Вышибалы (СИ) - Базов Вячеслав - Страница 29

— Капитан… Что, если они правда помогут? Он же задыхается. Если он так и умрёт?

— Они помогут ему умереть, — шёпотом возразил Акросс. — Нас не подпустят к нему больше.

— Или они его заразили, теперь красиво спасут, чтобы ты стал больше им доверять, — предположил Барс. После этих слов Тим, находящийся на его руках, выдох сделал, а вдыхать больше не стал. В комнате началась тихая паника, и, пока Акросс думал, Вега поспешно открыла дверь, впустила внутрь военного и двоих солдат.

— Да, нашему другу плохо, — указав на Тима, пожаловалась Вега. — Посмотрите, что можно сделать.

Один из солдат в светлой форме и с медицинской повязкой на лице так же проверил пульс, посветил в зрачки, безнадёжно и со вселенской скорбью глянул на Пульмана.

— В госпиталь, — кивнул офицер. Акросс тут же вцепился в его рукав:

— Погодите… Я с ним. Я его одного не оставлю.

Зря он хватался за Пульмана, тот отгородил от него Тима и двух военных, позволив им тем временем подхватить умирающего на одеяло вместо носилок. Барс и Вега были на их стороне, и не мешали.

— Акросс, — огорчённо обратился Пульман. — Тебе нужно было думать быстрее… Они не могут простить, когда такое оружие оказывается у врага. Они что-то добавляют им в еду, в воду… Что-то вроде наркотика, который вызывает привыкание и уничтожает их, когда они долго его не принимают. Мы не вывели его формулу, он всё равно умрёт. Но можно продлить ему жизнь. Можно попробовать найти эту формулу, или убрать яд. Мне жаль, — он обернулся к Веге, — но ваш питомец тоже умрёт. Они все умирают. Но вы можете помочь, согласившись участвовать в эксперименте.

— Я отлично себя чувствую, — Барс поднял руки. — Я новое поколение. Мне всё ни по чём.

— Хорошо бы, — кивнул Пульман, и вышел, растерянный и огорчённый. Акросс после его ухода опомнился, подхватил со стула свою военную куртку, вылетел следом.

***

Когда Тим смог открыть глаза, он на секунду почувствовал себя слоном — к респиратору тянулся такой же чёрный хобот, руки были пристёгнуты к столу за запястья. Ноги не были как-то прикреплены, они просто не двигались. Тим почувствовал себя разложенной для препарирования лягушкой.

— Он не сможет сопротивляться, — послышался голос Щёлочи.

— Но он в сознании? Он чувствует? — в поле видимости появилась Гиена. Тим смотрел на неё спокойно, без страха, даже теперь, обездвиженный. Он никогда не понимал, почему Барс так боялся попасться этой садистке, ведь боли нет. И сейчас не будет.

— Да, — вместе с голосом Щёлочи что-то зажужжало справа, Гиена приняла от неё анатомическую пилу. Такой в фильмах вскрывают грудные клетки трупов. — Сейчас ткани мягкие. Должно сработать.

— Привет, Тим. — Гиена легла на стол грудью, словно заигрывала с ним. Он молча наблюдал.

И в то же время Тим был здесь и не здесь. Будучи и привязанным к анатомическому столу рядом со своим главным врагом, он сидел на качелях без деревяшки сидения. Грел руки в карманах толстовки и смотрел на то, как носки его кроссовок рыли землю. А напротив него стояла женщина, которой он не смел смотреть в глаза. Темнело.

— Ты не такой интересный, как Барс. Но увы, сегодня на столе не он, — Гиена на пробу пару раз запустила пилу, приблизила её лезвие к руке, беззащитно слабым пальцам.

— Возвращайся домой, — произнесла женщина напротив него, и в то же время Тим не почувствовал, а скорее осознал, как указательного пальца на левой руке коснулись зубья пилы, взвизгнули, врезаясь в мясо и, упёршись в кость, начали пилить. У него зачесались замёрзшие руки в карманах толстовки, но, опомнившись, он, всё так же глядя в землю, упрямо и спокойно отозвался:

— Не хочу.

— Это же глупо… Ну хорошо, сейчас снова стали платить зарплату. А вот снова случись что? Как ты без поддержки? Возвращайся. Снимать квартиру слишком дорого сейчас… На что вы живёте? Даже я не знаю, на что кормила бы семью, если б не мама… Она тоже хотела бы твоего возвращения.

