Ангелы по совместительству (СИ) - Сыромятникова Ирина Владимировна "tinatoga" - Страница 70

— Э???

Продавать часы Лучиано решил не на улице, а в лавке, причем, ювелирной. Витрины у нее не было вовсе, а около двери топтался рослый печатный, к малолетним визитерам отнесшийся с подозрением (Саиль подозревала — не будь Лучиано пастырем, их погнали бы отсюда взашей).

Хозяин вышел к странным посетителям не сразу (видно, занят был). При взгляде на кошмарные часы в его руках, словно по волшебству, появилась лупа, помощник поднес ближе свет. Минут десять ювелир со скептическим видом рассматривал товар, а потом назвал цену. Сердце Саиль затрепетало от радости, но Лучиано покачал головой и назвал цифру вчетверо больше.

Что тут началось!

Хозяин лавки вскочил из-за стола и громогласно предложил всем посмотреть на эту невоспитанную молодежь. Саиль мучительно покраснела, а вот на Лучиано слова купца впечатления не произвели: мальчик с легким удивлением поднял бровь и повторил свою цену. В ответ купец обвинил их в скаредности и жестокосердии. Лучиано тоже встал, картинным жестом отпихнув в сторону стул, и заявил, что этот человек, по-видимому, не хочет помочь бедным сиротам. Саиль была уверена, что сейчас их вышвырнут за порог, но торг только начался. Купец жаловался на тяжелое время — Лучиано утверждал, что волки крались у них по пятам. Са-ориотец намекал на спорное происхождение товара — юный маг (волшебством заставив волосы встать дыбом) призывал богов послать дождь, снег и град на всех недостойных. Саиль, тщетно пытавшаяся уловить смысл перепалки, сдалась, и озвучивала лишь цифры. В итоге, купцу пришлось поднять первоначальную цену в три раза. Лучиано спрятал выручку куда-то под рубаху, а пару монет тут же разменял мелочью.

Из лавки Саиль выходила измотанная, как после битвы с черноголовыми.

— Мне кажется, что мы обидели этого доброго человека.

— Перестань, Саиль! — Лучиано выглядел весьма довольным собой. — Он дал едва ли половину настоящей цены. Но тут ничего не поделаешь, времена, действительно, тяжелые.

Сколько стоит нынче в Миронге комната на троих и стойло для скотины они так и не узнали — покровительство Ри’Кинчира позволило им остаться жить в порту, в бараке при мастерской. Уложением подобное самовольство запрещалось, но людям надо на что-то жить, а пастырей здесь уже полгода никто не видел. За пару монет они получили две койки в общей комнате и право принимать душ (холодный). Несмотря на обилие соседей, Саиль впервые за много дней почувствовала себя в безопасности.

Мастеровые не теряли времени даром — утром в сухой док заявилась толпа рабочих и дружно, за один день ободрала с "Лосося" старую краску. Женщины ползали в трюме, выгребая остатки песка и ракушек, молодые парни болтались в веревочных люльках и конопатили борта. Когда древесина подсохла, весь корпус обмазали чем-то вонючим…

Лучиано целыми днями болтался в мастерской, а возвращаясь, говорил только про корабли, речные и морские, паровые и парусные. Не очень типичное для белых увлечение! Казалось, что он знает все: про назначение сотен загадочных предметов, форму морских узлов, глубину осадки и ориентирование по компасу. Слушая его, Саиль невольно проникалась уважением к грубоватым, шумным морякам и томительной жаждой странствий (будто недостаточно ей еще приключений). Клетка из правил и авторитетных мнений, в которой привыкла обитать дочь пастыря, не выдерживала напора перемен. Столкновение с реальностью обнажало несоответствия, каждое из которых требовало объяснения. А ведь любопытство белых — страшная сила! Не потому, что узнавать новое так уж весело, просто в какой-то момент неопределенность надоедает. Саиль начинала желать странного: понимать, что происходит, знать, что ждет ее дальше, выбирать, в конце концов. Управлять своей жизнью! С образом са-ориотского белого подобные настроения категорически не сочетались, но чувствовать себя чемоданом без ручки девочка больше не могла.

