Кормилица по контракту - Бочарова Татьяна - Страница 1

Было раннее августовское утро, когда пассажирский поезд «Ульяновск — Москва» прибыл под своды Казанского вокзала. Толпа, вывалившаяся на перрон, быстро таяла — кого-то подхватили встречающие, кто-то ушел сам, торопясь по неотложным столичным делам, кому-то предложили услуги носильщики с огромными телегами.

Вскоре на опустевшей платформе осталось не более десяти человек, в том числе и совсем молоденькая девушка, на плече у нее висела туго набитая сумка, явно китайского производства, с пиратской надписью «Адидас». На вид юной пассажирке казалось не больше восемнадцати, она была одета в темно-серые джинсы с широким ремнем и слегка приспущенной талией и белую трикотажную кофточку, глубоко вырезанную на груди. На беглый взгляд ее нельзя было назвать красавицей, во всяком случае, стандартные параметры модели «девяносто — шестьдесят — девяносто» к ней явно не подходили.

Среднего роста, крепко сбитая, с круглым румяным лицом и ясными серыми глазами, смотревшими живо и весело. В ее внешности имелась лишь одна изюминка, отличающая хозяйку от прочих симпатичных и современных молодых особ, наводняющих столицу в жаркие летние деньки, — роскошная, темно-каштановая коса толщиной в четыре пальца и длиной ниже пояса. На кончике косы алела бархатная резинка, волосы блестели на солнце, вызывая жгучее желание дотронуться до них. Немногочисленные обитатели перрона мужского пола, с самого утра разогретые пивком и кое-чем покрепче, косились на соседку с возбуждением и интересом.

Девушке, однако, плевать было на их внимание. Она решительным жестом поправила сумку на плече, подняла повыше и без того задорно вздернутый носик и бодро зашагала в сторону метро, упруго и мягко ступая по асфальту резиновыми подошвами дешевых кроссовок.

Пройдя стеклянные двери и остановившись у окошка кассы, девушка, нимало не стесняясь, сунула руку в довольно глубокое декольте и вытащила оттуда старенький, матерчатый бумажник. Раскрыла его, достала сотенную купюру и, протянув кассирше, потребовала уверенным и звонким голоском:

— Пожалуйста, билет на две поездки и телефонокарту.

Получив желаемое, она дождалась, пока освободится ближайший таксофон, умело засунула карту в прорезь аппарата и, старательно шевеля губами, по памяти набрала номер.

Послышались долгие гудки, затем неприятный и резкий женский голос произнес ей в ухо:

— Слушаю!

— Это Евгения Гавриловна? — приветливо и мягко осведомилась девушка.

— Я. — В трубке воцарилась выжидательная пауза.

— Здравствуйте, — так же любезно проговорила девушка, немного волнуясь и из-за этого переминаясь с ноги на ногу, — меня зовут Валя. Валя Колесникова. Я дочка Нины и Николая Колесниковых из Ульяновска.

— Не знаю никакой Нины Колесниковой, — отрезала трубка. — Вы, наверное, ошиблись номером.

— Ну как же не знаете? — расстроилась девушка. — Нина… она еще к вам в Москву приезжала, когда Олимпиада была. Помните?

— Нет.

— Ой, ну да, — девушка звонко хлопнула себя по лбу ладошкой, — какая же я глупая! Она ж тогда еще не замужем была, а девичья фамилия ее Перепелкина. Теперь вспомнили?

— Нина Перепелкина? — задумчиво и недовольно произнес голос.

— Да, да! Племянница вашего мужа.

— У меня нет мужа.

— Как нет? — испугалась девушка. — Он… умер?

— Он ушел от меня пятнадцать лет назад, — бесстрастным тоном произнесла женщина. — Впрочем, Нину я помню. Что дальше?

— Дальше? — Девушка растерянно похлопала ресницами, но тут же взбодрилась: — Дальше… я приехала в Москву.

— Когда?

— Сегодня. Только что.

— Я счастлива, — язвительно и колко проговорила Евгения Гавриловна. — Уж не имеете ли вы в виду, что собираетесь с вокзала нагрянуть ко мне домой?

— Имею, — наивно подтвердила девушка и добавила успокоительно: — Вы не волнуйтесь, я вас сильно не стесню. Завтра же пойду работу искать, устроюсь в хорошее место, денег подкоплю и сниму свое жилье.

