Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ) - Странник Стелла - Страница 48

Он замолчал, а потом ласково провел рукой по ногам гостя, прикрытым полушубком:

— Ну-ка, Ваня, пошевели пальцами! Вишь, как хорошо! Скоро поправишься, мне помогать будешь...

— Мне домой надо, дед Архип! Проводишь меня куда до селения?

— Нет, Ваня! И не надейся! Я к людям раз в год хожу, и то к тем, кого знаю... Меняю заячьи шкурки на соль да спички... Иль еще на что... Так что не пойду с тобой... Лучше расскажи о себе. Я ведь люблю слушать, ты знаешь...

— Да я уже все тебе рассказал! Что еще хочешь послушать?

— Ну, к примеру, ты не сказал, что до Дивьей пещеры в Ныроб заходили...

— Да? — Сибирцев искренне удивился. — А что, это так важно? И почему ты подумал, что мы туда заходили?

— Ты сказал, что были вы в Чердыни. А оттуда до Дивьей пещеры далеко... Привал надо сделать... Так что подумал я...

— Верно, дед Архип! Были мы в Ныробе...

— И что там еще-то видел ты? Рассказывай...

— Мы в бараке одну ночь ночевали... Приехали еще засветло, так что кое-что осмотреть успели...

— И что видели, Ваня! Говори!

Старик проявлял нетерпение, знать, ему Ныроб чем-то в душу запал.

— Дома там стоят деревянные, все бараки в основном, без всяких излишеств, резных наличников... и обнесены они заборами из жердей... таких... покосившихся, вроде и не оградка — а так, одно название. И почему их никто править не хочет? А рядом с домами — и деревья большие не растут, разве что молодая поросль... Хотя... со всех сторон селенье обступают леса хвойные... Сдается мне, что народ там невеселый живет...

— А церковь-то, церковь, Ванюша? Как она? Стоит?

— Стоит, красавица! За столько верст видна! Три яруса, пять золотых куполов! Или семь? Что-то сбился я со счета... И вся отделана причудливыми резными украшениями! Да, и часовенка рядом — тоже стоит.

— А близко к ней подошел? Или не удосужился зайти да к иконам приложиться?

— Дед! Я ведь приметил, что у тебя в красном углу нет ни одной иконы. А меня хочешь попрекнуть?

— То, что здесь нет образов — на то есть причина и говорить ее тебе не намерен. А в самое святое место наших краев не зайти — это преступление! Да... и еще... Ты вот мне много говорил о фигурках зверей, а знаешь хоть, что в этой церкви есть изображение Святого Христофора... с пёсьей головой?

— Так я видел такую икону в Чердыни!

— То икона! Да, и знать, древняя, давно уж так не рисуют... А эт прям на стене роспись... Вот встанешь на ноги — пойдешь сам в Ныроб и поклонишься Святому Христофору!

Дед посмотрел на Ивана таким строгим взглядом, что тот съежился под шинелью. Что это с ним? Как болезненно такой пустяк воспринимает...

— А-а-а... — протянул Сибирцев, — видимо, настенная роспись? А почему именно Христофору? Он что, в этих краях самый почитаемый?

— Ну, самый — не самый, эт как посмотреть... Просто именно тебе он смог бы и помочь...

— Именно мне? — насторожился гость.

— Да. Тебе, — спокойно ответил тот и устроился поудобнее на своей лежанке. — А что эт я стою у твоих ног? Так заговорился...

— Так почему именно мне? — переспросил Сибирцев, чувствуя, как дед уходит от темы.

— Потому как он соспешествует путешественникам, а ты, мил человек, оным и будешь... Пришел с котомкой... — дед кивнул в сторону вещмешков, что притулились у стены. — Да еще и не с одной! Так же? А Святой Христофор-то сколь людей перевез на своей спине! Ой-ё-ёй! И ведь — через воду! Эт как я тебя тащил! И еще я тебе скажу Ваня...

Дед призадумался, вроде свое что вспомнил, и перешел на шепот:

— Кто верит в этого святого, тот... не загнется никогда в чужих краях-то! Как ни болел бы... Ты понял меня, сынок?

— Как не понять! — воскликнул тот и испугался своего громкого голоса.