Для начала, следовало разузнать больше про тот самый Алякан-хуссо, в который они направлялись. Так уж ли верен образ речного порта, который Саиль нарисовала себе в уме? Или будет, как всегда?

Общение — сильная сторона любого белого, но разницу в происхождении не так-то просто преодолеть, благосклонность мастеровых, привыкших держаться замкнутым кланом, следовало чем-то заслужить. Для этого у Саиль имелось секретное средство — младенец: в любом месте, где люди живут семьями, найдется парочка матрон, желающих поучить молодку уму-разуму. Саиль поцеловала Пепе в лобик, мысленно попросив малыша не шалить, и отправилась во двор жилого барака, привлекать внимание.

Смеркалось. Жены мастеровых, освободившиеся от дневных трудов, сидели на ступеньках барака и болтали о своем. С моря набегал туман, и над Миронге поднималось светлое марево — светились окна особняков и доходных домов, на бульварах потихоньку зажигались зачарованные фонари, а вот бараки портовых рабочих оставались погруженными во мрак. Спросите — почему? Потому что в Уложении написано: спальные места иждивенцев освещать масляными лампами о двух рожках, не более двух на комнату, ни слово об электричестве или осветительном газе. Для мастерских хозяева протащили в закон нужные изменения (из соображения скорее безопасности, чем удобства), а вот о семьях печатных похлопотать оказалось некому. Да, печатных! В порту те или иные клятвы на амулете Уложения приносили все. Раньше это мало кого волновало (ну, не любят власти добрых возчиков — прибылью делиться не хотят), а теперь стало вопросом выживания — сменить род занятий обремененные магией люди не могли. Весь порт сидел без работы, проедая пайки, выделенные градоправителем не по Уложению, а по совести, единицы — участвовали в работах по расчистке фарватера. Что обиднее всего — и так скудный заработок отбирали приезжие. Беженцы, сплошь — свободные граждане, не отягощенные печатями, готовы были выполнить любую работу за гроши.

— А вот мне бабка рассказывала, что ее брат в рыбаки ушел. Не было, стало быть, на нем печати! — решила блеснуть осведомленностью Айша — молодая девка с красными от постоянной стирки руками.

Женщины постарше цокали языкам, но ругать имперские порядки вслух были не готовы и скользкую тему потихоньку замяли.

Детвора (слишком мелкая, чтобы помогать в мастерских) осаждала Мымру, предлагая ослице арбузные корки и "хвостики" от овощей. Животное, хамски терроризировавшее Саиль всю дорогу, хитроумно скрывало подлый характер, и даже позволяло гладить себя по ушам. Сытый Пепе безмятежно спал.

Соседка по бараку, Таша, объясняла Саиль, как уберечь малыша от насекомых. В поездке это важно! Особенно, когда отвращающих амулетов под рукой нет.

— … и свежие веточки акастуса в пеленки.

— А если сушеные?

— Не подойдет! Крошиться будут — чесаться начнет.

Собравшиеся на посиделки у бараков присматривались к Саиль и природное обаяние белых давало о себе знать — разговор переходил на личное. Женщины интересовались, зачем столь юная девочка покинула дом в такие тяжелые времена.

— Я еду в Кунг-Харн, к родственникам, — объясняла Саиль. — А Лучиано любезно согласился меня проводить.

— А как же родители? — удивлялась Айша. — Неужто отпустили?

Белым трудно врать, но признаться сейчас в наличии отца-пастыря было бы катастрофой.

— Маму я совсем не помню, а папа… Он уехал, — мягко улыбалась девочка. — Далеко-далеко.

Собеседники по-своему истолковывали ее слова и смотрели с сочувствием.

— Кунг-Харн, — покачала головой ма Юраш, самая старая из присутствующих. — Не доброе место. Сплошь каторжане! Да и что вообще может быть доброго в горах?

— А что еще про те места слышно? — ухватилась за ее слова Саиль.

И женщины принялись вспоминать все, что знали про Кунг-Харн и долину Тималао, вышло не так уж мало. Судя по слухам, шанса добраться до цели пешком белые не имели: путешественников поджидали сонмы ополоумевших черноголовых, банды людоедов, дружины мелких чиновников, вообразивших себя вторыми после императоры, ну, и нежити. Много нежитей.