Тайны, догадки, прозрения
(Из истории физиологии) - Яновская Минионна Исламовна - Страница 8

Как можно представить себе деятельность головного мозга — а никто не утверждает, что у лишенных мозга существ может быть психическая или духовная жизнь! — как можно себе ее представить без мозга? Или существующей прежде, чем появился сам мозг — сперва дух, а потом материя? А раз это невозможно, раз совершенно ясно, что без работы мозга не может «работать» и душа; и раз уже давно доказано, что деятельность головного мозга подлежит физиологическим экспериментам, стало быть, и психические процессы, развивающиеся в том же мозге, можно изучать физиологическими методами.

«Научная психология по своему содержанию не может быть не чем иным, как рядом учений о происхождении психической деятельности».

Блестяще подтвердилось это кардинальное положение Сеченова современной наукой психологией! Даже сами психологи часто теперь именуются нейропсихологами или психофизиологами.

Вот чем, по Сеченову, должны заниматься эти будущие (для него) психологи: историей развития ощущений (эмоций), представлений, мысли (память, ассоциации); изучением способов сочетания всех этих видов психической деятельности друг с другом и со всеми последствиями такого сочетания; изучением условий воспроизведения психических деятельностей.

Но ведь условия воспроизведения — этим и занимается ныне кибернетика: моделирование деятельности мозга, искусственная машинная память, самообучающиеся машины… Почти через столетие сеченовское учение стало одной из основ кибернетики.

Как ученый Сеченов был необыкновенно удачлив. Каждая работа завершалась открытием, и он щедро ссыпал эти дары в кладовую мировой науки. «Рефлексы головного мозга» — Павлов называл их «гениальным взмахом сеченовской мысли»; открытие центрального торможения, суммации и следа; разработка медицинской психологии. И это далеко не все, что сделал Сеченов, но — все, чем в этой главе придется ограничиться.

Теперь, правда, строят дом и сверху, а не только снизу, но фундамент все равно закладывают. В науке о высшей нервной деятельности человека Сеченов — и есть фундамент.

С этой страницы начнется строительство самого здания. На этой странице мы простимся с Иваном Михайловичем Сеченовым — одним из самых светлых умов среди мировых ученых многих веков и народов.

И мне очень жаль расставаться с ним — с моим любимым героем русской науки…

В отличие от Сеченова, Иван Петрович Павлов широко известен своими трудами. Ему посвящены художественные кинофильмы, о нем написано множество книг, популярных и научных статей. Долгое время имя Павлова, как и словосочетания «условный рефлекс», «вторая сигнальная система», обязательно фигурировали во всех докладах, на всех симпозиумах и конгрессах по вопросам естествознания.

Павлов был достаточно велик, чтобы иметь право на ошибки. Однако его возвели в непререкаемые авторитеты; ни одно его слово не подлежало оспариванию, каждое высказанное им положение считалось окончательным. Все это легло неподъемным шлагбаумом поперек научных путей. За открытиями Павлова навесили неотпираемые замки; а за этими открытиями был непочатый край неизвестного.

Несмотря на свою долгую жизнь, Павлов просто не успел бы совершить всех открытий, которых ждала физиологическая наука. И не мог этого сделать, потому что научно-техническая революция, давшая физиологии невиданные приборы, неслыханные методики, разразилась, когда Иван Петрович уже закончил свои жизненные дела. А будь он жив, он бы непременно запротестовал: помилуйте, да где и когда я говорил, что моими трудами исчерпывается все, что наука может и должна знать о высшей нервной деятельности!

Мало-помалу это стало ясным — действительно, не исчерпывается! Мало-помалу…

Шлагбаум оказался, в конце концов, подъемным, пути — открытыми для новых прозрений. А Павлов? Павлов остался Павловым — родоначальником нейрофизиологической науки. Хотя множество фактов и наблюдений не лезет в рамки павловских открытий и не все мыслимо втиснуть в понятие об условных рефлексах. Да и самый механизм этих рефлексов на уровне клетки только сравнительно недавно стало возможным изучать.

