Мировой кризис - Спенсер-Черчилль Уинстон - Страница 36

• Предыдущая
• 36/121
• Следующая

Ллойд-Джордж и британская мирная делегация переправились через Ла-Манш 10 ноября. Их сопровождали морские и военные власти. Им предшествовал обширный штат экспертов-чиновников, заполнивших до отказа один из самых больших парижских отелей. Компетентность сотрудников этого штата, их огромная осведомленность в области истории, права и экономики, а равно и методы, которыми вели свои дела британские чиновники, заслужили уважение как у союзников, так и у неприятелей. «В изящных белых книжках английских экспертов, – пишет один немецкий автор, – по вопросам о бельгийском нейтралитете, рейнской и дунайской проблеме, о будущем маленького Люксембурга и еще на бесчисленное множество других тем можно было найти все, и число этих книжек было легион. Из всех руководств, помогавших разбираться в лабиринте запутанных и перестраиваемых отношений человечества, английская коллекция была самой полной и, как признавали все, более систематической и упорядоченной, чем американская или французская. Даже члены американской и французской делегации часто справлялись в маленьких белых книжечках, когда они старались разобраться в неясных вопросах, по которым они должны были высказываться или делать прогнозы».

Деловая работа всего этого огромного аппарата направлялась сравнительно небольшой организацией – секретариатом военного кабинета, значительно усовершенствованным за предыдущие 4 года благодаря организационным способностям и неутомимой деятельности Мориса Хэнки. Этот морской офицер, будучи еще молодым капитаном, в 1912 г. стал секретарем комитета имперской зашиты. На его ответственности лежало составление Военной книги, на основании которой в 1914 г. вся британская жизнь была переведена с мирного на военное положение. Он вел и приводил в порядок записи о всех главнейших делах, докладывавшихся сначала военной комиссии кабинета, а затем и самому военному кабинету как во время войны, так и во время перемирия. Он знал все; он мог заняться любым вопросом; он был знаком со всеми; он ничего не говорил; он пользовался общим доверием; наконец, по желанию всех он стал единственным секретарем, записывавшим в течение решающих шести недель переговоры, которые велись между президентом Вильсоном, Клемансо и Ллойд-Джорджем и в результате которых были окончательно выработаны условия мира.

В помощь британским уполномоченным была командирована британская имперская делегация, состоявшая из премьер-министров самоуправляющихся доминионов, представителей Индии и 4-х или 5-ти министров, стоявших во главе важнейших ведомств. К числу этих последних в это время принадлежал и я. Организация эта носила чисто совещательный характер. Она собиралась в Париже лишь тогда, когда этого требовал премьер-министр, и члены ее были обычно заняты другой деятельностью. В противоположность президенту Вильсону, изолировавшему себя от сената, Ллойд-Джордж в решительные моменты старался опереться на мнения и согласие руководящих государственных деятелей всей британской империи. Это был его сенат, и на темном и спутанном парижском горизонте его звезда была окружена многочисленными и блестящими спутниками. Рядом с ним находился Артур Бальфур, с его исключительной опытностью и холодной невозмутимой мудростью, а также и Луи Бота (о котором не следует забывать здесь). Когда поднимались вопросы, связанные с рабочим движением, от лица рабочих мог говорить старый тред-юнионист Барнс. Если ему требовались люди, придерживающиеся либеральной точки зрения на международные дела, он мог выдвинуть генерала Сметса и лорда Роберта Сесиля, которые могли противостоять Вильсону в его собственной области: к его изумлению и радости, они говорили с ним на его собственном, ему одному понятном языке. Если в тот или другой момент нужно было выдвинуть на сцену могучие инстинкты молодых и энергичных новых государств, под рукой были Юз из Австралии и Массей из Новой Зеландии, а неподалеку и сэр Роберт Борлен из Канады. Когда надо было осветить ярким блеском проблему Востока или Среднего Востока, выступала вперед панорама магараджей и эмиров с их тысячелетней родословной. Лично совершенно свободный от извращенного исторического сознания, вырождающегося в эгоизм, премьер-министр поручал важные функции своим коллегам и людям, которых он желал убедить или расположением которых стремился заручиться; в то же время его скромность, присущая ему несмотря на все его успехи, помогала ему сохранить в неприкосновенности все свое влияние. Поэтому он был хорошо подготовлен для предстоящего испытания и располагал прекрасным аппаратом.

Но с другой стороны, когда он прибыл на конференцию, он все еще находился под влиянием вульгарной болтовни только что закончившихся всеобщих выборов. В Англии к фалдам его делового сюртука были невидным образом прицеплены плакаты: «повесить кайзера», «обыскать их карманы», «заставить их платить», и это, конечно, немало уменьшало достоинство его выступлений.

