Каменные сердца (СИ) - Мельников Иван Викторович - Страница 100

А иногда оружие

Так случилось и в этот раз. Ник нанялся работником на ферму в крохотной деревеньке Эчеверия, расположенной на побережье, и три месяца, проведенных там, причислял к лучшим в своей жизни. Да, порой прихватывало поясницу (сказывался возраст), но еда была вкусной, а флиртующая с ним хозяйская дочка — красавицей. Вдобавок, Николас обожал морские виды. «Кто знает, — говорил он себе иногда, пропустив рюмочку-другую в местном трактире, — может, я задержусь тут подольше. Дора такая милашка, хоть и не блещет умом, а из моего сарая открывается чудесный вид на океан». Вероятно, Валехо не лгал себе и остался бы в Эчеверии навсегда. Но война отыскала его и здесь.

Когда появилась лодка, местные приняли ее за кита. О небо, Николас отдал бы пять лет жизни за то, чтобы это оказался гребаный кит. Громадная, покрытая ракушками и потеками ржавчины, субмарина села на мель примерно в километре от пляжа. Даже с такого расстояния размеры ее поражали. «Гроссийская атомная подлодка», — подумал Ник, глядя, как рыбаки улюлюкают и скачут по песку, потрясая острогами, как грузятся в утлые лодчонки и гребут к океанскому исполину.

Как уже не раз случалось с ним раньше, Валехо опоздал. У бродяг редко набирается много пожиток, но Николасу потребовалось время на поиски нужного количества воды и съестного — путь предстоял неблизкий. Поэтому, когда он подготовился к отбытию из Эчеверии морально и материально, деревеньку уже оцепили вооруженные люди.

Да, слухи разносились быстро даже в нынешнем разрушенном мире. Не он ли, Николас Валехо, в минувшем месяце помогал налаживать телефонную линию? Обстоятельства вынудили Ника остаться, врать перепуганной Доре, что все будет хорошо, и ждать возможности для побега. На счастье или горе, возможность такая вскорости возникла.

**

Грюн заметно опережал в интеллектуальном развитии своих соплеменников (да и, если начистоту, не только их). Но, на беду, он родился в месте крайне диком и неприветливом. Таковыми дебри Южной Лармерики считались и до войны, а после нее положение закономерно изменилось к худшему. Поэтому Грюну приходилось поневоле укреплять мускулатуру, а развитие умственных способностей в его приоритетах занимало одно из последних мест. Однако именно непомерная сообразительность спасла его после того, как заколотый живоглот, корчась в предсмертных судорогах, ударом хвоста повредил Грюну спину.

Среди дикарей почти нет стариков и хворых вовсе не по причине впечатляющего здоровья — племя не могло позволить себе содержать нахлебников. Поскольку сородичи Грюна не брезговали каннибализмом, дикарь не строил иллюзий касательно своего ближайшего будущего и покинул племя, как только более или менее твердо встал на ноги. Впрочем, ноги не увели его далеко — ускользнув от своих, Грюн столкнулся с охотничьей командой работорговцев. И вновь интеллект выручил его, когда спасовали мускулы. Едва один из охотников разворотил выстрелом древесный ствол справа от дикаря, как Грюну открылась вся тщетность сопротивления. Он отбросил дубинку и покорился судьбе.

**

Шанс бежать подвернулся Николасу, когда запыленные дребезжащие грузовики подвезли в Эчеверию сотню, не меньше, рабов, сильных и крепких. Валехо с трудом представлял, чем они займутся на субмарине. Конфедератам же, наоборот, казалось, что дело для них там найдется.

В момент прибытия невольников Николас и не помышлял о бегстве. Просто вместе с остальными жителями глазел, как понурых рабов гонят по главной улочке деревеньки к пляжу.

**

В отличие от прочих невольников Грюн полагал свое пребывание у работорговцев за благо. В конце концов, его кормили, подлечили и поселили в безопасной и чистой (по меркам Грюна) клетке. Дикарь с умом использовал открывшиеся возможности, в частности, освоил разговорный Всеобщий язык и серьезно расширил кругозор. С почти детской непосредственностью Грюн считал плен краткосрочным и, кстати, не самым плохим пристанищем, которое он покинет, когда пожелает. Как сие ни удивительно, он оказался прав.

