Кроваво-красный (СИ) - "Ulgar Ridt" - Страница 138

Мэг умерла неделю назад, и осознание этого еще не пришло полностью. Должность Спикера. Горы бумаг. Вернувшаяся вчера Телендрил плакала весь вечер. Тейнава лежит со сломанной ногой. Задержался на задании Тацкат. Пришел алхимик за оплатой. Бумаги. Цифры. Мэг должна прийти, но она не придет, и все это придется как-то решать самому.

 — Иди отдохни. Я сама допишу. — Данмерка заботливо натянула на плечи плед и, вытащив из уже онемевшей руки перо, сложила в стопку оставленные Мэг документы. — Куда я от тебя денусь…

 Она не должна была умирать, не имела на это никакого права. Не имела права оставлять его, убежище, не имела права бросить Винсента наедине с его бессмертием.

 Анголим что-то говорил. Чтобы добраться до него, придется прыгать через стол. Нога не позволит. Бросок кинжала тоже будет последним.

 Нельзя.

 Нельзя умирать.

 Они избавятся от Очивы, если не сломают, потом возьмутся за остальных. Терис убьют первой как неверную, чье имя здесь слышали слишком часто за полгода.

 И все будет еще быстрее и проще, если он сделает хоть одно неверное движение. Очищение неизбежно, стоит только коснуться кинжала.

 Он не имеет права.

 И Альга сказала бы то же самое. За свой долгий век она успела свыкнуться со многими вещами.

 Полумрак зала, бледные пятна лиц. Может быть, они говорили еще что-то, но теперь молчали — напряженно, в ожидании…может быть, даже ножа между глаз.

 Нельзя, как бы ни хотелось. Нужно выйти отсюда живым. Хотя бы ради тех, кто остался в Чейдинхолле.

 Рука миновала рукоять кинжала и легла на набалдашник трости, вызвав мысль, что им можно проломить чей-нибудь череп. Нога отозвалась болью, когда Спикер поднялся из-за стола и через силу выпрямился, кольнул легкие воздух после вдоха.

 — Я благодарен за вашу заботу о Братстве и надеюсь, что вы не ошиблись в своих выводах. — Лишенный эмоций голос казался чужим, как и покалеченное тело, неспособное пережить всех троих присутствующих в случае боя.

 — Нет. — Снова шорох бумаг. — Больше никто не мог этого сделать.

 Ложь. Самая малая доля сомнений на фоне непоколебимой веры в собственную правоту дала о себе знать, вырвавшись в дрогнувшем голосе и нервном выдохе, в том, как судорожно сжались пальцы.

 Неважно. Ничего не сделаешь, надо идти, пока хватает сил сохранять спокойствие.

 — Я свободен?

 — Да, конечно… — Анголим замолчал, остальные тоже не проронили ни слова. Им хватило ума не растрачиваться на выражение сочувствия и оправдания.

 Аккуратно придвинуть на место стул. Развернуться. В коридоре темно и тихо, и после поворота исчезнут все звуки, слышные в зале, как будто бы не существует ни его, ни тех, кто там остался.

 И дай Ситис дойти до поворота прежде, чем разум сдастся перед желанием своими руками уничтожить верхушку Братства.

В лишенной окон комнате растворились все звуки, когда дверь в коридор тихо закрылась. Отблески десятка свечей вырывали из темноты стол и обтянутое кожей кресло, стайкой светлячков плясали в зеркалах.

 Так же горел огонь на маяке в далеком Анвиле, дробился на тысячу искр в волнах прибоя.

— Ты не будешь смотрителем, мое солнышко. Ты добьешься хорошей работы, ты у меня умница... — Матушка вела его за руку, и под ногами шуршала галька, вторя шуму волн. Огни блестящими монетами рассыпались по черному небу и морю, обещали предсказанный матушкой успех вдали от сырости маяка, запаха водорослей и нескончаемых криков чаек.

 Он добился многого, матушка была права. Жаль, что она так далеко, осталась в ненавистном маяке, в холодном и темном подвале... Она так ненавидела его, ненавидела запах сырости, ее раздражали крики птиц за окном — с утра до ночи, каждый день... Однажды он разбросал отраву, но на место мертвых прилетели другие птицы, и краткая тишина закончилась, едва успев начаться. Матушка была недовольна, но тогда он был рядом, приносил ей цветы и рассказывал о том, какая погода сейчас наверху, что происходит в других городах... Она всегда хотела переехать в столицу, подальше от ненавистного маяка.

