Террористка - Самоваров Александр - Страница 51

— Если ты думаешь, — выпалила Клава, — что я мечу на вашу квартирку, ты глубоко ошибаешься.

Эта фраза стала ключевой. После нее обе женщины почувствовали в друг друге врагов. Меньше всего Оля думала о квартире, но Клава проговорилась. С дурами такое случается часто.

— Какая квартира, девочки? Что вы не поделили?

Оле не хотелось быть жестокой, но дальше молчать она не могла.

— Папа, перестань прикидываться дураком, — сказала она строго и пренебрежительно, — ты достаточно умен, чтобы не видеть, чего именно от тебя ждет Клава.

Дориан Иванович сел на стул, поправил воротник рубашки, отвел свой взгляд от Олиных насмешливых глаз и сказал:

— Если бы ты знала, как в эти минуты ты похожа на свою мать.

— Может быть, — согласилась Оля, — но вы-то от моего сходства лучше не становитесь.

Что может быть смешнее и отвратительнее, чем старик и молодая женщина у него на содержании?

Оля не произнесла вслух эту фразу, но этого и не требовалось. Зная хорошо Олю, Дориан Иванович и Клава поняли, что она подумала именно о чем-то подобном.

— Неправда, если ты думаешь, что я шлюха, — давясь слезами и держа руку на горле, сказала Клава, — я всегда хорошо относилась к твоему отцу. Неправда… — выкрикнула она хрипло и почти бегом бросилась собирать чемоданы.

— Дочка, — тяжело дыша и с состраданием глядя на Олю, сказал Дориан Иванович, — я не пойму, что тобой движет? То ты заставила меня оставить Клаву, то выгоняешь ее из дома.

— Мною движет целесообразность и рационализм, — ответила Оля.

— Вот как! — усмехнулся Дориан Иванович. — А мне ты всегда казалась такой импульсивной.

— Эта лгунья должна уйти из нашего дома, — заявила Оля, — рано или поздно ты скажешь мне спасибо.

— Я дожил до шестидесяти лет, — сказал художник, — но я глуп, как младенец. Я ничего не понимаю в искусстве. До сих пор в нем для меня одни загадки. Я не понимаю философии и политики. И почти не понимаю людей.

— Вот потому ты и дожил до шестидесяти лет, папа, — обронила Оля.

— Я не понимаю… ладно, — вяло махнул художник рукой, — но я стал замечать, что и вокруг мало кто меня понимает. Эти надутые глупцы по телевизору… эти дебильные морды на улице.

— Тем более человеку нужно мужество, чтобы принять все приготовленное ему судьбой, — сказала Оля и прижала голову отца к своей груди.

Перед отлетом в Сибирь Дима уговорил Станислава Юрьевича заехать к Нине. Дима сказал, что просто предупредит ее о своем недельном отсутствии. Займет его прощание не больше пяти минут.

У Старкова был перед этим разговор с Иваном. Тот поведал Станиславу Юрьевичу, что за женщину нашел себе Дима. И с усмешечкой выразился в том смысле, что она сделает из Димки человека. И ждать волшебного превращения недолго.

Они подъехали к Нининой даче часов в одиннадцать утра. Дима бодро выскочил из машины и почти побежал к дому. Но открыла ему не Нина. На пороге стоял дюжий парень, коротко подстриженный, с низким лбом, одетый в костюм красно-коричневого цвета.

«Вот и хозяин приехал», — обреченно подумал Дима, и на сердце его стало пусто.

— Проходи, боевичок, — сказал парень.

Дима пошел за ним. Не бежать же? По знакомой уже до мелочей лестнице он поднялся на второй этаж и увидел Нину, лежащую на кровати. Лицо у нее было утомленное, но спокойное. Здесь же, за журнальным столиком шла игра в карты. Двое молодцов в коже ждали третьего партнера. Они безо всякого интереса посмотрели на Диму, а потом на своего товарища.

— Привет, Дима, — сказала Нина, и в глазах ее мелькнули веселые огоньки. — Познакомься с моим благодетелем. Его зовут Витей.

Низколобый благодетель протянул сильную ладонь, и Дима был вынужден пожать его жесткую руку.

— Сыграем, — кивнул на журнальный столик Витя.

И тут Диму взорвало.

— Скотина, — сказал он, — ты что, не понимаешь, зачем я сюда приехал? И ты сука, — бросил он Нине, — лежишь как ни в чем не бывало.

Витя глумливо усмехнулся. Ребята за столиком вскочили, и один из них бросился вниз по лестнице.