Актеры прибыли, сцена была приготовлена, и аудитория нетерпеливо требовала поднятия занавеса. Но еще не был окончательно готов текст пьесы, и еще не условились об ее постановке. Мы уже видели, что президент Вильсон отверг первоначальный французский план от 29 ноября 1918 г., предлагавший предварительное решение всех существующих вопросов четырьмя или пятью главными участниками войны, и что он пожелал созвать общее собрание победителей, на котором он должен был председательствовать и изложить свои планы наилучшего управления миром. Его молчаливого отказа от французских предложений было достаточно для того, чтобы отложить на неопределенное время все предварительные переговоры между союзными державами. Но теперь все участники войны встретились лицом к лицу и должны были тотчас же принять практические решения. Президент немедленно вступил в контакт с теми, кто нисколько не уступал ему в силе и опытности и кто охранял жизненные интересы могущественных наций, которые поставили на карту все свое существование и выиграли. Пылкие, хотя и туманные идеи, которые он намеревался преподнести странам Старого света, дабы побудить их к более благородному образу действий и – в случае необходимости даже через головы избранных ими национальных вождей – обратиться за поддержкой к общественному мнению этих стран, – должны были теперь уступить место переговорам с Клемансо и Ллойд-Джорджем, в которых церемонная вежливость и стальная выдержка сменялись не раз.

С 12 января начались совещания пяти главных держав, каждая из которых была представлена двумя лицами. Вначале эти совещания имели целью только установление процедуры и порядка открытия пленарной конференции, но по мере того как они продолжались день за днем, организация эта приобрела внушительный характер и стала называться «Советом десяти».

Совет десяти занялся сначала обсуждением состава мирной конференции и вопросом о контролировании этого последнего. Вильсон считал необходимым, чтобы собирались вместе все 27 государств на более или менее одинаковых условиях. Клемансо возражал:

Его поддержал Ллойд-Джордж; представители Италии и Японии очевидно были также на его стороне. По мнению Лансинга, Вильсон должен был проявить настойчивость. Очевидно, Лансинг рассчитывал, что президент образует блок мелких государств, которые большинством голосов будут проваливать решения великих держав. Врожденный здравый смысл Вильсона спас его от этого безумного плана. В качестве компромиссного решения Вильсон предложил, чтобы одновременно с пленарными конференциями всех наций велись неофициальные переговоры между великими державами. В сущности это вовсе не было компромиссом, а простым признанием существующего факта. Совет десяти должен был заниматься разговорами, а не выносить решения, но во всяком случае разговоры эти должны были продолжаться. Предложение президента было охотно принято. Следующей проблемой было отношение к прессе. В Париже собралось не менее пятисот специальных корреспондентов, наиболее способных и компетентных писателей каждой страны, представлявших самые влиятельные газеты с огромным числом подписчиков. Все эти люди желали собирать исторически важные факты и хотели получать их первыми. Каждый день по кабелям и беспроволочному телеграфу приходилось посылать во все редакционные кабинеты земного шара огромное количество депеш, описывающих приготовления к заключению великого мира. Кроме французской прессы, которая подверглась тщательному контролю, все газеты были освобождены от стеснительной цензуры военного времени. Пятьсот корреспондентов, проявлявших по отношению друг к другу истинно товарищеские чувства и в то же время неумолимое соперничество, хором превозносили первый из четырнадцати пунктов, который, казалось, был специально написан для них – «публичные договоры о мире, публично заключаемые». Вильсона серьезно смутило это применение его доктрин. Он поспешил заявить, что он вовсе не считал необходимым, чтобы все щекотливые вопросы на всех стадиях их обсуждения дискутировались мировой прессой. Надо было проводить какую-то разграничительную линию. Но его доводы не оказывали никакого влияния. Народ Соединенных Штатов должен получать новые сведения изо дня в день, а англичане и французы вряд ли согласились бы получать свою духовную пищу исключительно через американские источники. По словам Станнарда Бекера, вопрос ставился так: «Что делать демократии с дипломатией?» На одной стороне стояла молодая американская демократия в сто миллионов человек. На другой – украдкой собралась упрямая и даже злобная дипломатия старой Европы. На одной стороне – молодые, здоровые, искренние, горячо настроенные миллионы, уверенно выступающие вперед, чтобы реформировать человечество, на другой – хитрые, коварные, интригующие дипломаты в высоких воротниках и золотом шитье, упрямо сторонящиеся от яркого освещения, фотографических камер и кинематографических аппаратов.

• Предыдущая
• 36/121
• Следующая