Прощай, пасьянс - Копейко Вера Васильевна - Страница 31

Севастьяна засмеялась:

— Тоже хочешь глотнуть из фляжки, верно? Возьми. — Она снова вынула фляжку из сумочки на бедре.

— А не прислали ли тебе с коньячком свеженьких французских романов? — спросила сестра, которая уже расслабленно привалилась к стене.

— А как же! Вечером занесу. Неразрезанные. Да заприте дом на засов. Я постучу, вы услышите.

Когда сестры остались вдвоем, Мария посмотрела на Лизу и сказала:

— Кажется, пронесло. Когда ты произнесла «Париж», у меня едва ноги не подкосились.

— У меня самой всякая тошнота прошла, — поникла головой Лиза, осуждая себя за неосторожность.

— Но ты хорошо вывернулась, — похвалила Мария.

— Думаешь, она больше не сомневается, кто есть кто?

— Сомневается, — сказала Мария. — Потому что Севастьяна Буслаева всегда сомневается в других людях. Поэтому ее никогда никто не обманывает. Но, как мы с тобой решили, она нам не враг. Поэтому с ней мы будем состязаться любви к искусству. Верно?

— Согласна. Маскарад, да?

— Но только бы нам не переборщить. Помнишь, как говорила наша тетушка? Для чего на маскарад надевают личины? — спросила Мария.

— Чтобы под маской скорее найти того, кого ищешь, — ответила Лиза.

— Она была права. Потому что каждый человек все равно подбирает ту маску, которая подходит ему по сути, не отдавая себе в том отчета. Я замечала много раз.

— Как и тот, кто выбирает себе собаку, — неожиданно добавила Лиза.

— Ты про мопса нашего батюшки? — изумилась Мария. — Ты еще помнишь его?

— Да как же такое забыть? — Лиза засмеялась. — Если наш батюшка всю жизнь вгрызался в книги, то, мопсик делал то же самое, только в буквальном смысле. Ты ведь помнишь, после чего его отлучили от кабинета? — Взгляд Лизы стал мягким, каким он становился всегда, стоило ей вспомнить об отце.

— Да уж, конечно. Мопсик совершил почти непоправимый грех, — добавила Мария.

— Только обложку удалось выправить после его зубов. Она у старинного Евангелия оказалась из очень крепкого дерева и потому не по зубам. Бархат немного подпортил, и все. Зато внутри… Он ведь сам даже клипсы отстегнул, чтобы раскрыть!

— Но как мудр был наш отец, верно? Он сказал, что образованные люди, а это все Добросельские, помнят наизусть строки, которые съел его любимый мопсик. Поэтому не стоит его предавать совсем уж суровой опале… А знаешь, я так волновалась, когда к нам пришел Федор и уставился на этот фолиант. Я думала, а вдруг он захочет открыть его?

Лиза засмеялась:

— Отец держит его на виду, потому что считает его все равно полным святости. Если помнишь наизусть все тексты, а он их помнит…

— По-моему, наш отец помнит абсолютно все, что читает, — перебила ее Мария…

— Верно, — согласилась Лиза. — Так если помнишь все тексты, говорил он, то при одном взгляде на фолиант они выстраиваются у тебя в голове. Но если бы Федор заглянул под бархатные корки, он бы испытал настоящее потрясение. Внутри-то почти ничего…

— Но потом я поняла, Лиза, почему он так пристально смотрел именно на эту книгу, — сказала Мария. — У его матери было в точности такое Евангелие, с гравюрами внутри. Между прочим, оно и сейчас лежит в той комнате, которая всегда была ее. Федор часто читает эту книгу. — Мария улыбнулась, а когда снова подняла глаза на Лизу, вдруг спросила: — Лиза, мне страшно тебя спросить, но… — Мария покраснела. — Но мне нужно это знать. Я не могу от этого отстраниться…

— Я знаю, о чем ты. Ты давно хочешь это узнать. — Лиза улыбнулась. — Чувствовала ли я… то же самое, что и ты, когда я была с Федором?

— Да, — одними губами произнесла Мария, и лицо ее побелело.

— Я много раз говорила тебе, что когда Господь поделил нас, то способность любить Федора он отдал тебе, а мне зачать от него. Для тебя. И выносить дитя для тебя. Это правда.

— Как это странно звучит! — Мария закрыла лицо руками. — Что сказал бы Федор, если б узнал!

— Не думай об этом. Он не должен узнать. Он никогда не узнает.

