Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович - Страница 11

Прилетели два ворона, сели на грязь и тоже стали пить солоноватую воду.

По ночам на солонце часто крякали утки.

На рассвете и по вечерам в сопках перекликались изюбры. Капланов различал их голоса: вот басовито и уверенно проревел старый рогач, ему на высокой ноте несмело ответил из дальнего распадка молодой самец.

В ночной тишине доносились крики изюбров даже из-за перевала, с Колумбэ.

Листья в лесу желтели. Капланов много ходил по тайге, «тропил» лосей, изучал их образ жизни. Но не шла у него из головы мысль о тиграх. Он подробно обдумывал маршруты, которые намечал пройти зимой, чтобы отыскать в тайге тигров.

Судьба тигров все больше тревожила его. Тигров полностью истребили и в Средней Азии, и в Закавказье, и здесь сохранилось лишь два-три десятка зверей. На Дальнем Востоке они были на грани полного уничтожения. В начале столетия, во время экспедиций Арсеньева, тигры еще встречались по обоим склонам горного хребта. Когда кабаны, за которыми они охотились, оказались загнанными в еловые массивы главного Сихотэ-Алиня, где зимой было много снега и мало кормов, тигры последовали за ними, но сами попали здесь в очень тяжелые условия. В зиму 1914 года, особенно обильную снегами, вымерла большая часть кабаньих стад. Старые охотники вспоминали, что тигры тогда сильно голодали. На следующий год число этих хищников резко упало.

Если раньше тигры доходили до самого моря, то теперь на восточной стороне хребта их уже не стало. Последний тигр здесь, на восточном склоне в районе заповедника, был убит в 1915 году. Он был настолько истощен, что весил лишь 70 килограммов вместо обычных 250. Добывать крупных животных он уже не мог. Этот тигр обходил ловушки охотников и пожирал колонков и все, что там попадалось.

В приморской тайге, на восточных склонах Сихотэ-Алиня, появились переселенцы. Зимой они добывали белку и кабана. На западной же стороне хребта, по Иману и притокам, чаще всего охотились соболевщики — промысел их не вызывал в тайге большого шума. Поэтому тигры теперь держались на более безлюдном — западном склоне. Здесь, в бассейне Имана, а также по среднему Амуру, они селились небольшими группами и поодиночке.

До организации заповедника вылавливались для зоопарков почти все выводки. За последние десять лет было отловлено около полусотни тигрят и уничтожено восемь взрослых тигров. Это означало, что число тигров неизменно сокращалось без надежды на восстановление — звери, достигшие преклонного возраста, уже не размножались.

Надо было узнать, где и сколько осталось тигров, а затем добиться запрета, хотя бы временного, на их отстрел и отлов. Иначе, вне всякого сомнения, уссурийский тигр будет очень скоро полностью истреблен.

Об этом Капланов написал директору заповедника, в охотничью инспекцию и краевую газету. Он надеялся, что к проблеме сохранения тигра ему удастся привлечь внимание общественности.

По вечерам Капланов вел свой научный дневник, записывая наблюдения за день, и обрабатывал материал по лосю.

Однако работе в избушке сильно мешали лесные мыши и красные полевки. После прошлогоднего хорошего урожая кедра их развелось столько, что в сумерки по всей тайге от их возни стоял сплошной шорох сухих листьев. А в избушке они бегали по столу и скамейке даже при свете лампы. Когда Капланов ложился спать, возня их становилась еще сильнее. Стоило плохо вымыть руки после ужина, как мыши в темноте норовили погрызть пальцы. Свет в избушке погасить было нельзя, в какой-то мере он все-таки охранял сон спящего человека. Капланов не успевал вытаскивать грызунов из расставленных ловушек. Когда мыши чересчур его донимали, он хватал доску и ожесточенно бил ею по полу налево и направо.

Ведя исследования по лосю, Капланов попутно наблюдал и за изюбром. Интересовали его и другие животные, обитавшие в Сихотэ-Алиньской тайге.

Поднимаясь в высокогорные ельники, он встречал там редкую птицу — черного рябчика, или «дикушу». Эта птица была очень доверчива. Он подходил почти не таясь, без труда накидывал на шею дикуши веревочную петлю и брал ее в руки.

На Шаньдуйских озерах можно было встретить и других интересных птиц.