 "Скоро все закончится, я вернусь. Я почти завершил свой план". — рука коснулась скрытого под плотной тканью наглухо застегнутого дуплета медальона. — "Все ради тебя".

 Матье Белламон вынырнул из омута воспоминаний и назойливых мыслей, подавил готовый прозвучать шепот. Нельзя говорить даже шепотом, когда рядом посторонние. У Аркуэн чуткий слух, как и у всех убийц. Если верить тому, что говорят в убежище, это своего рода дар Ситиса членам Черной Руки, хотя после нескольких лет работы душителем вера во вмешательство высших сил в дела Братства значительно ослабела. Чего стоила одна Ярость Ситиса — великая ложь простым смертным, намертво связанным Догматами... Интересно, скольким еще кроме него самого удалось так долго обходить их?

 — Ты вовремя. — Темная фигура шагнула из-за занавеси, на мгновение поглотив россыпь огней в зеркале.

 — Как вы и приказали, уже полночь. — Он заставил себя заговорить, когда альтмерка тяжело опустилась в кресло с высокой спинкой. — Я с отчетом, как вы и велели.

 — Можешь сесть. — Взмах руки в черной перчатке был лишен прежнего изящества, как будто бы с трудом повернулся проржавевший механизм из двемерских руин.

 — Благодарю, — Неожиданный, но уже знакомый ком в горле превратил слова в шепот. Ожоги сильные. На исцеление потребуются месяцы, как бы ни старались найденные Слушателем лекари, не говоря уже о Лотте, которая никогда не отличалась великими способностями в лекарском деле.

 Аркуэн будет лечиться долго, и долго не выйдет ни на одно задание, избегая даже своих подчиненных.

 Кроме него. Он всегда был близок к ней, и теперь остался единственным, кого альтмерка подпускала к себе. Казалось, с ним ей было спокойнее, чем с остальными, которые то норовили выразить соболезнования, то отводили от ее обожженного лица взгляд. Они злили ее, Матье чувствовал, как Спикер с трудом терпит, выслушивая их; воистину, за последние сутки она продемонстрировала чудеса самообладания, не запустив ни в кого ножом. То, что Аркуэн предпочла не выходить из своей комнаты, стало спасением для всех, кто рисковал рано или поздно попасть под горячую руку.

 Но ему не грозил ее гнев, и эта мысль согревала, понемногу рассеивая недавние страхи.

 Матье подошел тихо, не сводя глаз с золотисто-рыжих волос, большую часть которых огонь чудом не тронул. Беззвучно опустился на стул рядом с креслом и не сразу поднял взгляд. С правой стороны альтмерка казалась бы красивой, если бы не раздраженно скривленные губы и не ранние морщины в уголке глаза. Длинные пальцы разматывали бинты на левой руке, и острый запах мази медленно расползался по комнате.

 — Спикер, вы позволите? — Он вытащил из кармана флакон с густой зеленоватой жидкостью. — Я заезжал сегодня в аббатство Вейнон, монахи делают лекарства не хуже, чем маги, но в меньшей степени связаны со стражей.

 Левый глаз, лишенный ресниц, блеснул зло, но мгновение спустя погас, и альтмерка устало вздохнула.

 — Эта гадина слишком легко отделалась... — Она протянула покрытую остатками мази руку, кожа которой из-за ожогов напоминала потрескавшуюся древесную кору.

 И все же ей повезло больше, чем Алвалу Увани, который чуть не лишился пальцев и еще долго не сможет взяться за оружие. Легкая добыча для тех, кто решится напасть. Конечно, магия все ещё делает его опасным противником, но если быть осторожнее...

 — Вы сделали больше, чем смогли бы другие. — Матье взял со стола свернутый бинт и смочил его в налитой в блюдце настойке. — Альгмара была слишком опасным врагом, немногие рискнули бы взяться за это дело. Конечно, я не хочу как-то принизить способности Слушателя, но... Вы сделали это и выжили.

 — Я не так уж часто кого-то убиваю, чтобы упустить такой случай. — Аркуэн улыбнулась одной стороной лица, вторая осталась неподвижной, но злой огонь в глазу погас.