Преждевременный контакт (СИ) - Дмитриев Вадим Алексеевич - Страница 43

Это стало правдой. Так бывает - то, что совсем недавно было неведомо, пугало, заставляло смущено опускать глаза, вдруг обрело силу и стало манить, притягивать к себе, наполняя каждую клетку горячим желанием. Он и она ясно чувствовали - сегодня случится то, что навсегда поделит их жизнь на "до" и "после". Каким-то глубинным чувством ощутили - еще немного, и они, наконец, прикоснутся к чему-то сверхъестественному. Коснутся друг друга своими мирами, до краев наполненными желанием.

Рождались новые ощущения - такие удивительные, что обоим становилось страшно. До боли, до экстаза. Прикосновения били током. До экстаза, до боли. Пересохшие губы шептали - да, тела кричали - да. А в голове у обоих - нет. От прикосновений их тела пронзил удар электрический разряд. Такой страшный и одновременно приятный.

- Нет. Что это? - шептала она.

- Ты такая... - шептал он.

Ее смуглая шелковая кожа горит под его поцелуями. И мурашки по телу... Он прикасается к ним губами, и они ?- теплые, тонкие - растворяются от его дыхания. И тут же появляются вновь, дрожа от страха перед чем-то неизведанным и таким желанным. Сейчас ее кожа предательски рассказывает все ее тайны. Просто кожа не умеет лгать. Он нежно гладит ее шею, которая так приятно пахнет, и она вздрагивает от этого прикосновения. И опять мурашки...

Вдруг ей становится легко и спокойно. Рубикон перейден - прикосновения сильнее любых слов. Тело расслабляется и растворяется в неге. Она жаждет утонуть в его руках, в его губах. Захлебнуться ими и тонуть, тонуть, закрыв глаза. Она закрывает глаза.

Ее рука на его руке. Она прижимает его ладонь к своей обнаженной груди, и он чувствует, как в его ладони бьется ее сердце. Оно стучит набатом, готовое вырваться наружу. Такое маленькое и такое большое сердце. Такое слабое и такое сильное. И слышно как сердце стучит во всем ее теле. В каждой клетке, в каждом атоме. Он прижимается к ней, принимая удары на себя. Ближе, еще ближе. Как же хочется в ней раствориться...

Он целует ее, не стесняясь - сильно и нежно, страстно и страшно. Целует все ее тело. Целует ее дрожь, ее страх, ее зов. И нет ничего, что смогло бы остановить эти поцелуи. И нет ничего, что смогло бы заменить их.

Их одежда, скомканная и ненужная, лежит на полу рядом с позабытой простыней и одинокой подушкой. В комнате уже совсем темно и тихо. Лишь ее пронзительные стоны разрывают тишину. Она слышит их, будто они чужие. Будто это стоны той Розы, еще неизвестной до этой минуты, которая в ней до сих пор спала. А проснувшись, открыла себя новую, еще не известную ранее. Она испугалась себя новой, и одновременно обрадовалась этому. Что-то наконец наполнило ее, дополнило, сделало цельной. Чувство себя измененной, ощущение перемены уже не забудется никогда.

Он лежал на ней, и она, горячая, дрожащая все сильней и сильней прижимала к себе его жаркое тело, такое желанное тепло которого соединялось с ее теплом. Его пот с ее потом, его страсть с ее страстью.

Она раздвинула ноги, сжала бедрами его бедра и сильно прижала к себе. И в то же мгновение почувствовала внизу живота жар. Он обжег ее всю, поднимаясь снизу вверх, из глубин вырываясь наружу. Было горячо так, как не было еще никогда. Такого с ней не было никогда! На миг стало страшно. Но лишь на миг. Ей нестерпимо захотелось сгореть в этом огне. Сгореть дотла, до пепла. Перестать быть собой, наполниться этим огнем.

Она вскрикнула, открылась, опустошаясь, и в это время огонь вошел в нее. Тела задвигались в такт, и с каждым движением пустота начала заполняться новой Розой. Очищенной и обновленной.

- Что же вы творите, молодые люди?

Он беззвучно задергал челюстью, хватая воздух.

- Нам жаль, что доставляем беспокойство, но вы опять нужны нам.

Яков Соломонович лишь развел руками, пропустил Розу и ее белолицего спутника в квартиру и молча поплелся за ними.

