Кормилица по контракту - Бочарова Татьяна - Страница 24

Только тогда Валя оглянулась и с тоской и болью поглядела вдаль, туда, где скрылась обсыпанная снегом «десятка». И толкнула дверь подъезда.

Она молила Бога, чтобы тетки не оказалось дома: иногда та задерживалась на работе до восьми, а сейчас было лишь семь с минутами.

Однако Евгения Гавриловна уже вернулась. На вешалке висели ее шуба и шапка, а сама тетка по обыкновению хлопотала на кухне.

Валя потихоньку разделась и попыталась незаметно прошмыгнуть в комнату, однако не тут-то было: Евгения Гавриловна моментально услышала ее и высунула в прихожую сердитое лицо.

— Здравствуй, что ли.

— Здравствуйте, — устало проговорила Валя и, инстинктивно прикрывая живот, протиснулась мимо тетки.

— Что-то раненько ты сегодня пожаловала. — Евгения Гавриловна сложила руки на груди и прислонилась спиной к коридорной стене.

Кажется, она не слишком торопилась к своей стряпне, или, может быть, готовка наскучила ей и хотелось поболтать развлечения ради.

«Сказать, что меня уволили, или не говорить? — мелькнуло в голове у Вали, — Все равно придется сказать, иначе, как объяснить, что я больше не буду ходить на работу. Но тогда нужно и причину выложить, по которой меня выгнали».

Пока она раздумывала да колебалась, в комнате вовсю надрывался Петруша:

— Вор-ры, вор-ры! Кар-раул! Гр-рабят!

— Вот бешеная птица, — в сердцах проговорила Евгения Гавриловна и, неожиданно цепко ухватив Валю за руку, приказала тоном, не терпящим возражения: — Ну-ка, пойдем в кухню, потолкуем.

Валя молча подчинилась.

На плите кипела, исходя паром, огромная кастрюля. Стекла запотели, вкусно пахло борщом и домашними котлетами. Валя невольно сглотнула слюну — в обед она почти ничего не ела из-за сильной тошноты.

— Сядь, — велела Евгения Гавриловна. Подошла к плите, убавила огонь, помешала содержимое кастрюли половником и устроилась на табурете с противоположного торца стола. Выражение теткиного лица не предвещало ничего хорошего. — Ты что ж, Валентина, совсем за дуру меня держишь? Думаешь, раз старая, значит, и мозгов уж никаких нет. И глаза ничего не видят. Так, что ли? — Евгения Гавриловна пробуравила Валю пристальным взглядом.

Та смотрела на нее с тоскливым ожиданием. Сейчас начнется третья серия. Мало ей суки Лидии Александровны, мало Тенгиза, трусливо отрекшегося от нее, так еще и эта старая грымза теперь будет пить из нее кровь. Заметила, значит, догадалась. И то сказать, давно пора.

— Я-то гляжу, пухнет девка с каждым днем, — зло говорила Евгения Гавриловна. — Живот растет, а она молчит себе, будто святая. Когда рожать думаешь?

— В мае, — тихо ответила Валя.

— Очень хорошо! И куда отродье свое принесешь? Сюда?

— Нет. Домой поеду.

— Вот и поезжай! — Тетка решительно встала с табуретки. — Завтра же поезжай. Я и билет тебе возьму. Обманывать не вздумай — с дитем на порог не пущу. Мало того, что я как за родной за ней полгода хожу, есть-пить хлопочу, так она мне за это подарок взялась преподнести. Глаза б мои тебя, бесстыжую, не видели!

— Завтра не уеду, — твердо проговорила Валя.

Она уже успела все обдумать и пришла к выводу, что появиться в Ульяновске ей можно не раньше конца апреля. До этого времени Валя побудет в Москве и даже попытается найти какую-нибудь разовую работенку, чтобы подкопить еще деньжат. Главное, упросить тетку разрешить ей остаться еще на чуть-чуть, убедить, что она не собирается рожать в столице.

— Не завтра, — повторила Валя и тоже поднялась из-за стола.

— Ты что, спорить со мной? — Длинное, бесстрастное лицо Евгении Гавриловны пошло неровными красными пятнами. — Дрянь неблагодарная! Шлюха! Да я тебя с милицией… — Она обеими руками схватилась за горло, будто кто-то невидимый вдруг начал ее душить, повторяя, как заведенная: — Дрянь, дрянь!

Валя с ужасом глядела на изрыгающую ругательства тетку. Кажется, сегодня она уже это слышала. Слышала, что она «неблагодарная тварь», «хищница» и прочее. Господи, неужели все это лишь за то, что она попросила немного задержаться?

