Жена султана - Джонсон Джейн - Страница 80

— Ох. Его нет. Это я и хотел тебе сказать.

— Нет?

— Я спросил мадам, где он, она махнула рукой и ответила: «Il n’est plus à moi»[23].

— Что?

В животе у меня такое ощущение, словно я проглотил пушечное ядро.

— Она мне не говорит. Может быть, тебе скажет.

Луиза сидит в гардеробной, листая журнал, вокруг нее суетятся слуги. Увидев меня, она ослепительно улыбается.

— Мсье Нус-Нус! Очаровательно. Посидите со мной. Что скажете о новой моде на фонтажи? Высоковаты для меня, не находите? Лицо не будет казаться слишком длинным?

Она разворачивает журнал — «Le Mercure Galant»[24] — в мою сторону, и мне открывается изображение женщины в кружевном головном уборе, делающем ее похожей на нелепого попугая с хохолком.

— Чудовищно, — коротко говорю я, забыв про манеры.

Луиза заливается смехом, шутливо ударяя меня журналом.

— Мужчины! Что вы понимаете в моде!

— Я хотел спросить вас о мальчике-паже.

— Жакобе? — она удивлена. — Он только что был здесь.

— Не о Жакобе, о другом. О малыше.

Лицо ее мрачнеет.

— Ах, Миетт. Маленький братик Жакоба? Он был милый, но, боюсь, мне пришлось его отдать.

Она доверительно склоняется ко мне.

— У него… как бы это сказать… сорочьи повадки.

Я смотрю на нее, не понимая.

— Un voleur![25] Ужасный воришка. Mes pauvres bijoux![26] Вчера днем я обнаружила в его вещах три нитки жемчуга и лучшую свою изумрудную брошь. А поскольку я вчера много проиграла в бассет, я решила, что лучше всего продать его, раз уж так сложились обстоятельства. Торговец дал мне очень хорошую цену.

— Что бы он ни предложил, я дам вдвое больше! — восклицаю я. — Втрое!

— За такие деньги, cheri[27], можете взять Жакоба! — Луиза похлопывает меня по руке. — Что делается, арап хочет слугу-арапчонка. Мир перевернулся вверх дном!

Пять минут спустя я выбегаю через Тилт-ярд в Сент-Джеймсский парк. В кармане у меня имя и адрес.

Полоса невезения продолжается: торговец, мистер Лейн, не у себя дома на Пелл-Мелл, а в конторе, в Корнхилле. Я даже не знаю, где это, Корнхилл, — на слух, пугающе по-деревенски и далеко, — но записываю адрес, данный слугой, и подзываю наемный экипаж. Кучер соглашается ехать за непомерную цену, и только если я сяду с ним на козлы.

— Нельзя, чтобы тебя видели в карете, — говорит он. — Ко мне потом приличные люди не сядут.

Есть соблазн пойти пешком, но я смиряю гордость. Выясняется, что в предрассудке кучера есть и преимущество для меня: с верха кареты во время поездки по оживленным столичным улицам открывается восхитительный вид. Вскоре я начинаю узнавать здания и улицы: вон там река, а здесь мы проходили с мистером Эшмолом, направляясь к мистеру Дрейкотту; там перекресток Ченсери-лейн, а к северу от него место, где заседает Королевское общество. Хотя бы отчасти понимая географию города, я чувствую себя увереннее — он меньше, чем поначалу показался. Когда мы доезжаем до Корнхилла, я утешаюсь тем, что, если потребуется, смогу проделать этот путь пешком, не унижаясь перед лондонскими кучерами. Потом я вспоминаю, что со мной будет Момо и что ножки малыша — совсем не то, что мои ноги. Что ж, в эту гору полезем, когда до нее дойдем, говорю я себе, все еще полный надежды, и плачу кучеру его два шиллинга.

Все непросто. Я изучаю адрес. «Джонатан, Чейнджлейн, Корнхилл», — вот что я записал, и мне казалось, что адрес ясный; но улица оказывается королевством со своими законами, порождает переулки и тупики. Здесь темно, ты словно на дне ущелья — солнце не проникает между домами. Я шагаю, чувствуя себя карликом по сравнению с высокими зданиями, эхом отражающими громкие разговоры юношей, идущих мимо — молодые люди слишком собой довольны и слишком увлечены беседой, чтобы обратить внимание на заплутавшего чужестранца. Я прохожу мимо лавок, торгующих париками, ломбардов и таверн, но сильнее всего тут пахнет кофе. Остановив парнишку, несущего на плечах мешок, я говорю:

— Я ищу Джонатана. Джонатана Лейна.

Он озадаченно на меня смотрит.

— А?

— Торговца невольниками.

— Не знаю никакого Джонатана Лейна, но Джонатан тут, в переулке. — Он указывает на большую кофейню под колоннадой. — Там торговцы встречаются.