— Там в машине еще двое, — крикнул он.

— Я видел, — спокойно сказал Витя.

— Ну вот, и я же сука, — расстроенно сказала Нина. — И я же опять крайняя.

— Заткнись, — бросил ей Витя и тихо обнял Диму за плечи, дыша в лицо запахом перегара. — Чувак, ты не прав. Разве я пришел к тебе в дом? Разве я предлагал твоей бабе уйти со мной? Так кто из нас скотина?

Дима молчал. Бешенство переполняло его, но он был растерян и не знал, что делать. До того, как Витя произнес эту фразу, — знал. Он будет бить. А сейчас…

— Понимаешь, — продолжал говорить Витя, — для меня баба — это прежде всего товар. Кто-то торгует нефтью, кто-то государственными секретами, а я торгую бабами. Между прочим, обычная работа. И если ты предложишь мне за Нинку хорошую цену, то я тебе ее продам.

Дима повернулся к Нине.

— Он серьезно все это говорит?

— Да что ты с ней говоришь, словно она человек, — брезгливо сказал Витя.

— А ты себя считаешь человеком, — сбросил руку Вити Дима, — и все, что вы делаете, это по-человечески?

Дима впервые столкнулся с одним из тех параллельных миров, которые существуют в нашем обществе почти не соприкасаясь. Если бы не Нина, он, быть может, никогда бы не встретился с такими, как Витя. И тот в свою очередь почувствовал чужака. Сначала он разговаривал с ним, как с сильным и опасным зверем. Правда, их интересы никак не сталкивались, если не считать больную женщину, которая уже не могла нормально работать, но вполне удовлетворяла Витю и его друзей. Но что такое Нинка! Она не повод для разборки, которая неизвестно чем закончится.

Внизу раздался грохот. Иван могучим ударом в живот снес компаньона Вити и медленно поднимался по лестнице. В руках его был автомат.

Лицо Вити посерело.

— Мужики, — выдавил он из себя, — мы так не договаривались.

За Иваном шел Станислав Юрьевич, засунув руки в карманы.

— Ну вот бля, — плачущим голосом сказал Витя, — будь после этого добрым и порядочным человеком. Удавить бы суку, и давно никаких проблем бы не было.

— Дима, — не глядя на Витю и его товарища, прижавшегося спиной к стенке, сказал Станислав Юрьевич, — ты ушел всего на пять минут.

— Забираем бабу и идем? — спросил Иван.

— Я никуда с вами не пойду, — взвизгнула Нина и зарыдала.

Каменное лицо Ивана не изменило своего выражения. Станислав Юрьевич грустными глазами смотрел то на Диму, то на женщину.

— Идемте отсюда, — выдохнул Дима, — нам здесь делать нечего.

В машине Дима стал ругаться. Он облегчал себе душу самой черной бранью. Его тошнило.

Когда он утих, Иван сказал хмуро:

— А чего ты, собственно, от нее хотел? Сам же говорил, что она с двенадцати лет… около мужиков пасется. У нее душа изуродована. А тебе она бесплатно дала.

— Я понял, — сказал Дима, — тот коротконогий жирный тип в куртке… он всегда возле машины крутился, когда я уезжал, он тоже спал с ней.

— Дурак, — ласково сказал Иван, — она же тебе все сразу объяснила. Она же не строила из себя принцессу или, хуже того, целку. Она сходу объявила, кто она есть, и дала понять, чего от нее можно ожидать. Проснись, Дима, посмотри, какая жизнь вокруг тебя. Подумай, кем ты сам стал, а после этого от других добродетельности требуй.

Дима замолчал и за несколько часов не произнес ни слова. Старкову было жаль его, но он почувствовал в словах Ивана правду. Он ведь и сам так думал. Кто они такие, чтобы судить людей?

— Я же, комбат, говорил, что эта баба сделает из Димки человека, — сказал Иван, — а то он к девкам как курсант-первокурсник относится. А нам никого любить нельзя. Самих-то себя любить нельзя. Слышь, Дим? Молчишь? Правильно делаешь.

В аэропорту встретились с Фроловым и его ребятами. Старков не ожидал, что так обрадуется им. Что значит, связаны одной цепью.

Перелет оказался тяжелым. Самолет сел на промежуточном аэродроме. Оказалось, из-за неполадок в двигателе. Стюардесса сообщила об этом так буднично, словно у них каждый день такое случалось. А может быть, и случалось. Кто теперь и за что отвечает?