Валя почувствовала, что тоже задыхается. В висках бешено запульсировала кровь, ребенок в животе яростно толкнулся, затем еще и еще.

— Ладно! Хорошо! — Она рванулась из кухни, пулей влетела в комнату и принялась запихивать в сумку вещи.

Руки ее тряслись, затылок разламывался от дикой боли.

— И пожалуйста! И обойдусь! На вокзале буду ночевать! — Валя с треском задернула «молнию», схватила сумку за ручки, выскочила в прихожую и едва не сшибла тетку.

Та стояла посреди коридора, стараясь загородить от нее входную дверь. Валя, не обращая на Евгению Гавриловну никакого внимания, сорвала с вешалки куртку.

— Валентина! — Теткин голос осип и дрожал. — Остановись! Стой, говорю!

— Пустите! — Валя быстро нагнулась и натянула сапожки. Затем так же резко выпрямилась и едва не вскрикнула от острого спазма в животе. Судорожно вдохнула воздух, с ненавистью глянула на Евгению Гавриловну: — Пустите, ну!

— Да куда сейчас-то? Ночь на дворе. Ты погоди, сядь. — Та попыталась дотронуться до Вали, но она метнулась в сторону. — Зря, Валентина. Зря обижаешься. Я ведь права — домой тебе надо. А сейчас — останься, не дури. Завтра по-людски сделаем, купим тебе билет. Я сама провожу на вокзал… — Вид у тетки был уже не устрашающий, а растерянный и даже жалкий. Подбородок ее мелко подрагивал, лицо вместо красного сделалось серым.

— Не надо мне вашего провожания! — выкрикнула Валя и снова скривилась от боли. — Отойдите от двери, дайте выйти! — И прежде чем Евгения Гавриловна успела что-либо произнести, она с ловкостью отчаяния обогнула ее и вылетела из квартиры.

— Ну и беги! — вслед ей заорала разъяренная тетка. — Беги, беги! Небось, далеко не уйдешь, вернешься через час.

«Вернусь, как же, держи карман шире!» — пробормотала Валя, стремительно спускаясь по ступенькам вниз. Она в ярости даже про лифт позабыла, выбежала на улицу, всей грудью вдохнула свежий, морозный воздух и остановилась, затравленно озираясь по сторонам.

Куда идти? К Верке? У нее полон дом народа, мать, отец, брат со своей женой. Нет, к Верке не годится. Тогда, может, к Зое Васильевне? Та точно не выгонит ее, найдет какой-нибудь уголок.

Валя нащупала в кармашке сумки телефонокарту и медленно побрела к метро, где стояли таксофоны. Сначала нужно позвонить, сообщить, что она собирается ни с того ни с сего нагрянуть в гости.

Острая, спазматическая боль в третий раз прошила живот снизу доверху. Валя даже согнулась пополам, до того невыносимо было терпеть. Ей показалось, что внутри что-то оборвалось и вот-вот ручьем хлынет кровь. Ее резко затошнило, ноги подкосились, и Валя плавно и мягко осела в пышный сугроб.

— Девушка, вам плохо? — раздался над ее ухом участливый голос.

Валя приподняла веки и увидела миловидное и добродушное женское лицо. Из-под пухового берета на лоб спадали завитки рыжих, крашеных волос. Она проговорила, с трудом ворочая языком:

— Нет, все в порядке. Просто голова закружилась.

— Если голова кружится, значит, не все в порядке. Ну-ка, — незнакомка осторожно подхватила Валю подмышки, — давайте-ка, поднимайтесь. Холодно в снегу-то сидеть. Вы далеко живете?

— Далеко, — еле слышно произнесла Валя.

— Тогда нужно позвонить, чтобы за вами приехали родные. Есть телефон?

— Нету.

— Не беда, у меня мобильный. — Женщина, подняв Валю на ноги, полезла в сумочку, но вдруг остановилась на полпути. Лицо ее сделалось тревожным и озабоченным. — Миленькая, вы же в положении. Я же не ошиблась, так?

— Так.

— Ничего больше не беспокоит? Только голова?

Вместо ответа Валя вновь начала клониться к земле. Незнакомка бросилась к ней, обхватила за плечи.

— Может, вы рожаете? Какой срок?

— Рано еще, — пролепетала Валя, сжимаясь от пронизывающей боли, — семь месяцев.

— Нет, не рано. — Женщина настойчиво заглянула в Валино лицо, искаженное гримасой страдания, и повторила решительно и твердо: — Не рано. Вам надо срочно в больницу. И как только вас отпустили из дому в таком состоянии?