Только на языке прикосновений. Хантер бы спорил, он бы обсудил, убедил бы меня, почему «да», и себя - почему «нет».

Меня это больше не заботит. Я знаю, чего он хочет, и знаю, чего хочу я. Скольжу пальцами по его груди к пуговице армейских штанов; я боюсь этого момента. Я боюсь многого. И не то, чтобы я не делала это тысячи, тысячи раз, с тех пор как впервые позволила Малику воспользоваться мной за еду. Но... это другое. Я хочу, чтобы Хантеру было удобно, я желаю его прикосновений, и только так я могу быть уверенной, что он меня не оттолкнет. Я должна дать ему то, что он хочет.

Я обретаю решимость и чувствую, как в животе формируется что-то твердое. Это жестокость моего долга. Да, сейчас все по-другому, я скорее хочу, чем должна, но...

Хватит. 

Я двигаюсь, чтобы расстегнуть первую пуговицу, но Хантер перехватывает мои пальцы. Его взгляд испытывает меня, смотрит прямо внутрь. Он сплетает наши пальцы и убирает их от своей интимной зоны, тянет вверх и снова кладет мою ладонь себе на щеку.

Не понимаю. Я думала, что он хочет именно этого. Прикосновений. Освобождения.

Я сказала, что не хочу слов, но чувствую, как мой рот открывается, чтобы спросить его, чего он хочет. Хочу закричать, но не могу. Это удовольствие - боль. Его губы на моих, горячие, влажные и изголодавшие; он пожирает меня так, словно действительно голодал. Его ладонь ложится на мой зад и поглаживает его. Я не могу сдержать рвущийся из горла стон. Звук отчаянья.

Как он узнал, чего я хочу? Он может читать мои мысли? Страх ушел, вытесненный теплом от его поцелуя. Я знаю лишь, что его жесткое тело надо мной, его губы ищут мои, рука скользит по моей коже, разжигая такое желание, что скоро это пламя уничтожит меня.

Хантер отстраняется, чтобы посмотреть на меня, но я хочу не этого. Больше поцелуев. Больше. Он нужен мне. Да поможет мне Аллах, он мне нужен. Я не знаю, что делать, не знаю, что происходит. Знаю лишь, что его губы на моих несут мне больше счастья, чем я когда-либо знала, и не хочу, чтобы оно кончалось.

Двигаюсь, чтобы поцеловать его, но он отстраняется, дразнит. Что это за новая игра? Она мне не нравится. Я хочу его губы. Он смеется надо мной, позабавленный чем-то, чего я не могу понять. Потом он снова меня целует, чтобы успокоить вспыхивающие в моей голове вопросы; должно быть, он их увидел.

Я тону в его поцелуях. Больше всего это похоже на падение: я падаю, окруженная им. Окутанная им. Я снова стону и чувствую, как отвечает его тело. Он хочет меня. Я знаю, как чувствуется желание мужчины. И он не делает ничего, чтобы его облегчить. Лишь касается меня, скользит вверх по моей спине и вниз - по ногам, ласкает мой зад так нежно. Его прикосновения успокаивают мою тревогу, хоронят панику под пожаром вожделения и чего-то еще, чего-то более мягкого и мощного, чем просто желание.

Мы снова отстраняемся, и его глаза, о, Аллах, в них так много чувств. Я не могу назвать их все. Я не настолько смелая. Это бы разбило мне сердце еще больше. Он играет со мной в игру. Получит то, что хочет, и все кончится. Он мужчина, а все мужчины одинаковые. Все придет к сексу.

Может, он мне за это не заплатит, а будет ждать, что все достанется ему бесплатно. Что делает меня еще большей дурой, да? Я не могу сопротивляться магнетизму между нами, магии, которой он контролирует мое желание, мои действия.

Его поцелуй - это встреча наших губ, в ней вложено все, что я видела в его глазах. И... это слишком. В моем сердце вспыхивает солнце, огнем освещая мое тело, сжигая высокие стены, возведенные для защиты.

Теперь я плачу по своему сердцу. Его скоро разобьют. Я лгу себе. Я ведь знаю. Я плачу, потому что никогда за всю свою жизнь не чувствовала такой уязвимой нежности по отношению к себе, а Хантер вложил ее в один поцелуй! Сначала он голоден до меня, он желает меня, как мужчина желает женщину, а потом он целует меня так, будто... будто чувствует...

Нет. Я не могу позволить такой ошибочной глупости поселиться в своем сердце.

Но я плачу, потому что знаю, что он чувствует, даже если и не могу набраться смелости назвать это.

— Что же ты со мной делаешь, Хантер? — Мой шепот предназначался лишь мне, но он его слышит и понимает.

Хантер пристально смотрит на меня, и я вижу решимость в его глазах. Да. Это произойдет.

Но его слова останавливают меня.

— Доверяешь мне? — у него ужасный акцент, произношение коверкает простые слоги, но я понимаю, что он имеет в виду.

Доверяю ли? А следует?

Я не знаю, что он собирается делать. В этом мужчине все неожиданно. Я киваю, выражая согласие, но абсолютно ни в чем не уверена.

Во мне снова вспыхивает страх, и Хантер не целует меня, чтобы унять этот огонь. Он давит мне на плечи, чтобы я легла на спину. Его глаза не выражают ничего, кроме сомнения, нежности и спокойного желания. Сердце бьется быстро, когда он ложится на бок, опираясь на одну руку. Не знаю, как он может так лежать на локте, но он может. Я вижу напряжение в уголках его губ, но, кажется, ему так легко оттолкнуть боль и сосредоточиться на мне.