Белая карта - Черкашин Николай Андреевич - Страница 34
- Предыдущая
- 34/54
- Следующая
Летом мы жили на даче на острове Бренде под Гельсингфорсом, там же снимали дачу и Колчаки. На лето все моряки уходили в море, и виделись мы часто, и всегда это было интересно. Я очень любила Славушку, и он меня тоже. Помню, я как-то пришла к ним, и он меня попросил: "Анна Васильевна, нарисуйте мне, пожалуйста, котика, чтоб на нем был красный фрак, а из-под фрака чтоб был виден хвостик", а Софья Федоровна вздохнула и сказала: "Вылитый отец!"
Осенью как-то устроились на квартирах и продолжали часто видеться с Софьей Федоровной и редко с Александром Васильевичем, который тогда уже командовал Минной дивизией, базировался в Ревеле (Таллин теперь) и бывал в Гельсингфорсе только наездами. Я была молодая и веселая тогда, знакомых было много, были люди, которые за мной ухаживали, и поведение Александра Васильевича не давало мне повода думать, что отношение его ко мне более глубоко, чем у других.
Но запомнилась одна встреча. В Гельсингфорсе было затемнение – война. Город еле освещался синими лампочками. Шел дождь, и я шла по улице одна и думала о том, как тяжело все-таки на всех нас лежит война, что сын мой еще такой маленький и как страшно иметь еще ребенка, – и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, не больше; договорились, что вечером встретимся в компании друзей, и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась – и тут же: какие глупости могут придти в голову! И все».
У них не было никаких шансов быть вместе. Оба – семейные люди. У нее – двухлетний карапуз Володя, у него – девятилетний пострел Славушка, Ростислав, да еще горькая память о двух умерших малолетних дочерях – Татьяне и Маргарите. Но внешне вполне благополучные и респектабельные семьи.
Никто не мог сказать ничего дурного об их отношениях в Гельсингфорсе. Это было обычное светское знакомство. Встречались только на людях – в компаниях. Кодекс офицерской чести не допускал и мысли о тайных романах с женами друзей. И не вина Колчака, что он тронул сердце отнюдь не чопорной московской красавицы. Натура в высшей степени поэтическая, Анна Васильевна сама шла ему навстречу.
«Где бы мы не встречались, – признавалась потом Анна Васильевна, – всегда выходило так, что мы были рядом, не могли наговориться, и всегда он говорил: «Не надо, знаете ли, расходиться – кто знает, будет ли еще когда-нибудь так хорошо, как сегодня». Все уже устали, а нам – и ему и мне – все было мало, нас несло, как на гребне волны. Так хорошо, что ничего другого и не надо было!».
Колчак, весьма неравнодушный к женщинам, и немало погрешивший легкими связями в Либаве и Ревеле, вдруг увидел в Анне Тимиревой ту даму, за право обладания которой нужно пройти пол света, или покорить пол мира, или хотя бы взять некую немыслимую твердыню, чтобы швырнуть к ее вратам ключ от ворот… Ну, того же Царь-града, например, Константинополя…
История адмирала Нельсона и леди Гамильтон? Красивая рыцарская сказка?
Нет, едва не состоявшаяся быль…
Так или иначе, но Анна Васильевна стала для Колчака той «заветной звездой», которая осенила самые трудные годы его жизни и которая готова была разделить с ним и его страшную участь. Но судьба распорядилась иначе…
Впрочем, рассказ об этой замечательной женщине впереди.
Военное море – особое море. Где бы не находился твой корабль, он и ты на нем, может в любой точке этого взволнованного, мерно дышащего простора обрести свой вечный покой. Под его могильным покровом уже упокоились сотни кораблей и тысячи моряков, а среди них и многие твои товарищи.
Колчак не мог не думать этом, как не мог и не гнать подобные мысли прочь. Они уходили с горизонта разума в темную глубь подкорки, напрягая нервы и обостряя чувства.
Капитана 1 ранга Колчака убивала узость поставленной ему задачи – оборона Финского залива. Это при том, что окно в Европу, прорубленное Петром на Балтике, давно уже превратилось в распахнутые ворота от Ботники до Полангена, от финско-шведской границы в лапландском приполярье до литовского штранда.