— А до этого, значит, ты собралась жить у меня?! — От возмущения тетка мигом перестала надменно-вежливо «выкать», тон ее утратил ледяную сдержанность и сделался откровенно грубым и сварливым. — Нет уж, милая! — решительно произнесла она. — Я тебя никогда в жизни не видела, а мать твою лишь однажды. Нечего шляться в Москву, кому ни попадя, да обременять людей. У меня и так одна комната, и та двенадцать метров.

— Я на кухне могу, — робко возразила девушка, уже отлично понимая, что расчеты ее провалились самым плачевным образом.

— И не думай! — рявкнула в трубку тетка.

— Куда же мне теперь? — жалобно проговорила незадачливая столичная гостья, теребя молнию на сумке. — У меня ж в Москве никого, кроме вас.

— В общежитие иди. Там недорого сдают.

— Денег совсем нет, — доверительно пожаловалась девушка, — папе зарплату уже полгода не платят, детскими пособиями живем да огородом.

— Меня не волнует, чем вы живете. — В голосе тетки, несмотря на безапелляционность сказанного, наметилось некоторое сомнение. Девушка живо уловила его и предприняла еще одну, отчаянную попытку:

— Пожалуйста, Евгения Гавриловна, миленькая! Ради Бога!

— И наглые же вы, деревенские, — ворчливо и обреченно заметила тетка, — дай вам палец, всю руку откусите. — Она помолчала, шумно и демонстративно вздыхая в трубку. Потом проговорила чуть мягче: — Небось, бездельница. Или, того чище, гулена. Смотри, у меня с этим строго, не забалуешь. Завтра же пойдешь место искать, а не то выставлю через неделю и конец. Уразумела?

— Уразумела, — радостно подтвердила девушка. — Можно ехать?

— Езжай, что ли. — Евгения Гавриловна старательно прокашлялась. — Адрес-то есть у тебя?

— Есть. Мама дала.

— Ну, жду.

Трубка коротко загудела. Обладательница роскошной косы вынула карту, аккуратно и деловито спрятала ее в бумажник. Затем жестом истинного тинейджера выставила кверху большой палец и торжествующе произнесла:

— Ес!

Вале Колесниковой на самом деле только-только исполнилось восемнадцать. Этим летом она окончила одиннадцатилетку. Девушка нисколько не кривила душой, говоря тетке о трудном материальном положении своего семейства: ее мать и отец работали на фабрике, которая давно уже не существовала, а агонизировала, доживая, по всей вероятности, последние месяцы. Рабочим по целым кварталам не выдавали получку, платили либо частично, либо продукцией самой фабрики, реализовать которую было невероятно сложно. Устроиться же на другую работу Валины родители не могли — мать потому, что на руках у нее кроме Вали были три малолетние дочери, а отец по причине банального пьянства.

Валя уже с тринадцати лет в любое свободное время подрабатывала, как могла: мыла полы в ближайшем гастрономе, по утрам разносила почту и даже ухитрилась прошлым летом два месяца прослужить официанткой в небольшом кафе на окраине города. То, что по окончании школы она уедет из Ульяновска, у нее было давно и твердо решено. О поступлении в институт Валя и не мечтала — на это не было средств, да и училась она далеко не блестяще. Столица манила ее вполне реальной перспективой найти приличную, хорошо оплачиваемую работу, помочь родным вырваться из нищеты, самой приобуться-приодеться, а там, глядишь…

Что должно было произойти дальше, в недалеком и прекрасном будущем, Валя толком не представляла, но твердо верила в то, что ей обязательно повезет. Удивительно, но Валина мать, Нина, так же была убеждена, что дочку в Москве ждет удача. Она и не противилась особо, когда та поведала ей о своем решении. Задумчиво нахмурила брови, помолчала немного, потом порылась в старых бумагах и документах и откопала там телефон и адрес дальней тетки, у которой некогда была проездом в столице и которую с тех пор не видела без малого двадцать лет. Тетка запомнилась Нине приветливой и гостеприимной, а то, что за столь длительное время характер у нее мог существенно измениться, да и вообще, сама тетка могла запросто сменить место жительства, даже и в голову не пришло.