С Сеченовым я вас знакомила. О Павлове только напомню.

После сеченовского — что происходит, на долю Павлова пришелся ответ — почему все это происходит, на чем основывается поведение живого организма и как можно поведением управлять. Открытым остался вопрос — каким образом мозг обеспечивает психическую деятельность.

О Павлове. О котором, повторяю, все вы много знаете. О котором немыслимо сказать ни одного нового слова. Который знаменует собой не просто рождение нейрофизиологии, но и блестящий этап в естествознании и период великой славы русской науки.

Любопытно, что Павлов, учась в духовной семинарии, решил порвать с ней и стать естествоиспытателем. А ведь нет оснований считать, что у него не было религиозной веры; вероятнее всего, он, сын священника, искренне веровал. Религиозность — материалистическое естествознание. Как ни мало сочетаются они друг с другом, Павлов, однако, сочетал их. Весьма, впрочем, возможно, что на каком-то этапе его становления в науке религиозность отошла на задний план, стала как бы формальностью.

Немалую роль в решении Ивана Петровича оставить религию ради науки сыграли учения Чернышевского и Добролюбова; в формировании его мировоззрения, его философских позиций участвовали труды и Герцена, и Белинского, и особенно Писарева. В вопросах науки Павлов никогда ни на шаг не отступал от материализма.

К физиологии его привлек Сеченов.

В начале века Павлов, первый из физиологов мира и единственный среди русских ученых, удостоился звания лауреата Нобелевской премии. Награда последовала за работы по физиологии пищеварения — он как бы заново создал эту часть науки, на совершенно новых основах. Чем заставил медицину по-новому подойти к лечению желудочно-кишечных заболеваний и совершено по-иному судить о них.

«Часто говорится, и недаром, что наука движется толчками, в зависимости от успехов, делаемых методикой. С каждым шагом методики вперед мы как бы поднимаемся ступенью выше, с которой открывается нам более широкий горизонт, с невидимыми раньше предметами…»

Павлов создавал свои методики. И делал скачки, именуемые в просторечии открытиями.

У него был нелегкий характер. Он был своенравен и резок. Он мог оскорбительно накричать на кого угодно, невзирая на лица, если этот «кто-то» осмеливался проявить неуважение к… физиологии. Он прожил более восьмидесяти лет, и было в его жизни две любви: к Родине и к науке.

И родина, и наука отвечали ему взаимностью…

Павлов — это прежде всего условные рефлексы. А, — значит собаки. Среди ученых-физиологов портреты павловских собак известны не меньше, чем полотна знаменитых художников. Чудесный дог на постаменте — фотография памятника в Колтушах; собака с желудочной фистулой; собака с фистулой слюнной железы. Эта, должно быть, самая знаменитая — «плёвая железка» прославилась на весь мир. Павлов дирижировал ею, как хотел, железка следовала за дирижерской палочкой неуклонно, без осечки. Она одна рассказала о физиологических процессах в центральной нервной системе больше, чем все, что было известно науке прежде. Железка оказалась понятливой и… музыкальной: она пускала слюнки не только во время кормления, не только при одном лишь запахе или виде еды, на стук метронома или на свет электрической лампочки — слюна, по желанию дирижера, могла капать на звук «ля» и задерживаться на ноте «соль»…

Слюнная железа открыла щелку в мир психического; щелка постепенно расширялась, открывая все большие просторы для проникновения в тайны мозговой деятельности.

Павлов начал с новых методик — с принципиально нового подхода к изучению живого организма, всего целиком, а не по частям, не отдельных его органов.

Этим, главным образом, занималась физиология допавловского периода — исследование целого путем исследования частей; анализ жизнедеятельности организма — путем анализа процессов в изолированных органах.