Плата за любовь - Лукьяненко Лидия - Страница 53

Вадим молча пил пиво и смотрел в окно, где лондонская ночь сверкала городскими огнями.

— Очень красивая, — наконец решилась я прервать молчание. — Она — манекенщица?

— Сейчас — да.

— А раньше?

— Раньше была спортсменкой. Мы познакомились на сборах. Потом в составе нашей делегации выступали на Олимпийских играх.

— Вы призер Олимпийских игр?

— Да, бронзовый. А Лариса (он впервые назвал жену по имени) метила на серебро, но заняла только пятое место. Расстроилась тогда — ужас! — Он умолк на минуту, и взгляд его блуждал далеко, в той жизни, где были Лариса и их любовь. Его словно прорвало, он говорил и не мог остановиться. Мне пришло в голову, что, наверное, он рассказывает об этом впервые за много лет. Он смотрел на меня, но меня не видел. А я слушала, и его боль была моей болью.

Лариса занималась художественной гимнастикой и сразу покорила сердце Вадима своей красотой. Высокая, стройная, с точеной фигурой и выразительными глазами, она не могла остаться незамеченной. Мальчишки ей прохода не давали, Вадим молча страдал. Прошло полгода, прежде чем она заметила его немое обожание и обратила на него внимание. После неудачи на Олимпийских играх она решила бросить родной спорт и поработать в Германии. Вадим уехал с ней. Они стали жить вместе, потом поженились. Это было самое счастливое время для Вадима. Он любил! А то, что любимая женщина не отвечала ему такими же пылкими чувствами, он первое время даже не замечал. Гроза разразилась, когда Лариса забеременела. Рожать никак не входило в ее планы, и ему стоило невероятных усилий и ухищрений удержать ее от аборта. Они вернулись домой, где и родилась Настя, а через месяц Лариса уехала в Германию. Ей предложили работу модели в престижном журнале. Он не смог ее удержать. Да и не хотел. Этот месяц был сущим адом. Мало того, что она категорически отказалась кормить малышку и занималась исключительно своей фигурой и внешностью, она не хотела даже подходить к ребенку. «Это была твоя грандиозная идея! Ты мне что твердил: «Только роди»? Вот я тебе и родила. А теперь, будь добр, оставь меня в покое», — говорила она.

Девочка была такая маленькая, беспомощная, она плохо прибавляла в весе. Вадим находился с ней и днем и ночью: кормил, гулял с ней, пеленал. Ему было так бесконечно жаль ее, свою маленькую дочку, которой так откровенно пренебрегает мать, что любовь к Ларисе стала медленно проникаться отвращением. Он даже испытал облегчение, когда она уехала.

В модельном бизнесе у нее все наладилось. Она изредка звонила им, спрашивала о дочке, но больше для приличия, чем из интереса. Вадим растил дочь сам. Деньги у него были вложены в фирму друга и приносили хороший доход, но бизнес требует серьезного отношения, и, когда Насте исполнилось пять месяцев, он поручил ее няне. После работы он мчался домой к дочке и каждый день находил что-то новое: слово, движение, улыбку. Это было так интересно — наблюдать, как растет это маленькое, родное тебе существо. Как Лариса не понимает этого счастья? А Лариса появилась всего два раза. Первый раз проездом, на один день, Насте уже исполнился год. А второй — на две недели, когда дочери было полтора года.

Вадим готовился к ее приезду. Он так хотел дать своей дочке маму, что забыл обо всех обидах. Сначала все шло хорошо. Лариса была весела, довольна, она соскучилась, была нежна и ласкова и с Вадимом, и с дочкой. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Наконец-то он видел Настю на руках у матери. Наконец-то ребенок понял, что такое живая мама, а не на картинке. Неделю он провел дома, отпустив няню, чтобы никто не мешал им. Они вместе гуляли, ездили за город, ходили в гости к родственникам и знакомым. Вадиму уже казалось, что все восстановилось, возродилась семья. И хотя Ларису ребенок явно немного тяготил, он понимал, что это из-за долгой разлуки. Дети требуют много терпения и сил, Лариса же просто еще не привыкла. Через неделю он вышел на работу, решив, что непременно уговорит жену оставить Германию. Хочет быть моделью — пусть будет здесь, ее с руками оторвут, он узнавал!

