Туманы Авелина. Колыбель Ньютона (СИ) - Трегуб Георгий - Страница 11

Девятнадцатый по счету премьер-министр Федерации, Пол Стюарт продержался в этом кабинете больше своих предшественников — вот уже три срока, — но и он начал сдавать. Череда непопулярных решений, подскочившие налоги, кризис на севере страны в шахтерских районах — и Стюарт стал кандидатом «на вынос». Сам он отказывался это признавать, цепляясь за власть, как благовоспитанная девушка — за свою девственность в надежде на успешное замужество.

Киссинджер помнил Пола Стюарта ещё с тех времён, когда премьер был всего лишь адвокатом со страстной тягой к политике, а сам Грег — студентом-практикантом. Тогда Стюарт считался красивым мужчиной: высокий, с яркими синими глазами, широким лбом и мужественными чертами лица. И кто сказал, что мужчине не к лицу использовать физическую привлекательность для достижения своих целей? Свою первую работу в престижной адвокатской конторе Стюарт получил сразу после университета — по слухам, потому, что приглянулся её основному партнеру, старику Дональду Гранту. Грант ввёл Стюарта в высшее общество, познакомил с нужными людьми и помог зарекомендовать себя в качестве знающего молодого юриста. И Киссинджер никогда не спрашивал себя, знала ли миссис Стюарт, в девичестве Элеонор МакВиторс, дочка промышленного магната, о том, что дало старт блестящей карьере её мужа. Знала, наверное, но, как и многие другие девушки тех лет, не устояла перед обаянием синеглазого великана и уговорила своего отца дать согласие на неравный брак.

Именно денежки её отца и поддержка его окружения через несколько лет поставили Стюарта во главе Прогрессивной Партии Консерваторов, а ещё через какое-то время посадили его в кресло премьер-министра.

Пол всегда заявлял, что для него в политике существует только два приоритета — это перестройка экономики и обеспечение национального примирения. Оба были близки сердцу и уму Киссинджеру.

К концу его третьего срока от того молодого человека остались только амбиции и жажда власти. К пятидесяти восьми годам он уже стал грузным мужчиной с залысинами, одутловатым лицом и тяжёлым носом. Да, подумал про себя Киссинджер, комната и его выпила.

В тот памятный день, семнадцать лет назад, Киссинджер, переступив порог «красного кабинета», был готов к тому, что разговор может принять неожиданный поворот. В кулуарах ходили слухи, что Стюарт не собирается уступать власть и до последнего будет бороться за продление срока.

— Что там с Лейтоном? — спросил премьер-министр без приветствия, сразу переходя к делу.

— Лейтон отказался идти на уступки.

— Ну, мы так и думали, верно? — усмехнулся премьер, поднимая на Киссинджера уже начавшие выцветать глаза. — Что мы можем сделать до декабря?

Киссинджер выдержал паузу. Лейтон, выбранный главой Либеральной Партии в прошлом году, представлял собой серьёзную угрозу. В глазах избирателей он выглядел честным, а это ударяло по основной риторике избирательной компании консерваторов. Либералов во главе с Лейтоном невозможно было окрестить «партией коррупционеров», и опасения Пола Стюарта Киссинджер понимал.

— Боюсь, не много. Разве что выдать субсидии для фермерских хозяйств — но я не думаю, что это существенно сыграет нам на руку. Если вам интересно моё откровенное мнение, то шансы на декабрьских выборах у нас невелики.

Премьер-министр пристально посмотрел на собеседника:

— Мы не можем допустить проигрыша на выборах. Мы не можем допустить, чтобы к власти пришёл Лейтон и его команда. Эти чёртовы народники разрушат за полгода всё, что мы строили все эти двенадцать лет.

Он вышёл из-за стола и прошёлся несколько раз по кабинету.

— Аппайи, — решительно продолжил Стюарт, — вот наша выигрышная карта.

Что ж, Киссинджер так и предполагал.

— Что мы можем сделать до декабря? Сэр, мы говорим о полномасштабной войне в горном регионе. За последние три десятилетия мы не могли ничего сделать в Аппайях.

— Времена изменились, Грег. Наши военные ресурсы позволят провести быстрые и эффективные зачистки в этой дерьмовой дыре. Ты помнишь, когда я назначил Майкла министром обороны, я ему сказал, всё, что мне нужно — сильная армия. Он сдержал слово. Ты, однако, не выглядишь убежденным...

