Жена султана - Джонсон Джейн - Страница 52

Все это время, отмеченное новыми восстаниями в Рифе и вестями об осаде английской колонии в Танжере, Исмаил посвятил лихорадочному восстановлению дворца. Он часто трудился, голый по пояс, вместе с невольниками, как простой рабочий, его лицо и руки были запачканы землей и известью. Он работал как подневольный, как тот, кому нет покоя, потому что мечты пожирают его изнутри.

То, второе, лето было страшным, жара не отступала. Колодцы высохли, и немногие уцелевшие посевы погубили полчища саранчи, принесенной из пустыни. К концу года засуха не прекратилась. Фонтаны выключили, в застоявшейся воде плодились комары, изводившие нас по ночам нытьем и укусами.

Новость, что английскому гарнизону, обороняющему колонию в Танжере, удалось после долгой кровопролитной битвы отбросить войска султана, едва ли могла прибыть в менее удачный момент.

Один из генералов Исмаила, каид Омар, как-то в третий день месяца Мухаррам 1091 года приезжает с севера, чтобы обсудить возможное перемирие с неверными, которые, как он докладывает, тоже пришлют переговорщика ко двору в Мекнесе.

Султан приказывает судьям и ученым вынести решение о законности подобного мероприятия. Война с англичанами стоит дорого и выматывает, особенно когда страна охвачена засухой. Султан желает изгнать врагов из Марокко, но война уже переросла простое неудобство, а возможность поражения неприемлема. Если не удалось вытеснить неверных силой оружия, возможно, есть другие способы убедить их уйти. Можно ли заключить перемирие, не нарушая законов Корана? Все подавлены: многие из собравшихся утверждают, что любое соглашение с христианами будет позором; но бен Хаду возражает, что в нынешних наших обстоятельствах разумнее исходить из политической целесообразности. Слова эти только сильнее воспламеняют самых непреклонных: они кричат, что Аллах на их стороне, что Он поможет; что неверных нужно изрубить и втоптать в землю, которую они осквернили. Медник, перекрывая общий шум, обращается к султану:

— Повелитель, если ты изъявишь терпение и милосердие к англичанам, венценосцы Европы станут искать твоей дружбы.

Исмаил с интересом склоняет голову набок. Потом поднимает руку, и шум стихает.

— Помнишь, что случилось после покорения Мекки?

Он осматривает зал горящими глазами. Я записываю его слова, зная, к чему он ведет.

— Когда огромное войско победоносно подошло к Мекке, Саид ибн Убада, которому Пророк вручил свое знамя, призвал Абу Суфьяна, вождя курайшитов, который долгое время яростно отрицал ислам, но знал, что против такой армии ему не выстоять. «О, Абу Суфьян, пришел день гибели!». «О, посланец Бога! — воскликнул Абу Суфьян. — Ты приказал убивать свой народ? Заклинаю тебя милосердием Бога, пощади своих людей, ибо ты превзошел всех живущих благочестием, милостью и милосердием». «Да будет этот день днем милосердия, — сказал Пророк. — Ибо в этот день Аллах возвеличил курайшитов». И он простил своих врагов.

Каид Омар смеется:

— Надеюсь, мы простим не всех своих врагов, не то христиане решат, что на нас можно навалиться всей ордой.

— Был ли Саладин слаб, когда объявил милость после завоевания Иерусалима? Его щедрость превзошла даже его величие.

Ветер меняется — присутствующие в зале это чувствуют.

— Владыка, мир с англичанами будет выгоден для всех нас, — снова слышится ровный голос бен Хаду. — Во время перемирия мы сможем дешевле купить оружие и боеприпасы, чтобы расправиться с мятежниками в наших краях; потом, дай срок, с испанцами, а если будет нужда, и с англичанами.

Речь бен Хаду обсуждают; с ней соглашаются. Я наблюдаю, как Исмаил переводит взгляд с одного лица на другое, дожидаясь подходящего мгновения. Потом он снова поднимает руку.

— Мы выкажем неверным милосердие, но будем мудро вести с ними дела, не забывая о том, что в будущем должны изгнать их из наших земель.