- Можно сесть? - спросила Роза, когда они прошли в гостиную.

Яков Соломонович утвердительно кивнул.

- Как рука? - спросил он, как только гости расселись.

- Заживает, большое спасибо. Надеюсь, вы никому не рассказали о том, что произошло той ночью?

- Нет, что вы! Конечно, нет. Будьте покойны.

- Мы вам верим, Яков Соломонович. К тому же, вы мудрый человек и против себя не пойдете. Вам это совершенно ни к чему, ведь так?

- Несомненно, девочка моя, и не сомневайтесь,- закивал головой старый мед-эксперт и покосился краем глаза на белолицего, стоящего чуть в стороне, рядом с дверью в спальню.

За прошедшие сутки лицо того заметно изменилось, разгладилось, приобрело здоровый цвет. Шрамы почти рассосались, лицо оживилось, стало более естественным и человеческим.

"Несомненно, он". - Яков Соломонович еле удержался за подлокотник стоящего рядом кресла, чтобы не упасть.

- Вам плохо? - спросила Роза.

- Нет-нет, мне очень хорошо,- попытался сострить побледневший Лившиц.

Роза подошла к нему вплотную и твердым взглядом посмотрела в глаза.

- Вы узнали?

- Да, узнал, - потупил взгляд Яков Соломонович.

- Вот и хорошо, не надо будет объяснять.

Она взяла обессиленного хозяина квартиры под локоть и усадила в кресло.

- Значит, вы его узнали, и скорее всего еще той ночью. Но никому не сказали. Понятно.

- А что я таки мог сказать? Марк мертв, и я судебный мед-эксперт, который ни разу не ошибся за всю свою многолетнюю практику, лично идентифицировал его труп. И вы хотите, чтобы я после этого стал утверждать, что видел Марка Кариди живым? Ой-вей, не смешите мой радикулит. Меня же сразу примут за выжившего из ума старого маразматика!

- В этом есть логика.

- Яков Соломонович, - наконец заговорил ее спутник, и Лившиц подумал о том, что он впервые за эти две встречи услышал его голос. И этот голос действительно оказался голосом Марка.

- Марк, - непроизвольно вырвалось у него.

- Вы не ошиблись, это я.

Белолицый открыл дверь спальни и заглянул внутрь. Затем прошел к ванной комнате и сделал то же самое. Так он проверил всю квартиру и, не найдя ничего подозрительного, опять вернулся в гостиную, сев напротив Якова Соломоновича.

- Мы знали, что вам можно доверять, поэтому снова пришли сюда.

"Это когда-нибудь закончится? - с досадой думал Лившиц, теребя край домашнего халата. - Ну почему именно я? Ведь все уже разрешилось. Все они сказали мне свое "спасибо" и ушли. Вот пусть и дальше занимаются своими делами. Но без меня! Мне шестьдесят пять, и я в три раза старше их всех. Я старый больной человек и очень хочу покоя. Когда это все закончится, уйду к чертовой матери на пенсию. Забуду как кошмарный сон. Буду днями спать и читать..."

Он схватился за сердце.

- Вы слышите меня, Яков Соломонович, что с вами? - Роза почти кричала, стоя над ним.

- Валерьянка там, - он указал на маленький шкафчик, рядом с большим книжным шкафом.

"Лучше бы они не приходили. Все так хорошо разрешилось. А ведь блондин догадывался, что они вернутся. Поэтому и потребовал, чтобы я позвонил, когда они появятся. Ну зачем они пришли? Эх, проницательный этот... О! Если сделать вид, что их не было? Но он же все узнает. Старый шлёмиль ты, Яков. Ты же знаешь - он все всегда узнаёт! Что же делать? Вот умру, тогда все и разрешится. Покойник забот не имеет".

Роза достала из шкафчика бутылочку с валерьянкой и подала Лившицу. Яков Соломонович дрожащими руками накапал необходимое количество в специальную ложечку и одним махом влил лекарство в рот.

"А может они больше никогда не придут? Конечно! Они уйдут, я позвоню и все. Я позвонил, а они больше не пришли. И ко мне вопросов нет".

Или валерьянка подействовала, или самовнушение, но эта мысль обрадовала его.

"Так и скажу. Они пришли, я позвонил, но они больше не появились. Моей вины нет ни перед ним, ни перед ними. Воистину, и кривыми ногами можно идти по ровной дороге".