Капланов соорудил себе плот и в тот период, когда Большое озеро становилось глубоким, плавал по нему, чаще в сумерки, наблюдая за птицами на воде.

Впервые увидел он здесь черного аиста.

Но особое любопытство вызвали у него крохали и мандаринки.

Селезень мандаринки, или, как ее называют, «японки», по праву считается самой красивой уткой на земном шаре, его оперение расцвечено всеми цветами радуги. Ярко-зеленое темя и лоб, длинный красно-сине-зеленый хохолок на затылке — нечто вроде косы, два широких оранжевых, поднимающихся веером из спины, пера, — когда птица плывет, они кажутся парусами; золотисто-желтые зеркальца на крыльях, кораллово-красный клюв, желтые лапки.

«Что за чудо природы! — думал изумленный Капланов, — настоящая райская птица!»

Своих птенцов мандаринки выводили в дуплах деревьев. Когда подходило время, мать вызывала их из гнезда криком. Утята, цепляясь длинными ногами за шероховатые стенки дупла, пытались вылезть, потом решительно прыгали вниз. Мать, собрав утят в кучку, поспешно уводила их к воде.

В начале сентября в Шаньдуйском ключе появилось много рыбы. Голец и сима шли в верховья ключа на нерест косяками. Местами, особенно на перекатах, казалось, что между берегами течет не вода, а рыба: шевелились спинки и плавники, блестела разноцветная чешуя рыб, которые держались вплотную друг к другу.

Самым интересным было наблюдать, как рыбы пытались преодолевать водопады. И хотя Капланов видел прыжки рыб уже не первый раз, он подолгу следил за этой удивительной картиной.

Голец прыгал против водопада, очень близко подходя к нему, а сима — издали, по дуге в два-три метра: ближе, очевидно, ее не пускал водоворот.

Силой воды и воздушной волной рыб обычно сносило обратно, и некоторые здесь же погибали, ударяясь о скалы. Но те, что оставались в живых, толкаемые инстинктом сохранения рода, вновь и вновь пытались преодолеть бурное течение, выпрыгивая вверх на метр и больше.

Рыба упорно шла в верховья родной речки, где она когда-то родилась, чтобы здесь дать жизнь своему потомству.

Тяга к родине, размышлял Капланов, владеет не только человеком. И птица стремится улететь на гнездовья в родные края, и рыба уйти в ту струю, которая ее взлелеяла с первых дней жизни…

Однако самым любопытным было, пожалуй, наблюдать нерест. Рыба всегда шла парами. Сима-самка расчищала своим телом углубление в гальке, прижималась ко дну брюхом и выдавливала из себя икру. За самкой вслед поспешно двигался самец, выпуская на икру свои молоки. Так они совершали несколько заходов на одно и то же место, пока у самки не заканчивалась икра. Ударами хвоста рыбы закрывали икру галькой.

Часть икры при этом терялась в песке, часть сносилась течением, где ее пытались поймать караулившие рыбы-хищники. Они обычно собирались ниже нерестилищ, которые хорошо просматривались через прозрачную воду. Самцы симы бросались к хищникам, стараясь их отогнать.

Иногда на мелких местах ключа слышался всплеск воды — это рыбы взбивали гальку.

Особенно много было сейчас в ключе гольца, который шел в самые верховья. По случаю нереста он вырядился в брачный наряд: у него выделялась белая оторочка на плавниках и густые красные крапинки по темному фону спины и боков. А поздней осенью голец, закончив нерест, должен был скатиться обратно по реке, но уже поблекший, до крайности истощенный, с несообразно большой головой и узким телом.

Симу же по окончании нереста сносило вниз течением, всю израненную, измочаленную, едва живую, пока, наконец, она не погибала.

Сима, как и другие лососевые, уходя из моря, которое ей служит пастбищем, перестает питаться. Совершив единственный раз таинство деторождения, она погибает.

Капланов часто задумывался над этими строго рассчитанными многообразными процессами жизни. Книга природы, которую он ежедневно, ежечасно читал в тайге, окончательно захватила его. Но вместе с тем, он не мог разрешить себе роскошь заниматься здесь всем понемногу, тратить время на все, что только встречалось. Будучи настоящим ученым, он целеустремленно и терпеливо собирал необходимый ему материал, шаг за шагом приближаясь к раскрытию неизвестных еще науке сторон жизни тех животных, которые были взяты для изучения.