Английский посланник гордо въезжает в Мекнес на коне, одетый по последней придворной моде Англии — весь в лентах и кружевных оборках, с прорезными оплечьями, — со свитой таких же щеголей, стражей и слуг, половине из которых запрещено войти во дворец и велено идти прочь. Воды так мало, что мы не можем тратить ее на врагов. Англичанина приводят в только что отделанный Зал Посольств, стены которого мерцают позолотой, ободранной в покоях великого визиря, а потолок выкрашен в лазурно-голубой с золотыми украшениями. Кругом повсюду курильницы, источающие облака душистого дыма, в канделябрах мерцают свечи. Султан ожидает со свитой, сидя на низком диване, окруженный толпой каидов и пашей в придворном платье, а мальчики-невольники обмахивают его опахалами из страусовых перьев. У англичанина разбегаются глаза, он озирается, явно пораженный роскошью и красотой, — именно такое впечатление Исмаил и хочет произвести: бесконечное богатство и неистощимые возможности. Не показывай врагу слабости, и ему будет труднее ставить условия.

Англичанин с поклоном снимает шляпу и называется — полковник Перси Керк, с письмом от английского посла сэра Джеймса Лесли, которого, увы, задержали непреодолимые причины (бен Хаду переводит, а я записываю). Султан улыбается тонкой мерцающей улыбкой: все это он уже знает от своих разведчиков. Сам посол в Танжере, а задержан корабль с дарами английского короля, предназначенными султану, поскольку немыслимо, чтобы иностранный посол появился при дворе Исмаила с пустыми руками. И почему же задержан корабль? Французы обложили Сале и море к западу от Танжера блокадой из-за того, что слишком много их соотечественников захвачено корсарами сиди Касима. Стремление Исмаила завершить строительство в Мекнесе требует все больше невольников — старый предводитель корсаров и его корабли были очень заняты, исполняя требования султана.

Исмаил оценивающе смотрит на посетителя — понимает про него все и сбрасывает со счетов. Улыбка его делается капризной, взгляд заостряется. Он — само очарование, он принимает извинения англичанина с благородной снисходительностью. Когда полковник робко заговаривает об освобождении английских пленников, султан щелкает пальцами и посылает двоих бухари привести четверых или пятерых самых слабых — и потому самых бесполезных — в доказательство доброй воли. Бедняг, щурящихся после матаморов, выводят и отдают Керку, который разражается благодарными восклицаниями и возносит хвалу султану, именуя его императором и великим, словно рожден, чтобы лебезить в истинно восточной манере. Кажется, он так растерян из-за легкости, с которой пленников отпустили на свободу, что забывает, ради чего приехал — попытаться освободить еще две сотни. Во время его тошнотворного представления я встречаюсь глазами с бен Хаду, и тот вздергивает бровь, как бы говоря: «И это все, на что способны англичане?»

Следующие два дня Исмаил изображает радушного хозяина. Он везет англичанина и нескольких его приближенных в холмы за Мекнесом, охотиться на дикого кабана и антилопу. Добычу жарят и устраивают роскошный пир. Пока неверные оскверняют себя поглощением дикой свиньи, султан ест в одиночестве свой любимый кус-кус с нутом, почти без мяса. Англичане насыщаются мясом, гипокрасом и табаком с изрядной долей кифа, кальяны с которым мы усердно им подносим. Даже наутро они одурманены, и головы у них тяжелы — тут-то и возобновляются переговоры.

Гуляя по апельсиновым рощам, Керк заговаривает о перемирии в Танжере, и я перевожу. Исмаил, широко улыбаясь, обещает, что по Танжеру не сделают ни единого выстрела, пока там будет Керк. Пустейшее обещание — Исмаил не держит слово, данное неверным. Но англичанин этого не знает: он выпячивает грудь, как павлин, думая, что одолел дипломатическим искусством страшнейшего из врагов.

В сад приносят напитки: мятный чай для султана, сколько угодно гипокраса для англичанина; фрукты и специи забивают вкус крепкого бренди. Англичанин осушает чашу с улыбкой, несомненно, из уважения к хозяину, хотя я слышал, что англичане очень любят алкоголь. Выпивая, Исмаил обводит все вокруг жестом: