Сердцеед (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 59

— Значит, вызов, — отвечаю. — Я для тебя вызов.

— Возможно, — говорит он, всё еще хриплым голосом. — Вызов всей моей жизни.

Я смеюсь.

— А теперь ты дразнишься.

Но он не смеется в ответ.

Некоторое время мы молчим, тишина такая, что я почти слышу в динамике, как бьется его сердце. Слышу его тихое дыхание.

— Спокойной ночи, Сент.

— Малкольм, — тихо поправляет он.

— Малкольм.

Наконец, он смеется.

— Спокойной ночи, Рейчел. Думай обо мне.

Вот блин. Я стону.

Чего он хочет от меня? Чего я хочу от НЕГО? 

Мне нужно поговорить с кем-то, кто не станет напоминать мне, какую кашу я тут заварила.

Мне нужно увидеться с мамой. Во-первых, хочу убедиться, что у нее здоровый цвет лица, что она не набрала и не потеряла вес из-за нестабильного уровня сахара в крови. Во-вторых, я уверена, она даст мне умный совет, скажет что-то, что поможет найти положительные стороны в этом бардаке, что я развела. Я прошу девочек пойти вместе со мной. Мне нужен этот девичник, обычно время, проведенное в компании моих девочек, помогает мне почувствовать себя лучше. Чай, вкусняшки, разговоры о магазине ароматерапии, в котором работает Уинн, и об Эммете, рассказы Джины о забавных случаях на работе, мама, рассказывающая, как ей удалось улучить момент и порисовать в комнате, которая раньше была моей, обсуждение тем из моей колонки.

Мама на вид ничуть не поменялась и это отлично. Она клянется, что ее инъекции инсулина работают, как часы, что скачков уровня сахара не было, как и случаев гипогликемии.

На все новости в жизни девчонок мама реагирует с широкой улыбкой на лице, и с каждой секундой ее глаза становятся все удивленнее.

— И вот теперь она собирается с ним покончить, — Уинн заканчивает вводить маму в курс происходящего.

Мама смотрит на меня в удивлении, после чего начинает смеяться.

— О, эти мальчишки, они и ведут себя, как маленькие. Просто они такие, но это не делает их исчадиями зла. Малкольм Сент был таким себе героическим холостяком с самого рождения, чего не сказать о его папаше-дьяволе!

— Я не говорю, что он зло, — вспыхиваю я, вставая на защиту. — Просто эта статья... это работа, будто распахивание занавеса, открывающего что-то новое о теме, которая до ужаса интересует людей. Я, конечно же, не собираюсь писать, что он - исчадие ада! — звучит, будто я оправдываюсь, что заставляет меня хмуриться. — Мам, я не подлый человек, я просто стараюсь выполнять свою работу.

— Так что ты напишешь? Что он бабник? Не похоже, чтобы все эти девушки были против, чтобы ими так воспользовались. Я, в свое время, была не прочь. Вот твой отец...

— Хватит!

Она пораженно смотрит на мой взрыв эмоций.

— Мне нужно написать эту разоблачающую статью, и знаешь, почему? Потому что, если я этого не сделаю, меня уволят, и я не представляю, как справлюсь с этим. А если и не уволят, «Эдж» на грани закрытия, значит десятки людей окажутся без работы. К тому же это, мам, это мой шанс купить тебе дом! Твой собственный дом, где ты могла бы рисовать, и, возможно, дала бы мне позаботиться о тебе. Так что я напишу эту статью, потому что я профессионал, для журнала это станет новым витком, мне не придется волноваться из-за работы, а может даже станет толчком к новому уровню, и я смогу купить тебе крутую машину, супер крутой дом, не будет никаких проблем с деньгами, а Сент с десятком любовниц будет кататься на своей яхте и ему будет плевать на все.

Мой голос срывается, а в глазах стоят слезы, Джина и Уинн, которые отвлеклись, рассматривая журналы, внезапно смотрят на меня.

Выражение лица мамы смягчается.

— Рейчел, мне не нужен дом, — говорит она, медленно опуская коробку с чаем, которую достала из шкафа.

Одинокая слеза скатывается из уголка глаза, но я тут же вытираю ее.

— Ну, что ж, а ты все равно получишь его. Мамуль, ты заслужила собственный дом.