— Но, Лиза… Ведь когда ты родишь… в тебе что-то изменится. А во мне — нет. Как же я буду… Как же он будет меня любить?

— Он любит тебя так, что не станет искать никаких перемен. Ты сама не ищи. Поняла? Ты его единственная женщина, которая будет с ним всегда. Он не захочет тебя ни кем сравнивать. Да и как? Если ты будешь его единственной женщиной… ты ведь понимаешь, о чем я говорю? К тому же, я знаю, что рожу ребенка быстро, без натуги. Без всяки неприятных последствий, о которых написано в книге доктора, которую ты начала читать, если ты беспокоишься об этом.

— Откуда ты знаешь, что все обойдется?

— Французский доктор мне сказал, что Создатель будто нарочно приготовил меня для этого занятия. — Лиза засмеялась.

Мария смотрела на сестру круглыми глазами. Настроение ее менялось к лучшему.

— Правда? Значит… ты родишь своему посланнику кучу детей?

— Да, целый департамент по иностранным делам, — засмеялась Лиза.

Мария почувствовала великое облегчение и перевела взгляд за окно. Сейчас она видела яркие красные гроздья калины. Казалось, совсем недавно, она цвела белыми кружевными цветами. А когда эти цветы снова явятся в мир, дитя уже будет в нем, в этом прекрасном мире. Ее сын и Федора.

Впервые за эти месяцы Мария спокойно подумала о том, что сейчас происходит в ее жизни. Как будто она наконец согласилась с тем, что начертано для нее, только для нее, причем той рукой, которую не отринешь. Ну и что, если для нее начертано не то, что для других? Оно ведь не выдумано ею, этот ее поступок не прихоть, не игра, а судьба, предписанная рождением. Так о чем ей тогда волноваться? Ей нужно просто жить изо дня в день, из ночи в ночь… Испытывать удовольствие от жизни. От ее красоты.

— Да, Лиза, я чуть не забыла… — Голос Марии теперь был голосом человека, который что-то окончательно для себя решил.

Лиза остановила взгляд на лице сестры, ее вдохновенный вид заставил на мгновение забыть о своем неприятном утреннем состоянии. Она давно не видела у Марии такого лица.

— Так что же это? — Лиза приподнялась на подушках и подалась вперед.

— Мы давно не меняли свои украшения. — Мария вытянула вперед обе руки. В неярком утре дрожащим светом переливались камни на кольцах — на правой руке был некрупный сапфир, а на левой — чуть крупнее.

Лиза тоже вытянула свои руки и оглядела кольца.

— Ты права. Мы настолько давно их не меняли, что я даже забыла, что они на мне. Что ты предлагаешь надеть?

— Наденем изумруды, ладно?

— Те, что нам подарил Федор на вашу свадьбу?

— Да. Наденем кольца и серьги. Я сейчас. — Не ожидая ответа, Мария выскользнула за дверь, а Гуань-цзы метнулась на постель к Лизе, будто давно выжидала этот приятный миг, сидя на пуфике возле кровати.

— Прихвати что-нибудь для нашей Гуань, — крикнула вдогонку Лиза. — Какую-нибудь ленту…

Лиза погладила кошку, та подтянулась поближе и легла ей на живот.

— Какая ты чуткая, Гуань. Надо же, ты самая настоящая гетера. — Лиза водила рукой по короткой шерсти на спине, и чувствовала, как тепло животного успокаивает, утишает волнения.

Когда Мария вернулась с драгоценностями, Лиза спала, Гуань тоже, тесно прижавшись к ее животу, будто слушала как прорастает внутри жизнь.

Мария тихо закрыла дверь и вышла. Пускай поспят. Потом Лиза наденет и кольцо, и серьги. Но сама она это сделает сейчас.

Мария вошла в зал, выдвинула ящик комода и достала шкатулку с драгоценностями. Потом встала возле большого зеркала и вдела в уши серьги с изумрудами. Камешки, похожие на зеленые неспелые груши, закачались на весу. Мария потрогала мочку уха с крошечной родинкой, которую любит целовать Федор. Она повернула голову набок, подняла палец с надетым на него кольцом с изумрудом же темного цвета, послала воздушный поцелуй.

Не себе.

Федору.

Федор открыл глаза и обнаружил, что лежит в тесной каюте бригантины. Он почувствовал, как тело напряглось от желания. К сожалению, неисполнимого. Он повернулся на спину.