На третий день работы Вадим вернулся пораньше и, открывая дверь, услышал плач Насти. Он влетел в комнату. Девочка сидела посреди комнаты на полу, возле нее валялся опрокинутый стаканчик с йогуртом. Настя вся перемазалась и, держа в руке ложечку, кричала.

Лариса лежала на диване и курила.

Вадим подхватил плачущего ребенка и накинулся на жену.

— Ты что, с ума сошла! Куришь! А Настю на пол бросила!

— Достала она меня. Есть не хочет, орет, как белуга, — зло бросила Лариса.

— У нее коренные зубки режутся, ты ведь слышала, что доктор сказал. Дети тогда капризничают. Нужно же иметь терпение!

— Вот именно! — вскочила она с дивана и швырнула окурок на ковер. — А у меня его нет. Понимаешь, нет! — кричала она. — Как вы меня достали! Видеть вас не могу!

— Зачем же тогда приехала?

— Да мать донимала: «Такой муж, ребенок! Ты хоть бы посмотрела». Ну вот, я посмотрела! И что? Не мое все это! Не могу я так жить!

— Как «так»? — попробовал утихомирить ее Вадим. — Лариса, очнись. Ты моя жена, я тебя люблю, у нас дочка.

— Да не люблю я тебя! Никогда не любила! И она мне не нужна.

— Что ты говоришь? А как же наши письма, встречи, наши ночи, планы?

Жена смерила его презрительным взглядом:

— Ты на себя в зеркало смотрел? Что там любить? Обезьяна лохматая! И этот обезьяныш только твой, моя дочь не может быть такой уродливой.

После этих его слов мне стало стыдно, будто я своими мыслями так же обидела их. А Вадим замолчал, словно внутри лопнула пружина. Это был наш второй вечер в Лондоне. Мы шли пешком в гостиницу, каждый думал о своем, и мне было так жаль его, что я сделала бы все, только бы утешить его. Но он был спокоен, даже строг. Пожелал мне спокойной ночи и ушел в свой номер.

Вадим выдал мне сумасшедшие командировочные. Я не стала возражать — хочет человек бросаться деньгами — пожалуйста! Если бы у нас что-то было, как с Алексеем, тогда это было бы оскорбление, а так… Я накупила кучу разных вещей, хотя цены в Лондоне просто запредельные. Но настоящий английский деловой костюм я приобрела и, разумеется, сувениры для родных и друзей. Последним я купила брелок себе на счастье — маленькая черная кожаная обезьянка мне так понравилась, что я не смогла устоять. Весь перелет я украдкой открывала сумочку и поглядывала на нее, стараясь, чтобы Вадим не заметил. После нашего разговора он был угрюм, и я боялась, что вид моего брелка может вызвать неадекватную реакцию, не объяснять же ему, что я тоже обезьяна. Что такое я говорю! Я хотела сказать: только я и есть обезьяна, по гороскопу, конечно. И это мой талисман.

Неделю ко мне ходили гости и расспрашивали о поездке. Вот что значит сказать одной-единственной подруге! Подарки все разошлись, шотландское виски, «Мартель» и «Шеридан», купленные в Дьюти Фри, выпиты, и я смогла передохнуть.

Вадим снова уехал в командировку, оставив дела на меня, так что хочешь не хочешь, а приходилось быть директором. Хорошо еще, что меня всерьез никто не воспринимал, считали, что я выполняю распоряжения шефа, поэтому не спорили, и даже если чем-то были недовольны, не возражали. Пользуясь этим, я внесла некоторые изменения в рабочий распорядок. К примеру, теперь все начальники отделов составляли письменный отчет к совещанию, а не докладывали устно, что позволяло некоторым работать в расслабленном режиме. Я дала больше полномочий людям инициативным и творческим, несмотря на то что иные работали у нас меньше года, и прижала тех, кто полагал, что длительное пребывание в фирме дает им явные преимущества. Это давно следовало бы сделать, но Гена ушел, а Вадим не знал всего. И теперь я проводила свои решения как распоряжения вышестоящего начальства, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что директор пока о них не знал. Я была уверена, что смогу убедить его. Пожалуй, Танечка была права, он точно ко мне неравнодушен. О любви речь не шла, но он мне симпатизирует и моему мнению доверяет. Сложный и противоречивый человек, но я чувствовала, что мы сработаемся. А на инцидент на вечеринке не стоит обращать внимания, просто в последнее время я стала впечатлительной. То Алексей, то Вадим. Наверное, это предчувствие любви. Как там, у Блока, кажется: