Благодать (СИ) - Титов Алексей - Страница 22

Мужики и в самом деле вдруг понимали, что не видят смысла в жизни без подруги жены, очкастой курносой студентки с другого курса, краснолицей торговки овощами, преподавательницы физики из школы сына. Что с осчастливленными парочками происходило дальше, она старалась не думать. И наказывала клиенткам: чтоб ко мне, мол, больше ни ногой, а то чары рушатся, связь с космосом прерывается, ну, или что-то в этом духе. Боязнь потерять любимого была велика, и ее не беспокоили. Нет, были ненормальные, требовавшие вернуть все как было или угрожавшие расправами столь же жестокими, сколь и противозаконными, ну да за годы Алена обрела нескольких достаточно влиятельных покровителей, и стоило только набрать номер – происходило волшебство: не будучи никакими магами, покровители вправляли мозги методами банальными и эффективными.

Приобретя часть дома, в которой сейчас жила, Алена обрела свободное время, до того в перерывах между приемами занятое беготней по этажам да надраиванием лифтовых кабинок. Мало-помалу начала вспоминать вдолбленные бабкой премудрости, и пробовала применить на практике, если представлялся случай. Иногда получалось. Она не могла понять, почему набор слов или обычный травяной сбор, какой можно купить в любой фитоаптеке, заговоренный только кажущимся замысловатым предложением, настолько действенны. На ее памяти бабка знахарством не занималась, равно как и не приколдовывала, не исчезала с хлопком в ладоши и не материализовывалась из воздуха. Алена продемонстрировала как-то это Бенедикту, и хоть глаза его чуть из орбит не выкатились, и побледнел он, что вываренная простынь, все же с пеной у рта доказывал, что никуда она не исчезала, а просто… просто бредит именно она, и именно ей это мнится, а сам он видит, что ничего не видит, только потому, что она убеждена, что невидима. Задурил головы, и Алена поддалась панике, решив, что и впрямь с ума сходит, в связи с чем решила повременить с применением на практике бабкиных методик. Нужно было разобраться в себе, понять, отчего ей доступно и дается то, что и не мнилось другим. Выискать в себе нечто, отличающее от других. И стала принимать галлюциногены.

Вещуны, называла их бабка, разворачивая перед внучкой тряпицы, пахнущие гниющей листвой, и высыпала на них несколькими кучками смятые высушенные растения, тыча корявым пальцем с длинным желтым ногтем в каждую, а ногтем согнутого указательного другой руки постукивая Аленушку по лбу, вдалбливая материал. Аленушка злилась, но боялась просить бабку не стучать ее по голове, как по барабану, и запоминала скорее ради того, чтоб бабка прекратила покрывать ее лоб шишками, чем из соображений значимости и практичности усваиваемых сведений: горчак, белладонна, кровохлебка, вербена, хлюст, пасечников горб, застрешник, горемычник. Она здорово сомневалась, что усвоенные уроки пригодятся в профессии лифтера, кем она хотела стать сызмальства, как только увидела на картинке в журнале высотку МГУ, и быть лифтером ей не представлялось желанием более странным, чем грезы деревенских девах о карьерах кинозвезд. В отличие от них, она добилась желаемого, и с полным основанием могла смотреть свысока – и, в силу должности, иногда даже и не фигурально выражаясь, - на бывших подружек, если не повыходивших замуж за механизаторов да скотников родного Новорубашкина и там же и застрявших, то повыскакивавших за комбайнеров и овчаров соседних хуторов.

Алена же поселилась в Ростове, довольно скоро переехав из общаги в ведомственную – конечно же, временно, думала, - квартирку, хоть для этого и пришлось лечь под кое-кого, презрев девичью честь и прочие сантименты, не приличествующие новоиспеченной горожанке. Она не расстраивалась по этому поводу, и уж коль являлись перед нею волосатые жирные сиськи на тонких лохматых ножках председателя профкома Гуськова, она представляла, что занимается любовью с комсомольским вожаком Пашей, а не тупо подмахивает бедрами навстречу хилым толчкам одышливого профсоюзного деятеля.

Она была счастлива, управляя лифтами и доверчивым Пашей, за которого таки вышла замуж. Счастлива до того самого дня, когда врачи определили, что бездетность ее объясняется недоброкачественностью спермы мужа – ну, чего-то там не хватало, - Алена особо и не вникала, потрясенная новостью и слышавшая после главных слов только невразумительный шум. Паша, вечером того дня поставивший Алену на кровати задом к себе, долго тыкал в нее своей здоровой, но стреляющей холостыми патронами, кожаной пушкой, и, похлопывая по заднице, называл своей кобылкой. Кобылке нужен был жеребеночек, вот только Паша, не смотря на всю свою прыть, всё ж оставался мерином, и сему способствовать не мог. Жеребец был нужен.

Она долго терзалась сомнениями, как потактичнее убедить Пашу, что ей просто необходимо наставить ему рога. Она боялась причинить Пашеньке боль, но не желала прожить всю жизнь с растущей собственной, под одной крышей со вдруг ставшим совершенно чужим человеком. Она потеряла покой и ходила с красными от недосыпу глазами – во сне её нечто подзуживало к убийству, и, просыпаясь от удушающего, рвущегося из груди крика, она боялась повернуться и обнаружить рядом холодный труп. Сны были настолько реалистичны, что пару раз, вырвавшись из кошмара, она вставала с постели и шла к телефону, вызывать милицию. И орала дурным голосом, когда Пашенька сонным голосом интересовался, что это она опять бродит, чертова лунатичка. Она осторожно ложила трубку и, задыхаясь одновременно от ужаса несовершенного и сожаления об этом, изображала на лице страх и жаловалась на плохой сон. Потом наступало самое страшное – он взлезал на неё с обреченной поспешностью и, торопливо полапав, втыкал член в ее сухое влагалище, и ухмыльнувшись, приняв её болезненный стон за возбужденный, дернувшись несколько раз, кончал. Скатываясь с неё, привычно спрашивал: Тебе было хорошо? - она привычно кивала, и, когда он уже через секунды засыпал, давала волю душившим ее слезам.

Аленушка решилась в ту ночь, когда Паша был особенно гадок. Он вылизывал ее тело своим шершавым языком, терся членом о ее живот, и длинными пальцами вытворял такое, что Алена и впрямь возбудилась, испытывая потребность в ласках все более изощренных, и казалось, что Паша улавливает ее посылы. А он кончил ей на живот. И, приподнявшись над нею на вытянутых руках, идиотски подмигнул. Алена почувствовала, как ее обволакивает липкий туман ненависти. Когда Паша уснул, положив ладонь под голову и с этой своей улыбочкой на заросшем щетиной лице большого ребенка, Аленушка встала, плеснула воды со стоящего на прикроватном столике стакана на поднятую с пола ночнушку, старательно вытерла живот, гадливо морщась. Ее замутило. Она метнулась в санузел и выплеснула содержимое желудка в маленькую ванну. Немного полегчало, но голову разламывало болью. Алена открыла кран, умылась ледяной водой, промокнула лицо полотенцем. Пошатываясь, прошлепала нагишом в кухоньку, включила свет и в задумчивости застыла у шкафчика, украшенного переводными картинками. Распахнула дверцы. Каких только приправ не сыщется на кухне опытной хозяйки, подумала она и принялась расставлять на столе жестяные баночки. Она делала это под гипнозом воспоминаний, беззвучно шевеля губами, про себя проговаривая извлекаемые из глубин памяти слова. Руки двигались словно сами по себе, и через пару минут Алена не без удивления воззрилась на пиалу, на дне которой оказалась большая щепоть спроворенного порошка землистого цвета. Она потыкала пальцем субстанцию и кивнула одобрительно. Пашенька по утрам пьет кофе. Ну, придется осуществить его мечту – кофе в постель. Она поставит на хохломской подносик турку и чашку, рядом разместит блюдце с разрезанной вдоль булочкой с кусочками масла и ложкой меда внутри.

Аленушка разбудила мужа поцелуем в отвратно вздымающуюся под простыней плоть, и поставила поднос ему на живот, улыбаясь с нежностью и думая, не слишком ли она выглядит наигранной. Пашенькины глаза вспыхнули любовью и благодарностью. И ни тени подозрительности. Он проглотил свой завтрак, быстренько трахнул супругу, принял душ и умчался на работу. Где и скончался от инфаркта, такой молодой, перспективный партийный работник, плохой любовник и неспособный к детопроизводству муж.