— Мы можем запустить рекламную компанию против Лейтона... — Грег знал, что его никто не послушает. Он проработал на Стюарта достаточно, чтобы научиться считывать внутренний настрой премьера по колебаниям чаинок в фарфоровой чашке — Стюарт кофе не пил. И всё же Киссинджер продолжил:

— Лейтон — интеллектуал. Академик. В этом смысле на политической арене равных ему нет. Но он.... — Грег помедлил, подбирая нужное слово, — «квадратный», он полностью лишён способности устанавливать дружеские связи. Даже если это только «дипломатическая дружба», только фасад... Мы можем использовать это против него.

Упрямое покачивание головой... Стюарт с ним не согласен, не хочет слушать. Грег сделал последнюю попытку:

— Мы захватим населённые пункты, выдавим мятежников в горы, и там эта война будет тлеть ещё тридцать лет. Но сейчас, по крайней мере, не гибнут люди...

Включившийся интерком не дал Киссинджеру завершить мысль.

— Господин премьер-министр, они здесь, — сухо оповестил голос личного секретаря Стюарта.

— Пусть войдут.

Вошедшими в «красный кабинет» оказались секретарь по делам госбезопасности Эдвард Стюарт и министр обороны Федерации Майкл Уэллс. Мужчины обменялись краткими приветствиями и рукопожатием с Киссинджером. Уэллс, бывший военный, мужчина с добродушными карими глазами, плюхнулся в кресло напротив Киссинджера, расстегнул нижнюю пуговицу пиджака и потянулся за бутылкой газированной воды. Эдвард Стюарт, младший брат премьер-министра, расположился в проёме окна, и тень от занавеса практически полностью скрыла его лицо. «Человек, правящий из тени», — усмехнулся про себя Киссинджер.

«Если ты когда-нибудь захочешь возразить моему брату, — однажды в шутку предупредил его Пол, — вставай до рассвета, собери всю необходимую информацию и — перепроверь, а потом перепроверь опять... раза три». А через полгода работы с братьями Киссинджер уже и сам знал: Эдвард не расшаркивался перед оппонентами, предпочитая в разговоре оперировать сухими фактами. «Предполагаю» было самым ненавистным для него словом. Как и Пол, Эдвард использовал свой внушительный рост, чтобы доминировать в дискуссиях и подавлять оппонента не только блестящей логикой. Тот же Филдс как-то заметил, что когда Эдвард Стюарт впадал в ярость, именно его физические параметры становились тем фактором, который воздействовал на оппонентов больше всего.

— Ну, Майкл, давай, просвети Грега, он ещё ничего не знает, — подбадривающе обратился к своему министру Пол Стюарт, потирая руки в предвкушении.

Уэллс хмыкнул, отпил прямо из бутылки. Киссинджер напрягся: отчего-то показалось, ему сильно не понравится то, что Майкл собирается сообщить.

— Пару часов назад наши войска взяли Катамарку, — довольно произнёс Уэллс. — Наши бравые ребята одержали блестящую победу.

— Хорошо, — осторожно ответил Киссинджер, — я позабочусь, чтобы эта новость попала в средства массовой информации как можно скорее и в нужном нам формате. Известны потери?

— Перед наступлением мы оставили коридор для мирных жителей. Все они смогли покинуть город целыми и невредимыми. Повстанцы, оставшиеся в городе, были полностью уничтожены.

— Это безусловная победа, — раздался голос Эдварда Стюарта, и Грег вздрогнул от неожиданности, — мы рассчитываем, что она позволит поднять рейтинг правящей партии перед предстоящими выборами.

Киссинджер кивнул:

— Мы так и расставим акценты. Мирное население не пострадало, мы одержали блестящую победу. Но до выборов семь месяцев — не преждевременно ли было это наступление? Победы забываются быстрее, чем поражения.

Уэллс обменялся быстрым взглядом с премьер-министром и, заручившись его молчаливой поддержкой, обернулся к Киссинджеру:

— Всё не так просто. Мы дали возможность уйти всем, кто хотел покинуть город. Но в десяти километрах от Катамарки, при попытке пересечь ущелье... — Уэллс помедлил, — произошло... да, величайшее военное преступление за всю историю конфликта.... Ополченцы открыли огонь по колоннам беженцев.