Старик тяжело вздохнул:

— Ладно... Я тебе сказал... а ты сам смотри... Да! Коль не был в Никольской церкви, то и Богоявленскую, небось, не видел? Она, конечно, поскромнее будет, без особых там... закрас... Но есть в ней, Ваня, очень важная вещь... Гробница с чем? А-а-а, не знаешь! И это — главная святыня Ныроба! Что пялишься-то! Вижу по глазам — что был в Ныробе — что не был — один...

Сибирцев молчал. Надо же, так захлестнула их эта экспедиция, что некогда было не только по сторонам, но и под носом посмотреть.

— Ладно уж... — снисходительно проговорил старик Архип. — Главная наша святыня — цепи Михаила Никитича Романова, дяди будущего царя Михаила Федоровича!

— Неужели? Да, слыхал, что в этих местах нашел он свою смерть... Но ведь гробницы-то здесь и в помине не было, его тело сразу... выдолбили из мерзлой земли да увезли...

— Может, и увезли, — не сдавался старик, — но ведь люди-то верят в то, что здесь он лежал... Так что все равно — если могилки не было — яма, где он смерть свою нашел, сохранилась. И на ее месте церковь поставили, не эту, Никольскую, а другую — Богоявленскую...

Сибирцев покосился на деда и спросил уже вполголоса:

— Так ты о боярине Романове печешься?

— Да хошь о нем?

— А что так? Почитаешь его или... кто из родичей твоих был с ним знаком?

— Как хошь, так и думай!

— Да ладно, дед... я ведь ничего такого не сказал... Чем же задел тебя?

— Сказал ты — в Ныробе народ невеселый, а с чего ему веселиться-то, когда сгноили в яме такого человека!

Старик, до этого прогуливающийся по комнате туда-сюда, словно заведенный, присел на краешек самодельной кровати и стащил с головы шляпу, которую снимал разве когда спать ложился. Провел пятерней по седым взъерошенным волосам, приглаживая их, сделал паузу, а потом добавил:

— Церковь Никольскую в честь боярина Романова строили и не мастера, а слуги Божии...

— Как это?

— Да так! Потому никто не помнит этих мастеров и сказать не может, сколь они за свою работу взяли. А у смертных людей всегда отчеты есть по деньгам... Да какой по деньгам? Даже по времени никто тебе не скажет, когда церковь-то появилась...

— Как это не скажет? — переспросил Сибирцев.

— Говорю тебе — слуги Божии ее строили — так не веришь... Переоделись в мастеров, спустились с небес да начали фундамент класть... Утром народ просыпается — ан нет фундамента.... Ночью опять они спустились, уже стены начали ставить... А наутро и стен опять не видать!

— Да что ж за стены такие, неужель невидимыми были? — не удержался, спросил Иван Викторович.

— Нет, под землю уходили... Так вот, слухай дальше... И когда золотые маковки уже появились с крестами святыми... тогда... в один день и вышел храм из земли... Народ много денег собрал для мастеров, но те их не взяли: как появились в один миг, так в один миг и исчезли...

— А почему так они поступили — великолепие построили именно здесь, да еще и бесплатно?

— Потому что земля здесь окроплена кровью великомученика боярина Михаила Никитича Романова... Эт как же мог Бориска Годунов обвинить его в колдовстве да сослать сюда, в глухомань... да сковать кандалами и — в яму, и чтобы голодом морить...

— Никак, твои родичи ему помогали? — осенило Сибирцева.

Дед усмехнулся и только головой покачал:

— Сколь раз втихаря кусок хлеба да мяса бросали... Да что с того? Все равно помер боярин... Как можно почивать в яме в студеный мороз да почти без еды-питья? — старик тяжело вздохнул и снова пригладил седину. — И только уж после Бориски-то, приехали в Ныроб именитые гости да благодарили народ за помочь боярину. Сказали, отменят все налоги. Да так и сделали! Только никто этому не радовался, все в печали были за Романова... И уж три века как в печали...

Старик замолчал, видимо, вспомнил еще и личное. То, о чем еще не успел своему гостю рассказать.

— Ты скажи, Ваня... — поднял голову старик. — Бывал ведь в разных местах... А вот видел ли церковь краше нашей Никольской?

«Хороша церковь! — подумал про себя Сибирцев. — Великолепие несомненное... Но есть ведь и в Санкт-Петербурге...» А вслух произнес:

— Нет, краше не видел!

— Вот и я тебе об этом толкую, милок...