**

Идущий впереди человек вляпался в коровью лепешку. Грюн и не заметил бы, но мужик брезгливо ойкнул и запрыгал на одной ноге, пытаясь вытереть подошву о камень. Дикарь отвесил неженке энергичного пинка, чтобы ускорить его продвижение, после чего тот ожидаемо рухнул на невольника впереди. Раздались окрики, свист кнута…

Будь погонщики рабов предоставлены сами себе, они пресекли бы беспорядки в зародыше. Но конвоиры из числа конфедератов ничего не понимали в тонком искусстве управления людьми, низведенными до уровня скота. Кто-то пальнул в воздух. Ввиду того, что некоторые рабы никогда не слышали об извергающих гром и молнии палках, эффект был достигнут прямо противоположный. Началась свалка.

В возникшем хаосе Николаса Валехо и Грюна посетила одна и та же мысль — о побеге. Причем практически одновременно.

**

Вы знаете, как празднуются цыганские похороны? Я тоже не знала. Церемония больше смахивает на день рождения или свадьбу — присутствующие пьют, пляшут, поют и вообще веселятся. Покойник отошел в мир иной, а значит, проблем у него уже нет. Так отчего ж не порадоваться за счастливчика? Аксель придирчиво следил за соблюдением этого пункта ритуала, позволяя горевать одной Кирне, да и то лишь до последнего комка земли, брошенного в могилу.

Гробом Сагерту послужило огроменное цинковое корыто, купленное втридорога у какого-то скотовода. Говорят, раньше ящики для погребения делали из дерева, но сейчас, сами понимаете, приходилось импровизировать. Владилен Михайлович, винивший себя в гибели полного сил молодого человека, порывался совершить обряд в грусских традициях: с омыванием и прибиранием тела, оплакиванием и скорбными поминками. Но Аксель не допустил подобного кощунства. Боец вступил на Путь в вечность при боевых отличиях и с торжественностью победителя. Однако сие предполагало обеспечение могилы приличным надгробием.

Итак, теперь в свежем холмике негостеприимного местного грунта (яму рыли долго, проклиная все на свете) торчал кусок известняка, на котором Натан выцарапал и залил автомобильной краской помпезную надпись: «Не найдя достойного противника в этом мире, отправился на его поиски в ад». Над кладбищем разносились хрипловатые трели губной гармошки и последние всхлипывания Кирны. Я старалась отвлечься, озираясь по сторонам. Ну не в силах я праздновать смерть! Соседи у Сагерта подобрались неплохие. Например: «Лучше с червями, чем с вами» над захоронением безвестного мизантропа или «Гробовая тишина. Первый раз лежу одна», отмечающее последнее пристанище шлюхи.

Далее в программе значилось посещение кабака. Мне же захотелось отлынить от данного мероприятия, и я отпросилась на поиски Туве с Джо, пропадавших со вчерашнего вечера. Задачка незаурядная, повезло еще, что Туве успела засветить свою мордашку на конкурсе обжор (да и вообще внешность у нее запоминающаяся). Шерифские ребятки, конечно, записали наших друзей в длинный список таких же остолопов, но особой надежды на помощь полисменов я не питала. А вот бездельничающие малыши на нашей стоянке рассказали, как парочка удалялась в сторону бедняцкого квартала. Одна из мелкопузой братии даже слышала слова мужчины в белом халате, убеждавшего рыжую девушку «сделать в гостинице». За бдительность я наградила крошку шарфиком «от Птицына».

Как я уже говорила, из-за местных суеверий относительно радарной установки район на склоне Саладо-пик не пользовался популярностью. Отельчик там был один, да и тот даже в ярмарочный период редко заполнялся целиком. Немножко поплутав в улочках, я выбрела к парадному входу в гостиницу — косо висящей на петлях двери, кудрявой от облупившейся краски, с дырой вместо замка. Вообще-то здание выглядело нежилым. Я сунулась внутрь — пусто. В холле, похожем на чулан, притулилась конторка (по-моему, раньше служившая холодильником),за ней висели колокольчик и грифельная доска, исчирканная каракулями, — наверное, отметками о постояльцах. Клерк не явился ни на стук двери, ни на звон, ни на крик. Странно. Люди редко бросают свое имущество без присмотра: если все смотались на ярмарку, то гостиницу заперли бы — с замком или без него. Либо полотеру подфартило б томиться на рабочем месте вне очереди. Ладно, спросят — прикинусь тем самым полотером.