«Джонатан» — огромная шумная пещера, полная серьезных мужчин в треуголках, напористо беседующих за тесными столиками. Оглядываясь по сторонам, я ловлю отдельные слова: «доход», «товары», «акции» и «прибыли». Язык торговли, но единственные деньги, переходящие здесь из рук в руки, — это, похоже, плата за еду и напитки, которые подают в заведении. Я спрашиваю женщину в фартуке, несущую поднос с кофейниками, где мне найти мистера Лейна. Мне приходится перекрикивать шум.

— Вон там, — она указывает в дальний угол. — Он с мистером Хайдом, агентом герцога Йорка из Королевской Африканской компании.

Я не без труда пробираюсь к ним, и мне приходится стоять рядом, пока кто-нибудь из них меня заметит, так они сосредоточены на делах. В конце концов тот, что в светло-коричневом парике, поднимает глаза.

— Кофе больше не надо, благодарю вас.

И снова отводит взгляд.

Его собеседник, мужчина в синем бархатном кафтане с дорогой тесьмой, смотрит на меня с любопытством.

— Он здесь не работает, Томас. Не в таком восточном наряде, разве что это какой-то трюк, чтобы продать новый сорт турецкого кофе. Может быть, он из ваших?

Томас снова поворачивается ко мне, осматривает меня и хмурится.

— Вы не из моих. Что вам нужно?

Я объясняю, что ищу ребенка, который нынче утром состоял при герцогине Портсмутской.

— А, маленький арапчонок Луизы. Что такое?

— Хочу его купить.

Они оба смеются.

— Так вы решили с нами конкурировать? Торгуете родственниками?

— Я из посольства Марокко. Произошло недопонимание: ребенка продали по ошибке.

Томас Лейн возмущен.

— Не было никакого недопонимания, я дал очень хорошую цену!

Второй человек, мистер Хайд, косо на меня смотрит.

— Вы ведь не из Марокко, да? Я имею в виду, родом. Откуда вы?

Я говорю, и он понимающе улыбается.

— А я-то боялся, Африканская компания упустила золотую жилу, где водятся такие здоровяки, как вы. Но нет, мы работаем в тех краях. Это приятно.

Я не вполне понимаю, что это значит, но от его слов разит рабством, а значит, он — дьявол, и тот, кто ведет с ним дела, — еще один торговец горем. Мысль о том, что придется дать кому-то из них денег, отвратительна, но я должен спасти Момо.

Я снова поворачиваюсь к мистеру Лейну.

— Сколько бы вы ни дали за него герцогине, я дам вам больше: свою прибыль вы получите.

Он разводит руками:

— Боюсь, слишком поздно. У меня уже был покупатель на очереди: я продал его нынче утром миссис Герберт. Она хотела чего-то особенного, чтобы поразить всех на сегодняшней премьере «Городской наследницы».

Через час я умудряюсь оказаться на другом конце Лондона в театре Дорсет-гарден, на берегу реки к югу от Флит-стрит. Неудачи мои продолжаются: едва я выхожу из кофейни, начинается дождь; когда я добираюсь до места, одежда моя прилипает к телу, а тюрбан стал вдвое тяжелей. Спрятавшись под деревьями, я разматываю злосчастный тюрбан и снова оборачиваю им голову, глядя, как подъезжают и высаживают седоков кареты. Еще только четыре часа, но уже зажгли факелы, поскольку день сумрачный. В их колеблющемся свете мне хорошо видна театральная публика. На наемные экипажи я не обращаю внимания, решив, что женщина, купившая черного ребенка как украшение для особого случая, скорее всего, явится при полном параде. Несмотря на скверную погоду, пьеса собирает толпу: площадь перед театром вскоре кишит каретами, и я наблюдаю за ними, как ястреб, но Момо не видно, — одни женщины в масках и щеголи в пудреных париках. Потом одновременно прибывают три золоченых кареты, извергающие собрание богато одетых седоков — сплошной муар и страусовы перья, — которые, спасаясь от дождя, быстро взбегают по ступеням и устремляются в театр. В суматохе я не все вижу из-за колес и лошадей, мне приходится вынырнуть из укрытия. По-моему, я узнаю женщину, сидевшую рядом с бен Хаду на обеде у герцогини… да, а с нею рядом герцогиня Мазарин, чье поразительное лицо обрамляют волны черных волос, струящиеся из-под капюшона. За ней идет ее слуга Мустафа, под его черным плащом мелькает алая парча. Я так засматриваюсь на них, что едва не пропускаю особенно роскошную карету, запряженную четверкой. Из кареты выходят двое великолепно одетых слуг с большими зонтиками, и три женщины — на одной платье шириной с диван. Я успеваю мельком увидеть Момо в золотом кружевном костюмчике; потом женщины его уводят, и все они быстро скрываются в здании.