Террористка - Самоваров Александр - Страница 61

— Какая такая? — пристал Гончаров.

— Какая есть.

Гончаров промолчал. Они стали обсуждать с Дорианом Ивановичем женитьбу одного весьма пожилого знакомого на двадцатидвухлетней особе.

— Совсем с ума сошел, — искренне сказал Дориан Иванович.

— А по-моему, наоборот, он еще в уме, — возразил Гончаров, — решил мужик напоследок урвать у жизни сладкий кусок.

— Ох, урвет, — иронично покачал головой Дориан Иванович.

Оле стало смешно, и она ушла в свою комнату. Но не такой был человек Гончаров, чтобы оставить ее в покое. Минут через двадцать он постучал в дверь и тут же ее открыл.

— А если бы я была не одета, — спокойно сказала Оля.

— Я был бы очень рад, — в тон ей ответил Гончаров, — что вы читаете? Ба! Господина Ницше! А где у вас Достоевский с Шопенгауэром? Под кроватью?

Он заглянул под кровать.

— Нету, — дурашливо развел он руками, — а странно, должны быть. Такие оптимистичные авторы. Как вы без них обходитесь?

— Достоевского я действительно люблю, — сказала Оля, — он был очень смелым человеком.

— А главное, как и Ницше, совершенно нормальным, — съязвил Гончаров. — Я еще помню, вы все поэта читали… забыл его фамилию… Ну тот, что повесился…

— Шут вы гороховый, Гончаров, — ровным, без выражения голосом сказала Оля.

— Еще есть такой писатель Чехов Антон Павлович, — продолжал Гончаров, — великий гуманист. Я тут давеча прочел два тома из его собрания сочинений, и захотелось мне завыть на луну, как последней собаке. Оригинальный был писатель. Люди смотрели его «Вишневый сад» и плакали, а он удивлялся. С его точки зрения, он написал очень смешную вещь.

— Что же вы мне посоветуете читать? — спросила Оля.

Ее в самом деле интересовало, что посоветует Гончаров.

— А ничего читать не надо, кроме детективов. И каждый день на ночь смотреть боевики и порнуху. Отлично действует на психику. Это вам не Чехов.

Оля улыбнулась, потом тихо засмеялась. Она представила себе, какое лицо было бы у Гончарова, если бы он узнал, что Оля участвовала в уничтожении наемных убийц. Впрочем, Гончарова удивить чем-либо было трудно.

Он подвинул стул к кровати и сел у Оли в изголовье. И стал ей опять признаваться в любви. Оля очень удивилась. Этого она не ожидала.

— Митя, — прервала она его, — вы принимаете меня за… — Оля попыталась найти нужные слова.

— Вам неприятно меня слушать?

— Вы так старомодно вежливы. По-моему, сейчас мужчины или вообще в любви не признаются, или делают это весьма своеобразно. Без слов. Но я очень плохая, Митя. Меня нельзя любить.

— Но вам же приятно меня слушать?

На этот раз Гончаров ошибся. Оля совершенно безразлично отнеслась к его речам. Куда делись те огненные токи, что пробегали по телу Оли в прошлый раз, когда Гончаров стоял перед ней на коленях?

— По-моему, вы просто бабник, Гончаров, — сказала Оля.

— Хорошо, — сказал Гончаров, — тогда будем говорить о том, что вам интересно. О политике хотите? Вы же не безразличны к русской национальной идее? Желаете знать мой прогноз? Скоро абсолютно все в России станут патриотами. Главное, ими станут те чиновники с тяжелыми задницами, в чьих руках настоящая власть. Сначала они были коммунистами, потом стали демократами-западниками, а теперь будут патриотами, а там и до черносотенцев рукой подать.

— К чему вы это говорите, Митя?

— К тому, что честный и искренний человек, влезая в политику, всегда окажется в дураках. От вас уже холодом несет, Оля. Чем вы будете жить, когда ваши иллюзии рухнут?

— У меня нет иллюзий.

— Вы хотите сказать, что во имя идеи готовы на все? И сможете стрелять в людей?

— Стрелять в людей я смогу и без всякой идеи, — вздохнула Оля, — при самообороне, например. Как вы считаете, Митя, имею я право пристрелить насильника?

— У вас сейчас глаза как у разъяренной кошки, — сказал Гончаров, — они светятся в темноте жутким зеленым светом.

— Ерунда, — усмехнулась Оля, — просто немного отсвечивают от настольной лампы. Выключите ее, и не будет никакого жуткого зеленого света.

— Странная вы особа.

— Ничего странного во мне нет, — просто вас пугает грязь, а меня нет. И вообще мне нравятся мужчины, которые могут не только говорить, но и действовать. И если на пороге их дома враг, они возьмут в руки лом, вилы или винтовку и будут драться.

— Черт возьми, — сказал Гончаров, — я не думал, что у вас так далеко зайдет. Стало быть, вам нравятся не абстрактные сильные мужчины — в мечтах все женщины хотят сильных мужчин, — а личности конкретные, которые без сомнения могут взять лом и вилы? То есть в крут ваших знакомых…

— Так точно, господин следователь, у меня есть такие знакомые.

— А кто вам больше нравится — Ленин и Гитлер?

— Да оба нравятся, — назло Гончарову отвечала Оля, — эти мужики смогли реализовать себя полностью.

— Черт возьми, — опять сказал Гончаров, — что-то надо делать и немедленно.

— Со мной? — спросила Оля.

— Со страной! — воскликнул Гончаров. — Кто-то должен прийти и сказать, — он не выдержал и почти завопил, — вот это зло, а это добро, чтоб все перестали сомневаться и самоутверждаться. А кто будет упорствовать…

— Тех расстрелять, — мило улыбнулась Гончарову Оля.

— Нет, воспитывать их надо! Взять такую бабу, как вы, и выпороть.

Оля так весело засмеялась, что Гончаров опешил. Но потом разозлился еще сильнее.

— Что вы смеетесь, глупая женщина, вы знаете, какое количество людей по социологическим опросам уже сейчас готово взяться за оружие, чтобы отстаивать свои идеи и интересы?

— Слушайте, Митя, что вы на меня орете? — немного повысила голос Оля. — Пойдите к Горбачеву, или к кому там… К тем, кто заварил эту кашу. К тем, кто позволил так долго и безнаказанно плевать в души людей. Вы же в этих делах соображаете больше, чем я. Неужели они думали, что все пройдет гладко и не найдутся те, кто пожелает ответить на плевки?

— Плевать в души, — на лице Гончарова появилась гримаса недовольства, — это, знаете, общие слова. Абстракция.

— Почему же? Разве я абстракция? Они превратили меня в бесчувственное и безжалостное существо. Теперь пусть пеняют на себя.

— Да я с этого и начал наш разговор о политике, Оля, — устало возразил Гончаров, — они, кто плевал вам в душу, теперь первыми патриотами и станут. И кого же ваши друзья с ломами и вилами будут колоть и молотить?

Оля тяжело вздохнула:

— Знаете, Митя, давайте подождем. Если ваш прогноз сбудется, тогда и поговорим. Но я думаю, моим друзьям все равно работа найдется.

— Я ошибся в вас, Оля, я думал, вы добрая.

— А я и есть добрая, но прощать не умею. И за оскорбления желаю мстить.

— Значит террористка?

— Значит так.

— Господи, спаси и помилуй.

— Ну, вам-то, Митя, ничто не угрожает.

А вечером следующего дня в кабинет Оли зашел Трубецкой и сказал, что в контору без звонка явился журналист и желает побеседовать с представителями среднего бизнеса, как он выразился. В голове Оли мелькнула мысль, что это вовсе не журналист, но тем интереснее встретиться с этим человеком. По тому, какие вопросы он будет задавать, может быть, удастся понять, откуда и каким ветром его занесло. Вдруг это человек Дубцова?

— Беседу будете вести вы, Николай Алексеевич, — сказала Оля, — а я поприсутствую. Представлять меня этому типу не надо.

Высокий сутулый молодой мужчина в видавшей виды курточке включил диктофон и стал выспрашивать Трубецкого, как тот расценивает шансы среднего и крупного бизнеса в России. Трубецкой сначала отвечал неохотно, но потом разговорился. Его в самом деле интересовала тема российской экономики.

Журналист кивал головой, что-то помечал в своем блокнотике и искоса посматривал на Олю. Та сидела, закинув ногу на ногу, и курила. Ничего любопытного, с ее точки зрения, сказано не было.

Разговор шел к концу. Журналист выключил диктофон и спросил прокуренным голосом: «Извините, а по убеждениям вы кто — демократ или патриот?»