Тим поморщился, снова отталкиваясь слегка, качнулся туда-сюда на качелях. Он загнул указательный палец, которого у него больше не было в другой реальности. В это же время сосредоточенная Гиена, глядя ему в глаза, перешла к среднему. Запах крови становился всё сильнее, тошнотворный, но Тим смотрел не на свои руки, и даже не в лицо Гиене, а поверх её головы. Словно он ещё не проснулся.

— Ничего, — произнесла Гиена, хрустя костью среднего пальца, — Барс тоже крепился сначала… Первые три пальца.

И Тим, сидящий на качелях, загнул и средний палец, всё ещё держа руки в карманах. Уже не было холодно, его прошиб пот, и он ещё не мог понять, связано это с происходящим в игре или с этим разговором.

— Олег готов тебя простить, — ласково произнесла женщина. — Он говорит, это всё твоя секция. Не нужно было тебя туда отпускать. И я согласна с ним.

Тим усмехнулся, отвернулся и теперь глядел в окна в пятиэтажном доме напротив. Его ещё были тёмными, но, казалось, что кто-то стоял за занавеской — ждал и волновался. Он молча загнул безымянный палец на левой руке.

— Ну это ведь не серьезно… Зачем тебе с нами ссориться? Мы же твоя семья. Я, в конце концов, не чужой тебе человек, я тебе мама. Ты перебесишься, у тебя это пройдёт, а отношения будут уже испорчены. Это сейчас Олег остыл, а через год, может, скажет: «Да пусть катится»… Ты же его знаешь.

Тим не ответил, словно говорили не с ним. В то же время он понял Барса, потому что, когда на левой руке остался только мизинец, тело начало подводить — он дышал тяжело, покрылся испариной, ему уже сложно было делать вид, что ничего не происходило. Его накрывало волнами паники от того, что он станет бесполезен, как только Гиена наиграется. Закончит игру, но в состоянии калеки. Он даже убить себя не сможет, когда нужно будет вернуться в штаб.

Гиена поймала эту панику в его глазах, ухмыльнулась и, выключив пилу и смахнув со стола обрубки, прижала лезвие к мизинцу. Сидящий на качелях Тим сжал левую руку в куцый кулак.

Раздражённая его молчанием, женщина тем временем обиженно поджала губы, продолжая:

— Хватит ерундой-то страдать, правда. Ну погорячились… Мы были не правы, когда выгнали тебя. Но я же извинилась. Мы обсудили и решили, что у тебя это пройдёт. Как только появится кто-то достаточно близкий тебе — пройдёт.

Тим, выпустил облачко пара, засмеявшись, и сложил большой палец на правой руке, начав отсчёт. Вслух наконец произнёс, всё ещё глядя в сторону:

— Мне жаль.

— Ты вернёшься? — ухватилась за этот шанс мать.

— Жаль, что я единственный ребёнок в семье. И теперь тебе приходится бегать ко мне и унижаться, чтобы не остаться на старости одной.

— Что ты несёшь? — спросила готовая к новой ссоре мать. Тим повернул к ней голову, но увидел женщину в сумерках смутно, только до подбородка, не поднял глаза выше. В другом мире он, выгнувшись, захлёбывался своей же кровью, прорвавшейся в респиратор, сплёвывал её, но она возвращалась обратно. У него нестерпимо зудели пальцы, которых в игровом мире уже не было. Возможно, что они просто были отморожены и теперь отогревались.

— Ты держишься лучше, чем Барс, — похвалила Гиена, смахивая на пол указательный с правой руки.

— Ты зачем снова начинаешь? Для тебя ничего не значит, что я прибежала к тебе извиняться? Думаешь, ты этих извинений заслуживаешь? — процедила мать. — Опозорить меня… Нас… И после этого я ещё готова тебя, мразь, обратно принять, а ты мне тут будешь говорить, что я просто старости боюсь. А ты? Ты её не боишься? К чему твоя жизнь приведёт?

— Прости мам, такие, как я, до старости не доживают, — пожал плечами Тим. — К тому же… Я ведь тоже извиняюсь. Мне жаль, что я вас позорю. Жаль, что не смогу быть с тобой в старости. Жаль, что у меня вообще есть мать и есть, кого позорить.

Пощёчина была такой силы, что перебила собой осознание боли отрезанных пальцев. Вытащила его в этот мир, не дав больше прятаться. Щека болела по-настоящему. Тим нахмурился, он слишком увлёкся. Мог ли он остановить удар? Нужно ли это было, или чёрт с ней, пусть бьёт, если ей от этого лучше?