Он рвался в бой к берегам Германии. Но его определили в Рижскую заводь. Именно там обрел он заветный «белый крестик».
– Кому и как о вас доложить, ваше благородие? – Осведомился вестовой, преграждая незнакомому офицеру путь в каюту хозяина – час для визитов был вовсе неурочный. Капитан 1 ранга Колчак только прилег, благо стрелки часов ушли далеко заполночь. Правда, время военное…
– Доложи Александру Васильевичу, что прибыл командир миноносца «Лейтенант Бураков». Имею пакет от начальника службы связи адмирала Непенина.
Вестовой заглянул в полутьму каюты и вскоре вернулся обратно.
– Проходьте.
Колчак встретил посланца по-свойски – в наброшенном кителе.
Козырнув, лейтенант передал небольшой сверток. Вскрыв плотную бумагу, Колчак обнаружил замшевый футлярчик, в котором обычно дарят драгоценности, а в нем – белый крестик ордена Святого Георгия. Эмаль его была слегка исцарапана – ношен крестик был и немало…
– Что это?
– Адриан Иванович с себя снял. – Пояснил командир миноносца. – Как только императорский рескрипт прочитал. Велел немедля вам передать.
– Мне?! – Опешил Колчак. – За что?
«За Рижский залив!» – мог бы ответить лейтенант, но он деликатно промолчал.
Капитан 1 ранга Колчак застегнул мундир на все пуговицы и перекрестился – сначала на икону Спасителя, потом на крест Святого Георгия.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «4 сентября начальник Минной дивизии контр-адмирал Трухачев… вывихнул руку, оступившись и упав на сходне, – писал в «Воспоминаниях морского офицера С. Тимирев, – и временно вместо него был назначен Колчак, который оставался в должности вплоть до выздоровления Трухачева – до 11 ноября. Несмотря на кратковременности пребывания в должности Колчак успел развить самым плодотворным образом свою кипучую энергию. Он был создан для службы на миноносцах, это была его стихия. Колчак неоднократно говорил своим друзьям, что венцом его желаний всегда было получить в командование Минную дивизию: он чувствовал, что там он будет на месте, и о большем не мечтал. Его оперативные замыслы, связанные с миноносцами, всегда были неожиданны, смелы и рискованны, но в то же время ему всегда сопутствовало счастье; однако, это не было слепое счастье, а своего рода предвидение, основанное на охотничьей верности глаза и привычке к успеху. Его молниеносные налеты на неприятельские транспорты в шведских водах, атаки на неприятельские миноносцы, самые смелые постановки мин под носом немцев можно было сравнить с лихими кавалерийскими набегами или атаками. В конце концов, за целый ряд подвигов, которые трудно было подвести под какие-либо "статуты," Колчак по Высочайшему повелению, помимо Георгиевской Думы, был награжден орденом Св. Георгия; очевидно, трудно было найти офицера, более достойного этой награды».
В сентябре 1915 года Колчак вступил в командование Минной дивизией и всеми морскими силами в Рижском заливе – единственным военном театре на Балтике, на котором кайзеровские адмиралы пытались дать решающее сражение русскому флоту. Ботника не в счет. Вход в Финский залив надежно прикрывался Центральной артиллерийско-минной позицией, а вот Рижский залив был той самой дверью, что вела на «черную лестницу» в Моонзундский пролив, в тыл главного морского щита.
Рукою очевидца. «На этой должности Колчак проявил большую активность, он разработал план соединенных операций флота и армии на побережье около Риги, и, когда немцы повели сильное наступление на Кеммерн, то были отбиты нашими войсками, поддержанными артиллерийским огнем с кораблей. Кроме того Колчак произвел несколько высадок десанта на побережье залива, занятое германской армией и постоянно тревожил ее тыл. Не ограничиваясь обороной залива, он с миноносцами, под личным своим командованием, произвел ряд нападений на суда германской охраны у Виндавы и германские караваны торговых судов, перевозивших груз руды из Швеции в Германию» – отмечал один из первых биографов Колчака, его преданный соратник – контр-адмирал Михаил Смирнов, бывший в ту пору командиром эсминца «Казанец».
- Предыдущая
- 34/54
- Следующая