— Рейчел, это на тебя так сильно сказалось отсутствие отца? Его потеря так ранила тебя? — она подходит, садится рядом, и берет мою руку в свою теплую ладонь.

— Это не имело значения. У меня была ты, — заверяю я ее, часто моргая, ведь у нас никогда не было подобного разговора.

— Тогда зачем тебе совершать что-то такое, что явно не клеится с твоей натурой? — спрашивает мама, всегда такая понимающая.

По щеке сбегает еще одна слеза. Я вытираю ее, насторожившись, что Уинн и Джина притихли, все молчат, кроме меня, хватающей ртом воздух в попытке не разрыдаться еще сильнее.

— Что ж, разве не в этом смысл жизни? — спрашиваю я маму. — В том, чтобы делать трудный выбор? Разве то, что ты отказалась от рисования в пользу работу - не то же самое? Это решение разбило тебе сердце, но тебе пришлось его принять, потому что выбора не было. Ведь так?

— Этот молодой человек, что он чувствует по отношению к тебе?

— Мам, он не любит меня. Он не мой отец. Это не была любовь с первого взгляда, не было соединения душ. Он не хочет быть со мной так, как отец хотел быть с тобой. Он не думает, смотря на меня «Вот моя половинка, с этой женщиной я хочу провести остаток своих дней, не важно, сколько отведено!»

Я не могу продолжать. Горло сжимается, а в груди болит.

— Я для него вызов, — добавляю я тихо. — Я для него просто своего рода вызов. Он не влюбляется, не создан для этого. Мы с ним... — что-то в моей груди продолжает сжиматься, словно удавка затягивается, а глаза горят огнем. — Мы с ним не продержались бы и пару месяцев. И, как и мой отец, в какой-то момент он бы, пфф, и исчез, и снова останемся мы с тобой. Ты и я, мам. Как и всегда.

Не думаю, что я выдержу ее ответ, любой ответ, успокаивающий или уверяющий в обратном, или согласный с моим мнением, отчего станет только больнее. Из-за того, что на меня направлены три пары удивленных глаз, словно у меня из головы полезли змеи (потому что я плохой человек, а это и происходит с плохими людьми), я встаю и ухожу дальше по коридору в свою старую комнату, и закрываю дверь. Тяжело дыша, я сажусь на табурет перед маминой неоконченной картиной, а по щекам текут слезы. Даже не знаю, почему я плачу. Все не должно быть настолько невыносимо тяжелым. Я не ждала, что будет так тяжело. Но мои друзья и мама начинают думать, что я совершила ошибку.

Вздохнув, я ложусь на пол там, где раньше стояла моя кровать, и смотрю на потолок. Точно так же я смотрела в потолок, будучи маленькой девочкой, которая хотела, чтобы отец был рядом, которая мечтала, которая хотела что-то изменить, которая хотела писать, потому что журналистика сознает что-то... создает что-то из ничего.

Будучи подростком, я лежала тут и, до встречи с Джиной, до того, как она встретила Пола, я думала, полюблю ли я когда-нибудь мужчину так, как моя мама полюбила отца. Моя мама любила его задолго до того, как ему даже представился шанс разочаровать ее или разбить ей сердце. У моей мамы особое представление обо всех мужчинах, она считает, что они по сути своей хорошие, ян всей вселенной, идеальное дополнение к нашему инь. И в юности я загадала, каким же будет мой ян. Чем он будет заниматься. Как будет выглядеть. Как сильно будет меня любить.

Я и подумать не могла об игривых зеленых глазах и дюжине особых улыбок, о мужчине, который бросит мне вызов, будет дразнить, будет в равной степени испорченным и идеальным, и заставит меня желать узнать его всего, вплоть до самой затаенной мысли.

Бедная девочка... 

Боже. Я совершила такую большую ошибку.

Сопротивляясь ему, я лишь заинтересовала его еще больше.

Уступив ему, я лишь обрекла себя на страдания.

Ошибка не в том, что я согласилась написать это разоблачение, а в том, что я ослабила защиту и сблизилась с ним настолько, что теперь он будто часть моей души. Ошибкой было брать в руки его рубашку, и идти к нему в клуб, и на его яхту, и отвечать на его поцелуй, и идти к нему в квартиру, чтобы умолять заняться о мной любовью, даже после того, как обещала самой себе, что этого никогда не произойдет.